Следы на воде

«Впрочем, посмотреть — еще не значит вмешаться. Гляну и пойду… И своих соображений никому не стану навязывать, — подумал Дмитрий Иванович. — Впервые посмотрю как посторонний человек…»

Коваль решительно поднялся — приобретенная профессиональная привычка победила — и двинулся вниз по крутой тропинке. Вскоре он подошел к толпе. Он не любил рассматривать то, что его интересовало, из-за чужих спин и протиснулся вперед.

Труп неизвестного человека, вынесенный на берег, особенно простреленную голову и побитое дробью лицо, обсели мухи. Сержант милиции, молодой парень в форме и фуражке набекрень, поставленный здесь участковым для охраны до приезда оперативно-следственной группы, отгонял любопытных.

— Да ты его, идол, хоть прикрой чем-нибудь! — крикнула из толпы какая-то бабуся и перекрестилась. — Смотреть страшно.

— Нет такого приказа, — отвечает сержант и отворачивается.

— А чем он его накроет? — становится на защиту сержанта сочувствующий рыбак. — Принеси рядно, он и накроет.

— Нельзя накрывать. Может, кто опознает.

— Узнаешь! Все лицо разбито. Не лиманский он, ясно. Из Кизимыса или Белозерки, а может, из Херсона.

— Вчера нашли в плавнях перевернутую «южанку» без хозяина, — рассуждал мужчина, только что приехавший на моторке. — Утонул. Видать, прибило волной…

— Не просто же он утонул. Не видишь — голова прострелена! — сердито оборачивается к мужчине рыбак в резиновых сапогах, который привез улов на фелюге и тоже подошел к толпе. — Лицо разнесено. Стреляли сблизи.

— Граждане, никто не знает этого человека? — снова обращается к присутствующим сержант. Поскольку все молчат, он добавляет: — Тогда расходитесь. Ничего интересного здесь нет.

Он расставляет руки и немного отодвигает людей подальше. Ему помогает парень в спортивных брюках и майке, с повязкой дружинника на черной от загара руке.

— Не волнуйся, сержант, — бросает кто-то из толпы. — Припечет солнце — сами разбегутся…

Милиционер ничего не отвечает, только сдвигает фуражку назад и нетерпеливо посматривает на дорогу, вьющуюся на гору мимо кладовой рыбколхоза, где должна появиться машина из райотдела.

Коваль обошел вокруг покойника и присел на корточки возле головы, в которой зияла рана.

— Гражданин! — прикрикнул сержант. — Отойдите!

— Я только посмотреть, — поднялся Дмитрий Иванович.

— Все смотрят, подходить близко нельзя. Мертвый — он и есть мертвый, что тут разглядывать?..

— Не просто мертвый, товарищ сержант, — мягко возразил Коваль. — А убитый.

— Вот-вот, — подхватывает сержант. — Затопчете следы, попробуй тогда найти убийцу.

— Какие следы? — не сдается Коваль. — Труп выбросил шторм. А убийство произошло не здесь и не сейчас. Это на месте преступления важно сохранить следы…

— Какие там следы на воде! — усмехается милиционер. — Вода все смывает.

— Остаются, — пробурчал Коваль. — Даже на воде! — И подумал: «Так же, как доброе дело!»

Даже в мыслях Дмитрий Иванович не обходился без того, чтобы сразу не противопоставить злу добро. Если зло всегда оставляет свои следы, то и добро не проходит бесследно. Каждое действие, каждый поступок человека, вызывая ответную реакцию, тянет за собой другие, обусловленные им поступки и события и тоже оставляет свой не всегда видимый сразу след в потоке жизни.

Этих соображений он, конечно, не высказал, только повторил:

— Даже на воде, сержант… Все в жизни оставляет свои следы.

— На воде еще никто ничего не находил.

Люди прислушивались к их разговору.

— Откуда вы такой умник? — не выдержал милиционер. — Сказано — не лезьте, если не знаете убитого! Вы кто такой? Что-то я вас раньше в Лиманском не видел…

— Отдыхаю…

— Ну и отдыхайте на здоровье! Документы есть?

— В гостинице.

— А то я вас быстро отсюда спроважу!

— Куда?

— Найду куда!

— По какому праву?

— И право будет. Отойдите, говорю!

