Год дракона

Левченко, разливая чай, мерно качала головой, не то понимающе, не то сокрушенно.

Сиволодский проговорил вкрадчиво:

— Американцы, когда приезжали, рассказывали: на видео снимают, магнитофон используют, и то и се, и компьютер, и банк информации…

— С компьютером и овчарка Мухтар следствие проведет, — буркнул Быков. — А вот голыми ручками и золотой головкой… Это мастером надо быть. Майор Левченко, разве наша группа снизила процент раскрываемости?

Валя покраснела:

— Процент раскрываемости не снижается, это уровень преступности растет. Ах, Вячеслав Иванович, рассуждения у вас… святых выноси.

— А я старый человек, с устоявшимися убеждениями, — мрачно проговорил Быков, но Левченко видела: глаза его смеются.

— У Шерлока Холмса, и у того техника была — трубка и скрипка.

— Я думаю, Валя, — нарочито серьезно ответил Быков, — после того, как поступило разрешение вести фотосъемку и телепередачи в палате общин британского парламента, нам тоже скоро позволят использовать в качестве источников доказательств видео- и фотоматериалы, звукозапись и что вы еще там мечтаете получить в ходе оперативно-розыскных мероприятий заместо собственной головы…

— Другое заботит, — вздохнула Левченко. — Ведь добрая половина свидетелей по делу Ламко просто-напросто врет, выдумывает… А в суде они вообще от всего откажутся. Почему? Потому что начитались, наслушались, какие мы плохие, как мы невинных людей упекаем, лишь бы дело поскорее закрыть. Не знаю уже, боятся ли нас… А вот тех, кто на свидетелей давит, кто им угрожает, — тех боятся.

— Мне Арбузов очень не понравился, — сказал Быков. — Говорит, скоро кооператив будет так же незаменим, как гастроном. А гастрономы, как и колхозы, исчезнут, их вытеснят арбузовы в конкурентной борьбе. Еще один борец… И Воздвиженский тоже мне не понравился. Мелет… — Быков засопел и начал пить чай.

— Не обращайте внимания, Вячеслав Иванович, — ответил ему Сиволодский — Я как-то выезжал на митинг в Лужники. Теперь все мелют… А там только Бурлюка и батьки Махно не хватало… А люди слушают безответственный треп и наивно верят лоскутной информации: тут кусок правды, там обрывок сенсации и рядом — откровенная ложь и подтасовка фактов. А люди слушают, внимают, многие из них, к сожалению, мало что знают, плохо понимают… Эйфория гласности, иначе не скажешь.

Быков внимательно, очень серьезно посмотрел на Сиволодского. Задумчиво улыбнулся. Повертел в руках опустевший стакан и, опустив глаза, проговорил тихо:

— А знаете, друзья мои, мы вдруг все стали похожи на монахов, убежавших из монастыря. Мы, наконец, избавились от обета бедности, то есть уравниловки, от обета политического целомудрия, от обета смирения с диктатом, произволом, развалом. Но стоим в растерянности и будто не знаем, как жить без этих обетов, без вероучения, что делать со своей свободой.

— У-у-у… — засмеялась Левченко. — Я выпадаю в осадок. Товарищ полковник ударился в философию. Что-то обязательно должно произойти.

9

С похорон Галины Алексеевны, где он присутствовал с гнетущим чувством принужденности, Вадим Федорович отправился на Кузнецкий мост.

Среди прочих бумаг из кабинета Арбузова Воздвиженский выкрал две доверенности на имя Горохова Г. Б. Доверенности эти позволяли Гришане получить по 3750 рублей, выписанных художникам Дома моделей Шапочникову и Коваленко. С какой это стати люди, живущие в Москве, передоверили свой гонорар? Нет возможности получить лично, можно указать расчетный счет в Сбербанке, нет такового — дать почтовый адрес, деньги переведут без всяких доверенностей!

Третий день Воздвиженский непрестанно раздумывал над взаимосвязью: убийство Ламко в воскресенье вечером — и утренний звонок Арбузова в праздничный понедельник. Откуда Арбузов так быстро узнал об убийстве? От участкового, с его слов. Воздвиженский в подобную разворотливость милиции не слишком верил.

Частное свое расследование Вадим Федорович начал только потому, что понимал: не установив вероятного убийцу, вообще немыслимо выстроить линию защиты или ложную версию, — ведь ложная версия, чтобы сработать, фактически должна быть полуправдой.

Когда Вадим Федорович попросил Арбузова показать ему все последние финансовые бумаги, Олег категорически отказал, заявив, что отчетность к делу отношения иметь не может. Это насторожило. И вообще Воздвиженскому стало казаться, что «барин» утратил интерес к его персоне, более того, уже сожалеет, что вгорячах тогда утром обратился к нему. Но Вадим Федорович на эту историю уже имел собственные виды… И пошел ва-банк. Не зря же Вадим Федорович в суете предварительного следствия и подготовки к похоронам исследовал шкафы и письменный стол Арбузова. Вот хотя бы эти интереснейшие доверенности. О чем они говорят? О том, что Гриша Горохов — наидовереннейшее лицо Арбузова. А кому поручают организацию убийства? То-то.

