Красная Шапочка. История одного расследования (СИ)

Система лесного образования была устроена так, чтобы полностью соответствовать интересам лесного общества. Можно с уверенностью заявить, что она сама по себе была проекцией этого общества со всеми его неоспоримыми достоинствами и мелкими недостатками. Выпускник такой школы не ощущал ни малейшего дискомфорта, окунаясь во взрослую жизнь, — никаких иллюзий и неизвестных ему взаимоотношений. Он четко знал смысл понятий «хламыр» и «отстой», а также разницу между двумя этими социальными категориями и большинство возможных способов перемещения из одной в другую. Большего ему по большому счету не надо было, да и никто особо не требовал. Разве что во время каких–то культурно–массовых мероприятий объединенными усилиями всего школьного коллектива организовывалась рутинная и ни к чему не обязывающая имитация культурного и образовательного разнообразия, или, если использовать заумное слово с утерянным смыслом, плюрализма. Единственным видимым результатом таких показательных выступлений было выявление и дальнейшее совершенствование упоминаемых выше «ботаников». Именно они быстрее остальных учеников впитывали в себя основные принципы жизнедеятельности педагогического коллектива и становились его надежной опорой в ученической среде.

Что касается непосредственно знаний, то наиболее ярко характеризует общее отношение к ним высказывание одного из ведущих лесных педагогов. Однажды, выступая перед делегатами общешкольной конференции, он задал следующий риторический вопрос: «Давайте прямо и откровенно спросим самих себя, кого мы хотим видеть в своих выпускниках: жалкого умника–неудачника, который, столкнувшись с непреодолимыми жизненными трудностями, сгодится разве что для минутного развлечения добропорядочных граждан, или полноценного члена лесного общества, четко представляющего себе, чего он хочет от жизни, и чего сама жизнь потребует от него?». Ответом на этот вопрос стали бурные и продолжительные аплодисменты.

В общем, узнав о том, что надпись на заднице Золушки оставила Розовая Шапочка, инспектор теперь был твердо уверен, что дневник состряпала не она, а некто, кому в этом был какой–то резон. Этот некто, имея доступ в дом Василисы Премудрой, подбросил всю эту писанину и, возможно, забрал настоящий дневник с одной единственной целью, — перестраховаться и уничтожить возможные улики преступления. Так что, обнаружив это неизвестное лицо, Бегемот если не нашел бы самого убийцу, то, по крайней мере, значительно приблизился бы к разгадке. Поиски, по глубокому убеждению инспектора, следовало проводить в окружении девушки, исходя из того, что злоумышленник имел возможность попасть в ее комнату, и учитывая грамотность оставленных записей. Бегемот вполне допускал существование в «хламырном» кругу хорошо маскирующихся умников, таких, например, как его шеф Незнайка. Укрыться же среди «отстоя», игнорирующего всякое подобие псевдо–интеллектуальных игрищ, было практически невозможно. Для этого нужно быть поистине гениальным актером, а они, ввиду полной и продолжительной невостребованности, уже давно перестали появляться на свет. Ну скажите, на милость, кому и зачем они нужны, если все предусмотренные по штату должности гениев распределены на несколько поколений вперед. Максимум, на что мог рассчитывать посторонний в этой сфере, это на место «карманного», а при определенных талантах к высокохудожественному лобызанию — «придворного», критика, готового в любой момент талантливо изобразить из себя боксерскую грушу или плевательницу в общественном месте.

И все–таки, не стесняемый временными рамками и склонный в первую очередь отметать ненужное, инспектор решил начать именно с Эрнесто, чтобы потом не мучиться угрызениями совести по поводу некачественно сделанной работы и не отвлекаться на второстепенные вещи. Поэтому первое, что он решил предпринять утром, это, не заходя в офис шерифа и не ставя никого в известность, посетить Гарлем и побольше узнать о погибшем волке.

