Dreamboat (СИ)

- Геройства не надо! - говорил Троянов, быстро и сноровисто снаряжая барабанные каморы нагана патронами. - Наша задача не удержать город, а вывести из строя как можно больше беляков. Экономии боеприпасы, бережем жизни. Город потом обратно возьмем, никуда не денемся, чем больше противника положим, тем потом легче будет.

Драгомилов речей не говорил, лишь бешено скрипел зубами. В прожжённом бушлате, с перевязанной головой, он непрерывно вел огонь из маузера К-96.

Когда закончились патроны, остатки боевой группы привели пулеметы в негодность и отошли, исчезли, растворились. Дорого далась победа генералу Васильеву: оттянув на себя силы подполковника Бармина и кавалеристов Зубатова, боевая группа чекистов дала возможность основным силам красных прийти в себя, оправиться от жесточайшего разгрома, перегруппироваться, некоторое время продержаться и организованно отступить. Правда, от зловредной боевой группы осталось лишь несколько человек, но среди убитых не обнаружили ни Троянова, ни командира матросов-анархистов Драгомилова, их с усердием разыскивала контрразведка и патрули, впрочем, безрезультатно.

Результаты операции в Дозоровке были поистине неслыханными: получалось, что каждый мерзкий чекист, каждый поганый матрос-анархист, гнусь, тварь, мразь, ничтожество, каждый рабочий - красногвардеец, мерзопакость, шваль, пролетарская сволочь утянул за собой более десятка опытнейших воинов. Огорченные подобным итогом, белые совершенно утратили интеллигентское слюнтяйство и слюнявую интеллигентность и пленных брать перестали. Излишне и зазря наорав и на Бармина, и на атамана Зубатова, генерал Васильев расстроился: подчиненные явно не заслуживали такого обращения. Самым огорчительным было то, что в Дозоровке потери нанесли не регулярные части Красной армии, а какая-то самозваная военная шваль, солянка сборная, ошметки большевистского режима.

- За голову Троянова, либо Драгомилова получишь капитанские погоны немедленно, - сказал Северианову начальник контрразведки Петр Петрович Никольский. - За живых или мёртвых, значения не имеет. Это вопрос чести, или, как говорят в футболе, гол престижа.

- Троянова Вам искать надо, Николай Васильевич, - задумчиво проговорил Прокофий Иванович. - Этот, если жив, обязательно вредить будет, подпольем большевистским заправлять. В городе знакомых много, в Дозоровке обязательно помощь и поддержку поимеет.

- Спасибо. Вы назвали всех?

- Был ещё некто Костромин, но его я не знаю, слышал только, что такой товарищ существует.

- Понятно! - кивнул Северианов. - Теперь еще один вопрос. Насчет реквизированных ценностей. Товарищи чекисты как-то оценивали их, или просто сдавали на вес? Я имею в виду, был ли в ЧК свой специалист, золотых дел мастер, или они обращались к кому-нибудь из городских ювелиров?

- Насчет этого тоже, к сожалению, ничего не знаю. Но постараюсь Вам помочь. Попробуйте обратиться к Ливкину Семену Яковлевичу, старейший городской ювелир, он обязательно присоветует чего-либо стоящее.

- Спасибо! - Северианов поднялся. - Вы рассказали много интересного и очень полезного, я искренне рад, что обратился именно к Вам. А за сим, как говорится, не смею больше задерживать своим присутствием.