Над второй обнаруженной среди арбузовских бумаг шарадой Воздвиженскому пришлось побиться, даже поднять кое-какую литературу по налогообложению. И вот что обнаружилось: всякий раз, когда «Эллада» сдавала крупную партию товаров, происходило фактическое сокрытие доходов. Деньги эти растворялись, как сахар в горячей воде, как соль в супе. То есть расходились по своим. Воздвиженский удивился: как это райфининспектор Таня Никонова могла столь халатно относиться к проверкам? Началось это с марта. Что было в марте, старался припомнить Вадим Федорович. Будто ничего особенного. Пожар у Ламко был в феврале. Очень подозрительный пожар, конечно. Все эти факты виделись ему разрозненными, но он уже чувствовал: они должны выстроиться в схему. Нужно только хорошо поискать недостающие к схеме звенья.

Воздвиженский шагал по Кузнецкому, поглядывая на витрины. Остановился возле зоомагазина. Он любил смотреть на попугайчиков в клетках и гуппи в аквариумах, хотя ни птиц, ни рыб дома не держал никогда. Потом перешел дорогу и вошел во двор Дома моделей, там, он знал, — служебный вход. Движение перекрывала вахтерша.

— Мне нужно связаться с отделом кадров, — объяснил ей Воздвиженский. Насупленная женщина неопределенного возраста, закутанная в оренбургский платок — из глубокого двора-колодца тянуло холодом, — молча пододвинула Воздвиженскому телефонный аппарат внутренней связи, указала на табличку с трехзначным номером.

— Как мне связаться с Ириной Дмитриевной Коваленко?

— Ирина Дмитриевна Коваленко у нас не работает, — ответили в кадрах.

— И давно она уволилась? — поинтересовался Вадим Федорович.

— Я тут двенадцатый год, при мне такого сотрудника вообще не было.

— Ну, как же… Художник, модельер…

— Одну минуту — Голос незримой собеседницы Воздвиженского зазвучал глуше. — Сережа, у нас среди нештатников Ирины Дмитриевны Коваленко, художника, нет? Я что-то не слышала… — Голос снова приблизился. — Нет, товарищ, Коваленко у нас ни в штате, ни нештатно не работает.

— А Шапочников Константин Иванович?

— Шапочников? — Кадровичка явно удивилась. — Товарищ, вы что-то путаете. По адресу ли вы обратились?

— Извините.

— Всего доброго.

Ну что ж, так оно и должно быть. Теперь выясни, существуют ли эти люди вообще. Проходным двором, известным только истинным москвичам, Воздвиженский двинул на Пушечную, к центральному паспортному столу.

По запросу, сделанному еще вчера, Вадим Федорович получил адрес Ирины Дмитриевны Коваленко и справку, что в г. Москве гр. Шапочников К. И. не проживает. Справку Воздвиженский очень аккуратно уложил в специально заведенную папочку. Интересно будет посмотреть на барина, когда он увидит подборку документов из этой папочки, например, эту вот справку рядом с липовой доверенностью.

«Может ли быть такое на госпредприятии? — раздумывал Воздвиженский, направляясь к метро. Коваленко жила возле Киевского вокзала. — Ни-ког-да! Хотя бы такое: доверенности, по которым получены деньги, остаются в бухгалтерии. Значит, Арбузов их изъял и припрятал. Какому директору госпредприятия удастся это проделать? Странно, однако, что Олег не догадался их вовсе уничтожить. Видно, крепче всего Арбузов надеется, что его многогранную деятельность проверить-то фактически некому. Ну, что такое фининспектор Таня? За те гроши, что она получает у себя в конторе, она еще много работает. Лезть в детали она не будет — и некогда, и незачем. Или взять депутатскую комиссию исполкома райсовета. Кто в нее входит? Они бухучет от спецучета не отличат. Так чего же их бояться? Они, что ли, будут искать всяких коваленок и шапочниковых? Тем более всемерная поддержка у нас как понимается? Однозначно: сплошной звон литавр и скромно опущенные очи перед отдельными мелкими недоработками. Даже если эти недоработки… даже если в иных условиях за то же самое сажают, исключают из партии, лепят строгача. ОБХСС нужен сигнал, нужно нечто, доходящее до уголовщины. Что творится в «Элладе», и не только в ней, уже само по себе пахнет преступлением, нарушения сплошь и рядом. Но ведь разрешено все, что не запрещено? А что запрещено, когда во главу угла поставлено заветное слово «обогащайтесь». Но ведь даже мультимиллионеры Запада не обогатились честным путем. Сказки про мальчика — чистильщика сапог по фамилии Рокфеллер — это сказки. А документы о спекуляциях родоначальника клана Кеннеди — это исторические факты. Почему не помнят о таких поучительных вещах? Не знают? У нас и правда мало читают… с толком, особенно те, от кого многое зависит».