Наследие да Винчи

Его допрашивали снова и снова, но Вэнс рассказывал лишь то, что хотел сообщить… упуская достаточно деталей, чтобы они еще не скоро дошли до той части расследования, где он находится сейчас.

Он не забыл о человеке, который напал на Мартини, и дал точное описание мужчины, который шел за ним по улице. Но умолчал о Тоси и не поделился подозрениями насчет смертей специалистов по Леонардо из Страсбурга и Вены. Эти данные Вэнс оставил себе: ему надо свести счеты, а загладить вину можно, только если убийца умрет от руки Вэнса Эриксона.

В глубине, под вздымающейся волной эмоций, гнева и вины, звучал еще не расслышанный голос — голос страха. Очевидно, что убийства совершались по некоему плану и были нацелены на небольшую группу избранных: тех, кто читал дневники Антонио де Беатиса. Вэнс остался единственным живым человеком, читавшим их. Ему не нравилось думать, что он станет следующей жертвой.

Что знал Тоси? — думал Вэнс, когда самолет начал спускаться к миланскому аэропорту Мальпенса. Что бы то ни было, Вэнс надеялся, что вскоре это выяснит.

В этот вечер в старой части Милана, в «Кастелло Сфорца», должна была открыться огромная выставка и начаться симпозиум по Леонардо. Вэнс собирался поехать туда уже больше полугода. Он с нетерпением ожидал, что услышит доклад Мартини о военной инженерии в работах Леонардо. Симпозиум проходил ежегодно в различных точках Европы, имеющих отношение к Леонардо.

Шесть месяцев. Они казались десятилетием, совсем другой жизнью. Шесть месяцев… Раньше, чем Пэтти, раньше, чем Мартини, раньше…

Вэнс покачал головой, будто пытался стряхнуть неприятные мысли. Внизу, за иллюминатором, постепенно приближался Милан.

Эриксон с легкостью прошел таможню и через час добрался до крошечного пансиона на виа Данте, расположенного примерно посередине между Собором и «Кастелло Сфорца» — до обоих мест можно дойти пешком. Вэнс вполне мог позволить себе остановиться в роскошном пятизвездочном отеле, но ему больше нравилась подлинность пансиона: высокие потолки, стены обеденных комнат украшены настоящими фресками неизвестного художника Возрождения, а вокруг все говорили только по-итальянски. Этот район был рассчитан скорее на местных, чем на туристов. Эриксон останавливался там со студенческих лет.

Сказав таксисту «чао», Вэнс перекинул через плечо единственную сумку, вошел через широкие ворота во двор и поднялся по лестнице на пять пролетов: он, как и прежде, избегал старинного лифта, который со скрипом поднимался и опускался в проволочной клетке в центре лестничного колодца.

Вэнс позвонил, и подошла консьержка.

— Синьор Эриксон! — воскликнула она, с чувством прижимая его к своей пышной груди. — Так приятно увидеть вас вновь! Вы так давно не появлялись.

Согретый ее дружелюбием, Вэнс сел и разговорился с женщиной; она показывала ему фотографию младшего восемнадцатилетнего сына, который только что поступил в университет. Вэнс медленно пил капуччино, пока синьора Орсини рассказывала свежие новости о своей семье — ее родственников во время Второй мировой войны освободили американцы, так что они до сих пор относились к Соединенным Штатам с особой теплотой. Пропаганда коммунистов не повлияла на их взгляды. Несколько минут спустя ее лицо неожиданно помрачнело.

— Ой, синьор, чуть не забыла, — призналась итальянка, — сегодня утром приходил человек. Пришел так рано, что ворота были еще закрыты, он барабанил и кричал так долго, что разбудил меня, пришлось спуститься. — Синьора Орсини нахмурилась, и лицо ее уже не показалось Вэнсу гладким и веселым. — Мужчина немолодой. Убеждал меня, что знает вас. Но казалось, что он такой… встревоженный. Я не решилась открыть ворота. Но он вручил мне конверт и велел передать его вам.

Вэнс так резко поставил чашку на стол, что пролил немного сладкого теплого кофе. Синьора Орсини, похоже, не заметила.