Глава 3

Несмазанные петли взвизгнули мартовским котом, полуденной рындой отозвался дверной колокольчик - и Северианов очутился в маленькой уютной мастерской, посредине которой склонился над столом хозяин - круглый колобок с короткими руками-ногами, густой курчавой шевелюрой и десятикратным монокуляром в глазу. Толстые пальцы-сардельки колдовали над брошью-стрекозой, и Северианов не увидел, как это произошло, но на золотой голове вдруг возникли два изумрудных глазка и один сверкнул отраженным зеленым светом, словно подмигнул. Северианов с благоговением относился к мастерам своего дела, профессионалам, его восхищал, например, дворник, одним движением колючей метлы выметавший сор из трещины в мостовой, величиной с игольное ушко. Или плотник, грубым топором выстругивающий из сучковатого толстого полена изящный питьевой ковшик, или художник, одним тычком широкой кисти прописывающий тонюсенькую веточку с сотней листочков. Северианов до этого всегда считал, что настоящий художник с тщательной скрупулезностью прорабатывает каждый листочек, каждую травинку, каждую шероховатость на коре дерева. Но подполковник Вешнивецкий имевший какую-то подчас животную страсть к живописи, работал толстой кистью и восхищал Северианова точными мазками. Ну вот, казалось бы, простая мешанина красок, какофония цвета - и один точный, даже точечный удар кончика колонковой кисти - и изумрудно-охристое месиво на холсте становится густой кроной березы, ольхи, дуба! Северианов никак не мог понять этого. У многих его знакомых было хобби, так Вешнивецкий писал изумительные пейзажи, а головорез и хладнокровный убийца Малинин подчас на досуге сочинял слезливые романсы о любви сопливого гимназиста к такой же сопливой гимназисточке. Лениво перебирая струны, Малинин задушевным голосом, мелодично рассказывал о страданиях и вожделенных мечтаниях незрелого юноши, и Северианову казалось, что это не его напарник, многоопытный диверсант и лучший в мире стрелок, капитан Малинин, сочиняет всю эту высокосветскую мелодраматическую муть, а какой-то неоперившийся отрок, юнец, подросток. А, может быть, в душе Малинин и был таким отроком, может быть страдал от неразделенной страсти, Северианов не знал.

Волшебник продолжал свое колдовское дело. Стрекоза помахала бриллиантовыми крыльями, выгнула и опустила сапфировый хвост. Блеснули золотом паутиновой толщины лапки, пухлый палец ювелира почесал, лаская, изумрудное зеленое брюшко.

- Я, конечно, не вовремя, - сказал Северианов.

Семен Яковлевич Ливкин улыбнулся.

- Не смею отрицать очевидного, молодой человек, Вы, действительно, чертовски, не ко времени, но, увы, люди вашей профессии имеют обыкновение всегда появляться подобным образом, и, обычно, не спрашивают, имею ли я время и желание для беседы с ними. Если я скажу, что сильно занят - это ведь не заставит Вас уйти, напротив, Вы станете более настойчивы и менее деликатны, нет?

Теперь улыбался Северианов. Ювелир ему нравился. Очень нравился. Небольшой прозрачный камень, словно сверкающая капля воды, дождинкой упал на левое крыло стрекозы, и Северианов готов был поклясться, что она вздрогнула, словно отряхиваясь.

-Я не задержу Вас надолго. Всего несколько вопросов - и я перестану докучать Вам своим присутствием.

Ювелир вздохнул.

- Ох, молодой человек, Ваши бы слова да Богу в уши. Последний раз подобную фразу я слышал от преинтеллигентнейшего и премилого мальчика из городской ЧК.

- И что?

К сожалению, он изволил солгать - после нашей встречи я провел несколько не самых лучших дней своей жизни в заключении, а в мастерской моей устроили тщательнейший обыск. Все, что им удалось найти пошло на нужды мировой революции. На удовлетворение, так сказать, потребностей победившего пролетариата.

- Но нашли, конечно, не все? - Северианов не спрашивал, он утверждал. - Думаю, всякую ерунду, мелочевку, а по неграмотности своей приняли за ценности, так? Что-либо существенное Вы ведь не станете держать на виду, а надежно укроете, так, нет?

- Вы задаете очень щекотливые вопросы, господин штабс-капитан, - ювелир посерьезнел, глаза его налились свинцовой тяжестью, круглый и мягкий колобок мгновенно превратился в чугунное пушечное ядро. - У меня складывается неприятное ощущение, что Вы пришли с той же целью, что и давешний мальчик из ЧК.

Северианов улыбнулся, - Ну что Вы, отнюдь. Неужели у меня столь грозный вид?

- Внешность не всегда соответствует содержанию, поверьте, тот чекист тоже выглядел очень мило и дружелюбно. И говорил ласково, как с несмышленым младенцем: зачем, мол, мучаете себя и нас, высокочтимый, Семен Яковлевич, все равно, мол, все ваши побрякушки найдем, но тогда уж вам хуже будет, уж поверьте.