Ночной звонок

Все-таки не только обретений немало за последние годы. Есть и потери, это совершенно ясно. Кто из их класса, допустим, выругался бы матом при девочках? Нелепо даже думать об этом! Кто стал бы приставать ни с того ни с сего к человеку — любому? Никто! Ни один парень из его класса. И меньше было этой резкости, жесткости, цинизма. Вот на это и нельзя закрывать глаза. И нельзя сваливать все на обеспеченную жизнь молодежи, как это делают иные старики: мол, заелись, с жиру бесятся. Все сложнее. Есть потери. Есть. Не хватает духовной напряженности жизни. Много инерции и вялости.

Что делать? Над этим думают многие. И самое главное — начинают думать сами представители молодого поколения, лучшие из них. Вот в этом надежда.

3

Прошел центральной улицей быстро, лишь бегло глядя по сторонам. Знал: стоит начать всматриваться пристально — и прошлое обступит со всех сторон. А сейчас не до этого. Впереди дело. Спросил у дежурного, есть ли Семенюк.

— Товарищ капитан у себя.

Начал подниматься по крутой узкой лестнице в кабинет начальника. Сколько раз в прошлом взбегал по этой же лестнице на совещания и летучки! Бессчетно. Прислушался к себе. Нет. Тихо внутри. Все в порядке. Что ж, эта жизнь отошла, всему своя череда.

— …Александр Степаныч! Заходи! — Семенюк услышал, широко распахнул дверь в свой маленький кабинет.

У него сидел молодой человек лет двадцати трех, довольно щуплый, с выражением подчеркнутой внимательности и в то же время расположенности к разговору на лице — эта расположенность так и светилась, он не мог ее сдержать, сразу было видно. Семенюк строго сказал:

— Александр Степаныч — начальник следственного отдела областной прокуратуры, когда-то работал у нас в районе.

— Я знаю, — без излишней торопливости встал молодой человек и несколько раз кивнул, но тоже мягко, видимо, не просто подчеркивая свое уважение, но и по какой-то внутренней потребности или привычке. — Мне приходилось много раз слышать…

— …А это, — оборвал его Семенюк, — наш следователь, Дмитрий Потехин. Он и занимается сейчас делом Синева.

— Да, две недели я вел это дело, до ареста Анатолия Синева.

— А теперь что же, или надоело? — невольно улыбнулся Рябиков, пристально всматриваясь в мягкое, с маленькой пушистой бородкой лицо Потехина.

Потехин как-то вдруг смешался и замолчал.

— Тут другое… — недовольно щурясь, Семенюк побарабанил пальцами по стеклу. Его широкое крепкое лицо было хмуро. — У Потехина сложилось свое мнение. М-м, не совпадающее с фактами, которыми мы располагаем. Он даже, — Семенюк остро и холодно взглянул на молодого человека, резкая морщина прорезала широкий лоб, — он даже был против ареста Анатолия Синева и собирался писать свое особое мнение вам в область.

— Так что же, — спросил, подумав, Рябиков, — твой звонок ко мне… это, в какой-то мере, предупреждение событий?

— В какой-то мере — да, — открыто глядя на него, ответил Семенюк.

— А как ваша прокуратура?..

— У нас единое мнение по этому делу. Исключение — Потехин.

Молодой человек виновато вздернул плечами, словно извиняясь перед ними, и опять вежливо покивал и даже покачал головой: мол, что же тут поделаешь, вы уж меня не слишком ругайте за мою строптивость.

— Ну хорошо. Изложите мне коротко суть дела, — Рябиков повернулся к Семенюку.

— Если разрешите, — я, — торопливо сказал Потехин.

— Давайте вы, — Рябиков заметил, как Семенюк набычился, с раздражением взглянув на Потехина.

— Значит, так… — Потехин наклонился вперед, заморгал густыми ресницами. — Пять месяцев назад Синев-старший приехал к брату с Кубани. Сказал брату и знакомым, что захотелось побывать на родине — не приезжал много лет. Однако, как выяснилось, он выписался на Кубани и почти сразу прописался у Павла, брата.

— Павел жил один?

— Один. С женой развелся давно, она где-то на Дальнем Востоке. Когда Павел погиб, написала, что к наследству претензий не имеет… впрочем, наследства, кроме дома, и не было…

— Ближе к делу! — недовольно сказал Семенюк.

— Да-да, конечно. Анатолий устроился на работу — столяром на овощесушильный завод. Это тоже многим показалось странным: зачем устраиваться на работу, если приехал просто взглянуть на родные места и отдохнуть?

— Именно! — громко вставил Семенюк.

— …Работал на заводе хорошо.

— А как с братом?

Потехин пожал плечами, вздохнул.