— Он был очень взволнован, — продолжала она. — Казалось, чего-то боится, очень бледный — он сказал, что я должна отдать это вам. Сказал, что это вопрос жизни и смерти.

Женщина порылась в кармане передника и достала мятый конверт, потрепанный, но по-прежнему запечатанный. Она молча смотрела на Вэнса, пока тот разрывал конверт и читал записку.

И подпись: «Тоси».

В своей комнате — той, которую Вэнс снимал обычно, окнами во двор, — он походил взад-вперед, разложил вещи, походил еще.

Меня они тоже поймают. Кто — они? Тоси знал, кто убил Мартини? Тоси был посредственным знатоком да Винчи, зато прекрасным ученым. Какое-то время он занимался физикой, специализировался в ядерной энергии, пока не начал критиковать атомную энергетику и не остался без дохода. Он был крепким человеком; чтобы запугать его, надо сильно постараться.

К тому моменту, как Вэнс развесил свой второй костюм и пару сменных рубашек, в надежде, что складки станут менее заметны к завтрашнему симпозиуму, у него заурчало в животе, и он опять вышел на виа Данте — пообедать. Когда он наконец нашел маленький ristorante, расположенный неподалеку от виа Мадзини, был уже час дня.

Он рассеянно съел антипасто и спагетти алла карбонара, запил все это половиной бутылки белого домашнего вина. Его терзал страх, читавшийся в записке Тоси.

Вэнс резким движением убрал со лба непослушную прядь волос. Он пытался понять, что важного могло быть в дневнике почти шестисотлетней давности — настолько важного, что необходимо убивать людей, прочитавших его.

Он налил еще вина из графина, затем достал из сумки пачку ксерокопий, которые со временем помялись и потускнели. То была копия дневника де Беатиса; в музее разрешили сделать только одну, опасаясь, что свет может испортить чувствительные листы.

Вэнс потягивал вино и перелистывал дневник. Иногда он поворачивал страницы боком, чтобы прочесть свои примечания, а изредка попадались и комментарии Мартини: ученый сделал их, когда читал дневник несколькими месяцами ранее.

Вселенная сузилась до одного человека, читающего за столом. Ни свет, ни звуки, ни образы не вторгались в этот сконцентрированный мир. Возможно, в словах де Беатиса крылся потаенный смысл, такое, чего Вэнс раньше не замечал. Но найти ничего не получалось. Наконец Эриксон решил, что, возможно, дело не в дневнике, и отложил бумаги. Должно быть, смысл в связи отсутствующих страниц и дневника.

И дневник, и Кодекс Кингзбери — неизученные и считающиеся утерянными — пролежали в архивах Мадридской библиотеки, став жертвами небрежной каталогизации и скопления чрезмерно большого количества книг в крайне маленьком пространстве. Оба документа нашли исследователи, которые использовали нестандартный подход к изучению фондов библиотеки, то есть стали просто просматривать архивы, — как раз так Вэнс и обнаружил дневник.

Много столетий их никто не читал. А теперь кто-то — кто? — испугался, что человек, который прочтет дневник, сможет понять… что?.. Где страницы, которые вынули из Кодекса Кингзбери и заменили подделкой? Вэнс кивнул сам себе, рассеянно рассматривая через занавески ресторана людей, возвращающихся в конторы после обеда. Да, наверное, поэтому и убили тех, кто читал дневник.

Сама мысль, что секреты, возрастом более пятисот лет, угрожают людям XX века, казалась безумной. Тем не менее трое уже умерли, и этим нельзя пренебрегать.

Продолжая размышлять, Вэнс оставил на столе шестнадцать евро за обед и ушел, нырнув в толпу на тротуарах.

Щурясь от солнца, Эриксон возвращался по виа Данте к «Кастелло Сфорца». С массивной кирпичной башни замка свисал транспарант с портретом Леонардо. Под ним, на дуге подъездной дорожки перед зданием, останавливались такси, из которых выходили пассажиры. Должно быть туристы, решил Вэнс. Участники конференции будут заходить с другой стороны огромного замка, напрямую попадая в современный конференц-зал, устроенный внутри крепости эпохи Возрождения.