7

Если перефразировать одного из немногих вменяемых «трансформеров», высказавшего как–то свое мнение по поводу «умников», можно с уверенностью заявить следующее: «Если бы даже Гарлем не существовал, его стоило бы придумать». Это был один из самых неблагополучных для постороннего и малосведущего взгляда районов леса, заселенный в основном волками и их сородичами. В далеком прошлом его жители выполняли функции «санитаров леса», возложив на себя обязанности, от которых лесная верхушка воротила нос. Главной заботой этих «подсознательных ницшеан» было «подталкивание» и без того падающих. Именно результаты их каждодневного неблагодарного труда стали залогом дальнейшего прогресса лесного общества, ведь на место ушедших неудачников приходили более сильные и жизнеспособные особи. Но тот же прогресс, в свою очередь, со временем изменил и сам Гарлем, потребность в жителях которого постепенно сошла на нет. На первых порах казалось, что этот район ожидает постепенная деградация и неминуемое забвение, и выделение из их среды ренегатов–собак, поспешивших покинуть родные пенаты и отречься от своих корней, выглядело как подтверждение подобной мысли. Но в самый критический момент все тот же прогресс открыл перед жителями Гарлема совершенно иные перспективы. Вдруг оказалось, что для благополучного существования общества в целом жизненно необходимо наличие хоть какой–то неблагополучной составляющей. Ирония законов природы состояла в том, что, допустив исчезновение Гарлема, лесные граждане почти сразу вынуждены были бы задуматься о его восстановлении. Представьте себе общество, в котором напрочь отсутствует очаг циничной вседозволенности, принципиальной провокационности и немотивированного антагонизма. Представили? А теперь скажите на милость, где вы тогда возьмете тех же преступников? Можно, конечно, переложить всю ответственность на «отстой», но не грозит ли это превращением его в сплошное и жалкое подобие Гарлема, лишенное внутренней стройности и целеустремленности? А может, вы предлагаете посягнуть на спокойствие «хламыра» и будете искать нарушителей закона в его среде, презрев тем самым один из основополагающих принципов общественного устройства, гласящий о том, что преступником может быть лишь тот, кого можно наказать? Тогда уж заодно нарисуйте в своем больном воображении картину общества, в котором все поддается сомнению и не существует ни единого непререкаемого авторитета, способного довести до сознания масс истинность или ошибочность того или иного постулата. Представили? Страшно? То–то же… Вот поэтому в природе и существует минимум два зла, из которых одно всегда меньшее.

Только не надо думать, что все обитатели Гарлема сплошь и рядом преступники. Гарлем, кроме всего прочего, это еще и бездонный кладезь всевозможных талантов: от спортсменов до певцов. А суть проблемы преступности состоит не в наличии специфических индивидуумов, а в альтернативном подходе к ней. Можно сказать так, что жители Гарлема и остальные обитатели леса просто смотрят на нее с противоположных сторон, и поэтому по–разному к ней относятся. Вот это и есть та пропасть, которая получше любых запретов и убеждений, ограждает сознательного гражданина от совершения преступлений. А любое исключение из правил, точнее, судьба такого «исключения», лишь подтверждает правило.

Была правда еще одна особенность в жизни Гарлема, на которую мало кто обращал внимание, — если в прошлом непререкаемым авторитетом в Гарлеме пользовались только волки, относившиеся к остальным с нескрываемым высокомерием, то в новых условиях по неустановленным до конца причинам доминировать в этом уникальном лесном районе стали шакалы. Довольно непривычно было случайному свидетелю наблюдать за тем, как гордые волки безропотно подчиняются своим убогим и отвратительным лидерам, противно визжащим и брызгающим в разные стороны вонючей слюной. Довольно забавное объяснение этому феномену дал Адольф Павлов. За основу он взял так называемый принцип самодостаточности и теоретически доказал, что у волков уровень самодостаточности значительно выше, чем у шакалов. В новых, непривычных для себя условиях, когда Гарлем переживал период социальной интеграции, социальные потребности волков оказались значительно меньшими, чем у их дальних родственников, пытавшихся через социум компенсировать естественную, заложенную природой зависимость от более сильного вида. При этом даже среди самих шакалов господствовала нешуточная конкуренция. И то, что победителем чаще всего выходила самая гнусная и подлая особь, опять же заставляло возвращаться к принципу самодостаточности как к ключевому фактору в определении места индивида в социальной иерархии.