За все наличными

Квартира являлась как бы продолжением уже знакомой ему лавки или, еще точнее, походила на музей, где экспонаты время от времени гуляли с этажа на этаж. В другое время и в другой обстановке Константин Николаевич осмотрел бы сокровища антиквара внимательнее, но сегодня его интересовало только одно -картины его деда. Чувствуя, что гостю не терпится поскорее увидеть полотна художника из Казани, хозяин дома сразу провел позднего покупателя в большой, хорошо освещенный зал. Две картины, прислоненные к спинке высокого дивана, стояли у проема занавешенного окна, две другие -- у стенки слева, рядом с громоздким резным буфетом. Все четыре были в родных старых рамах.

Константин Николаевич не знал, к какой подойти сначала, его одновременно тянуло и вперед и налево. Вдруг, радостно улыбнувшись, он шагнул к окну, глаза впились в одну из работ, где была изображена красивая молодая женщина, наверное собиравшаяся на свидание или в гости, а может, просто прихорашивалась в ожидании возлюбленного. В начале века часто использовался прием, когда художник представлял изображение в зеркале или хотел через зеркало показать, что находится позади главной фигуры композиции. Фешин сразу вспомнил знаменитую картину Эдуарда Мане "Бар в Фоли-Бержер". Здесь художник воспользовался тем же приемом, и Тоглар почувствовал атмосферу далеких спокойных лет богатого, с традициями дома. Как бы в подтверждение своей догадке Константин Николаевич увидел рядом с четкой размашистой фамилией автора и год создания картины -- 1913. В картине неуловимо ощущалось влияние импрессионистов, и не мудрено: они тогда были в фаворе, будоражили умы, но если вглядеться внимательно, чувствовалась традиционная русская школа и в цвете, и в композиции, да и в технике тоже, а едва уловимый французский флер придавал лишь очарование полотну.

Другая картина была более привычна для Константина Николаевича, похожие работы он видел в музее в Казани, в зале, посвященном Николаю Фешину. Добротный зимний пейзаж, где была увековечена городская усадьба, купеческий особняк с колоннами в ложноклассическом стиле, с выкрашенной в красноватый цвет железной крышей, с изящно выписанными водостоками и ажурным крыльцом... массивные кованые ворота, большая ель, слегка присыпанная снегом... распахнутый сеновал с едва обозначенной шаткой лесенкой, коновязь с парой гнедых -- навсегда ушедшее, но сохраненное на века точной кистью время... Радость и грусть рождают такие картины, но эти написанные с натуры пейзажи и есть, наверное, то, что русский человек любовно называет Отечеством, Родиной, Россией...

Две другие картины стояли на полу, рядом с черным резным комодом. Тоглар поднял и перенес их на диван -- здесь было более удачное освещение. На одной из работ была изображена обнаженная молодая женщина, говоря языком искусствоведов -- "ню". Тут сразу на память приходили женщины Ренуара, не по-французски в теле, и даже, на наш сегодняшний вкус, несколько полноватые. Но от этой женщины, хорошо освещенной ярким летним солнцем в светлом предбаннике, веяло молодостью, силой, тем более что упор художник сделал не на внешности модели, а на фигуре натурщицы, на прекрасных густых русых волосах, небрежно собранных в изящно-кокетливый узел на голове, и хорошо прописанных легких руках, как раз довершающих это сооружение на затылке. Поражала удивительная целомудренность картины, хотя в начале века даже такая умеренная работа могла показаться смелой и вызвать шквал нападок со стороны ортодоксальных ценителей живописи. Наверное, картина получилась еще и потому, что художник Фешин всегда остро чувствовал розово-сиреневый и белые тона, и ему прекрасно удался цвет молодого, здорового тела, который как раз и доминировал на всем полотне.

Последняя картина, на которой Тоглар остановил свой взгляд, являла собой урбанистический пейзаж, опять же модный в начале века и занесенный в Россию из Европы импрессионистами и постимпрессионистами. Казань, как и Рим, расположена на холмах, особенно в центре, в исторической ее части. Здесь выбор натуры художником оказался весьма оригинальным. Пейзаж был написан не по восходящей -- поднимающиеся в гору здания и особняки, -- а наоборот: с главной улицы перспектива уходила как бы в овраг, где на его дне и на склонах лепились удивительной архитектуры дома, строения с разноцветными крышами, утопающими в садах, -- трогательный вид навсегда сгинувшей жизни...