— В том-то и дело, что внешне, во всяком случае, никакой враждебности между ними никто не замечал. Павел очень любил выпить… Ну, компании, разговоры… вообще люди к нему любили заходить. Довольно долго у него на квартире жил Иван Аверьяныч Кизим, сотрудник районной газеты.

— …Тоже любитель выпить, — вставил Семенюк.

— Но образованный и умный человек, по-моему, очень способный. Он ушел, когда приехал Синев-старший.

— Подожди, Потехин, я хочу добавить. Две женщины, Овчинникова и Надеждина — наши главные свидетели. Как выяснилось, Анатолий Синев приехал из дому, из Усть-Лабинского района Краснодарского края, после писем Овчинниковой. Мы нечаянно узнали об этих письмах — вот он раскопал, хотя выводы окончательные боится делать. Овчинникова писала Синеву-старшему, что Павел много пьет, часто болеет, не следит за домом — крыша течет, сжег перегородки из-за лени, потом сжег сарай — денег никогда нет, дров купить не на что.

— …Факты оказались преувеличенными, — прервал начальника милиции Потехин. — Сарай просто развалился от старости, остатки его Синев-младший действительно сжег, а перегородку он снял, по словам Надеждиной, чтобы в доме светлее и просторнее стало. Крыша — правильно, течет.

— Вот! Это он словам Надеждиной, любовницы Павла, полностью доверяет. Ну ладно, тут я согласен, общей версии показание Надеждиной не противоречит. Но почему сразу прискакал Анатолий Синев после писем Овчинниковой? За дом испугался! Решил принять меры, — начальник милиции стукнул увесистым кулаком по столу. Графин и стакан задребезжали. Потехин незаметно поморщился.

— Хорошо, — сказал Рябиков. — А теперь заканчивайте кто-нибудь один. Вот вы, — сказал он Потехину: ему захотелось понять, умеет ли мыслить четко этот на внешний вид слишком мягкий — для их жесткой работы — молодой человек.

— Синев-старший испугался за дом. Это правда. Приехал сразу, иных мотивов не было, можно считать доказанным. Желая нам показать, что он не хотел оставаться в Оковецке навсегда, Анатолий Синев предъявил следствию письма жены. Она писала ему довольно дружелюбно. Смысл таков — приводи в порядок дела — и возвращайся. На вопрос: какие такие дела — ответил, что требовал у Павла продать дом и половину денег отдать ему. Павел отказался. Дальше. Прожив три месяца в Оковецке, Синев-старший неожиданно уехал. А затем через месяц вернулся опять и устроился на тот же овощесушильный завод, на старое место. Было всеми замечено: до отъезда почти не пил с братом, после возвращения всячески поощрял выпивки, и часто сам выступал инициатором. Три недели назад Павел Синев погиб на реке; утром они имеете с Анатолием ушли мыться на Волгу, Анатолий вернулся домой один. Павла через три дня обнаружили мертвым: всплыл напротив лесозавода, где реку перегораживает запань. Свидетель Надеждина уверяет, что видела, как Синев-старший топил брата… Вот главные факты. Я убежден: убийства не было. Это не совпадает с логикой поведения Синева-старшего. Он избегал всего, что связано с физическим насилием. Во всех конфликтных ситуациях всегда уступал брату. А такие ситуации были. Расследование нужно продолжить.

Семенюк вскочил и упруго пробежался по кабинету.

— Ты только послушай его! Факты есть — фактов нет! А?!

— Успокойся, Федор. Проверим все факты еще раз вместе. А теперь пойду в прокуратуру, — сказал Рябиков.

4

Вечером того же дня Рябиков шел вдоль Волги Красивой набережной. Название этого отрезка пути вдоль реки было очень точно и совсем не случайно: набережная была действительно красива. Он, конечно, бывал здесь в годы своей жизни в Оковецке, но реже, чем в других местах поселка. Поэтому сейчас, направляясь к дому Синевых, не торопился, всматривался в постепенно поднимавшийся берег, на котором росли толстые старые ветлы и липы, в дома и пристройки, в сочившуюся водой ярко-зеленую низинку, которую весной обычно заливала вода. Чем дальше от моста, в сторону кирпичного завода, тем живописнее становился берег и шире разливалась река. И дома, кажется, стояли здесь привольнее, и были они как-то обстоятельнее, обрастали хозяйственными пристройками. Появились над рекой небольшие чистые баньки — отсюда, видимо, уже не любили ходить в дальнюю поселковую баню. Сараи, дровяники; собаки — не злые, тихие, добродушно посматривавшие из-за заборов на прохожего человека. Под берегом — целые стаи разноцветных лодок. Много и старых, и молодых деревьев, густая трава, приволье; река, изгибаясь, играя струями, завораживает глаз. И все какое-то чистое, первородное. Благодать. И самый любимый с детства запах — подсыхающего сена.