Как тяжело было чувствовать себя посторонним в такой ситуации! После стольких лет работы, когда подчиненные ловили каждое его слово! Ковалю захотелось назвать себя и отчитать сержанта, но он сдержался и, вздохнув, отошел. Конечно, нервы у парня тоже не железные, и стоять здесь не мед, но сколько еще нужно сил, чтобы научить культуре поведения таких молодых сотрудников.

В конце концов, все правильно, смирился Коваль, он всего лишь дачник из совхозной гостиницы.

Тем временем из-за холма выскочил желто-синий газик. Заметив его, Дмитрий Иванович отошел от толпы и побрел к гостинице. Не хотелось, чтобы кто-то из знакомых узнал его здесь. Они бы, конечно, обрадовались ему. Сработает инерция, ведь привыкли к тому, что он начальство, может, и совета попросят. Но что он может посоветовать? Местные работники намного лучше знают здешних жителей, их привычки, страсти. А ему пришлось бы начинать с нуля — изучать людей, условия жизни и тому подобное… Хуже того, вдруг начнут проявлять сочувствие пенсионеру. Коваль никогда еще не оказывался в таком сомнительном, неопределенном положении, и это его очень раздражало.

«Зачем это мне?! — ругал он себя. — Помочь еще одного преступника поставить перед лицом правосудия? Но я имею право на заслуженный отдых, как любой рабочий или служащий! Ведь завидовал раньше, когда шел зимой по мосту через Днепр и видел на льду рыболовов, которые целыми днями дышат свежим воздухом и которых лишь одно волнует: клюнет или нет! А теперь меня не касаются дела других людей, живу спокойно в своем домике на тихой Лукьяновке, а когда дом снесут, то получу комфортабельную квартиру. И ничто не должно волновать меня. Единственная забота — следить за программами телепередач…»

Так рассуждал Коваль, торопливо направляясь к гостинице, в глубине души чувствуя, что размышляет примитивно, что никогда не удовлетворится амебным существованием мещанина, не перестанет интересоваться судьбой людей и волноваться за них.

Сам не заметил, как сработала привычка и в мыслях уже вырисовывались какие-то контуры трагического события и возникали версии загадочного убийства.

7

Как и предполагал Коваль, в Лиманское приехал майор Келеберда. Он появился в гостинице вскоре после того, как вместе со следователем прокуратуры осмотрели погибшего и фотограф с судмедэкспертом сделали свое дело. Следователь с помощниками повезли утопленника в морг в Белозерку, а майор задержался в Лиманском, чтобы проведать Дмитрия Ивановича.

Прошло уже несколько дней, как Келеберда, с которым Коваль когда-то учился на курсах при Высшей школе милиции, устроил его в этом селе. Сначала у Коваля были другие планы на лето: думал поехать с Руженой на родину, на Ворсклу, потом в санаторий. Ружена тоже хотела побывать в родных краях мужа, о которых он часто вспоминал, и они готовились к поездке, как вдруг Дмитрий Иванович все передумал.

— Поедем, Руженочка, на Херсонщину, — предложил он. — Давно мечтаю о настоящей рыбалке. Надоели эти мелкие окуньки и подлещики. А там тарань на полкило, лещи — как кабаны…

— Ты давно мечтал побывать в своих Кобеляках, — напомнила жена.

— Поеду позже, столько не был — немного потерпится. Все равно рыбы настоящей в Ворскле нет, вырубили леса по берегам, теперь река заиливается, повсюду мели… Какая уж там рыбалка, какой отдых! Обидно, да и только… Знаешь, Ружа, — доверительно добавил он, — боюсь, нервов будет стоить, когда увижу это. Словно время и люди уничтожили мое детство… Говорят, нет ни мельниц под горой, ни Колесниковой рощи, которая была украшением городка и спасала Ворсклу от песков. Ее тоже на дрова извели… Поеду зимой. Не так больно будет…

Он словно чувствовал, что встреча с детством не состоится, что дважды по одним и тем же дорожкам в жизни не пройти.

Коваль не все сказал тогда Ружене. Он любил жену, но не представлял, как он будет ходить с ней там, где прогуливался когда-то с Зиной, где впервые зародилась их любовь.

— Тогда поезжай сам в свои плавни, а уже в Кисловодск поедем вдвоем.