Пришла беда, откуда не ждали

Черт меня дернул упомянуть о них!

- Вы только подумайте, о чем мы говорим! - воскликнул я. Я представляю интересы наиболее опытного специалиста в этой области в мире. Этот специалист роет землю и бьет копытами, чтобы только сделать вашего племянника очень богатым человеком, одним из самых известных на этом шарике. За сведения о нем вам предлагается пятьсот полновесных бундесмарок наличными. А вы еще торгуетесь. Вы что, не хотите своему племяннику добра?

- Я всем хочу только добра, - воинственно произнес он. Но в первую очередь я желаю добра самому себе.

Хотите верьте, хотите - нет, но в этот момент во мне говорила не жадность, не соображение, что чем больше получит этот широкоплечий кровосос - поклонник английского языка, тем меньше останется самому. Во мне говорил обыкновенный бухгалтер1. Видно, это глубоко въелось в кожу. Возможно - на всю оставшуюся жизнь.

- Семьсот пятьдесят марок и баста, - отрезал я.

- Тысяча долларов! - прорычал он в ответ.

- Не может быть и речи!

Он бросил взгляд на большие часы, словно призывая их полюбоваться таким патологическим скупердяем. Я тоже посмотрел на часы.

- В Сиднее сейчас половина второго ночи, - вежливо сообщил я.

- Тысяча марок и ни пфеннингом меньше, - воинственно проговорил он. - В противном случае я немедленно обращусь к вашим конкурентам.

Я печально вздохнул и проговорил:

- По рукам.

Он оживился.

- Давайте задаток, и мы немедленно отправляемся.

- Что еще за задаток?

- А вы себе иначе представляли? Надуть меня не так-то просто - я тертый калач.

- Тогда нам нужно обсудить все с самого начала и до конца. Вы получаете от меня, скажем, сто марок. Что происходит потом?

- О'кэй. Дальше мы едем на квартиру к племяннику. У него имеется еще несколько аналогичных картин, подтверждающих авторство. Вы выплачиваете мне оставшиеся девятьсот марок, и племянник - ваш.

- Не годится, - покачал головой я. - Ведь я в живописи не копенгаген.

- Вот уж не ожидал! Не "копенгаген", а занимаетесь подобным делом... Ладно у меня с собой имеется фотоаппарат. Сделаем несколько контрольных снимков, покажете их вашему клиенту.

- Идет.

- Но в этом случае к племяннику сейчас поеду я один. Ждите меня здесь.

Он ушел быстрым, деловым шагом. Я провел на Александрплац еще девяносто семь минут, временами поглядывая на часы. Во всем мире жизнь неудержимо двигалась вперед. Я вспомнил о товарище, пару лет назад уехавшем в Австралию. Для него скоро должно было наступить утро.

Наконец я заметил дядю Сыркина быстро направляющегося в мою сторону. Он так спешил, что даже запыхался, бедняга, и из легких его вырывался тонкий свист.

- Вот.

В руке его был желтый конверт. В конверте находилось несколько сырых еще фотоснимков.

- Гоните сто марок.

Я распрощался с одной из голубых купюр, на лицевой стороне которой была изображена Клара Шуманн.

- Сколько вам потребуется времени для экспертизы?

- Думаю, с учетом дороги - часа два.

Секунду он размышлял.

- Хорошо, через два часа я снова буду здесь.

- То есть, в одиннадцать? - уточнил я.

- Выходит, что так.

- Не очень поздно?

- Ну, что поделаешь. К тому же ведь здесь не Нью-Йорк, метро практически безопасно.

- Ах, значит в Германии все же имеются и свои преимущества? - поинтересовался я.

- Конечно, -отозвался он, не уловив иронии. - Был бы еще язык английский - цены бы ей не было.

Я немного покружил по улицам, прилегающим к Александрплац. Где-то здесь я оставил машину, но она словно сквозь землю провалилась. Это слегка озадачивало, и я клял себя за то, что не удосужился хорошенько зафиксировать в памяти место парковки. Я даже не посмотрел, как называется улица. Не мог припомнить ни единого ориентира. Наконец, я плюнул на розыски, посчитав, что сейчас главное - поскорее увидеться с Голдблюмом. Дожмем Сыркиных, а уж затем разыщу свой лимузин.

Пришлось ехать на метро.

В вагоне я внимательно изучил фотографии. Они были сделаны дешевеньким "Поляроидом", так что о сходстве цветовой гаммы не могло быть и речи. Но по всем остальным показателям изображенные на них картины явно напоминали те, что находились в переходах метро. Я бросил рассеянный взгляд по сторонам, предвкушая радостную реакцию Голдблюма на мое открытие, и тут, неожиданно, заметил высокого рыжего парня, уткнувшегося в газету.

Что-то необъяснимое заставило меня насторожиться. Я не сразу сообразил, что именно. Мюнхаузен! - наконец всплыло в памяти. Высокий, рыжий, худой. Значит я дал объявление в газете, а он уселся мне на хвост. Дерьмо! Собачье дерьмо!

Меня бросило в жар. Если так, то он мог проследить путь Сыркина, и теперь ему уже известен адрес племянника! Я совершил работу для других. А ведь Голдблюм меня предупреждал!.. Впрочем, знай Мюнхаузен адрес племянника, он бы не плелся сейчас следом за мной. Какой смысл? Бери Сыркиных пока тепленькие. Значит, когда я дожидался фотографий, он кружил где-то рядом со мной. Не решился бросить меня в одиночестве. Он ведь не знал содержания нашего разговора. Будем надеяться, что не знал. Ладно!

На ближайшей остановке я направился к выходу. Рыжий, как ни в чем не бывало, продолжал сидеть на своем месте. Может, это вовсе и не Мюнхаузен?

Я взял такси и назвал адрес нашего берлинского представительства. Расставшись с Сыркиным, я тут же связался по телефону с Голдблюмом. Его гостиница находилась в пяти минутах ходьбы от Фридрихштрассе, и сейчас он уже должен был появиться у Горбанюка.

По пути я неустанно крутил головой в поисках преследования. Я уже почти было поверил, что рыжий парень в метро никакой не Мюнхаузен, но неподалеку от представительства обнаружил его снова. Собственно, не будь того вагонного инцидента, я бы ни за что не обратил на него внимания: когда я проходил мимо светящейся витрины "Эспланады", он стоял в глубине магазина и о чем-то беседовал с продавцом.

- Поздравляю, - проговорил я, входя в кабинет и протягивая конверт с фотографиями Голдблюму. - За мной уже увязался хвост.

- Как это произошло? - тут же возбужденно вскочил с места Голдблюм.

Я рассказал.

- Конечно, Мюнхаузен?!

- Разумеется.