На этих картинах рядом с четкой подписью автора тоже значились даты написания работ: 1912-й и 1911-й годы. Выходит, все четыре были созданы в предгрозовое, но еще тихое для России время, когда никто не ждал ни Первой мировой войны, ни революции, ни гражданской, да и сам Николай Иванович вряд ли представлял свою жизнь и смерть на чужбине. Так, перебегая взглядом от одной картины к другой, Тоглар ходил вдоль дивана и обратно, пока хозяин не предложил ему прекрасной сохранности венский стул. Теперь он сидел перед картинами, разглядывая работы своего деда, пытаясь угадать его настроение, когда тот был увлечен тем или иным сюжетом. Неожиданно Тоглар задумался, был ли художник Фешин в то время, до Первой мировой войны, знаком с его бабушкой, Елизаветой Матвеевной, и, подсчитав годы, пришел к мысли, что нет -- его бабушка в ту пору была еще студенткой консерватории. Думал Константин Николаевич и о том, видела ли Елизавета Матвеевна эти работы, нравились ли они ей?.. В какие-то минуты он даже забыл, где находится и зачем, потерял счет времени. Из забытья его вернул голос антиквара -- он и так слишком долго засиделся: за окном стояла глубокая ночь и, несмотря на начало марта, густо валил снег.

-- Ну как, понравились работы, молодой человек? -- И в вопросе старика просквозила тревога и надежда, видимо он слишком обнадежил всех, кто искал картины, что клиент попался солидный, не обманет.

-- Спасибо, -- растроганно сказал Тоглар. -- Очень и очень. Даже не знаю, как вас и благодарить, Кузьма Митрофанович. Век ваш должник... -- Он достал портмоне с собственной многоцветной золотой монограммой, которую заказал в фирме "Картье" вместе с визитками. -- Сколько я должен вам за хлопоты и за работы?

И когда старик, опять же волнуясь, назвал цену, Тоглар добавил к ней еще изрядную сумму, прокомментировав свой щедрый жест:

-- А это лично вам от меня в благодарность.

Старик, не решаясь пересчитать деньги, как привык, обронил:

-- А если еще найдутся работы этого художника, как мне поступить, искать вас?

-- Обязательно, Кузьма Митрофанович. Сколько бы ни нашлось работ моего деда -- теперь я могу признаться в этом, -- я буду вам премного обязан...

На том далеко за полночь они распрощались.

Константин Николаевич не уснул в ту ночь, привезя в свой номер эти ниспосланные ему свыше, как он считал, картины. До самого утра расставлял он их по своему трехкомнатному люксу, любовался то одной, то другой, и как только посчитал приемлемым поутру поднять с постели Эйнштейна, позвонил ему и Виленкину и велел срочно подъехать к нему. Тоглару не терпелось поделиться с ними своей радостью: фамильные картины начали стекаться в новый фешинский дом... 4

...Наталья прилетела в праздничный день первым рейсом. Накануне Восьмого марта у них в магазине допозд-на шла бойкая торговля последними весенними моделями от Кристиана Лакруа, доставленными Робером Платтом. Французы хорошо усвоили русскую пословицу: дорога ложка к обеду -- в бизнесе это приносило немалый успех. Встречал ее Тоглар в аэропорту вместе с Георгием. Большой, специально заказанный букет из Голландии, бросался в Домодедово в глаза каждому, хотя в этот день многие встречали прилетающих с цветами -- женский день все-таки! Из аэропорта, где на этот раз непривычно долго задерживали багаж, поехали в "Метрополь", а оттуда почти сразу на обед к Городецкому -- там их уже ждал празднично накрытый стол.

Дом Аргентинца, которого Константин Николаевич представил как старого друга и компаньона по бизнесу, сразил Наталью наповал. Она не ожидала увидеть такого великолепия: простор, обстановка, планировка квартиры, каминный зал, зимняя оранжерея на веранде -- все было как в сказке. Так она восхищенно и сказала хозяину, когда Аргентинец задал свой обычный вопрос: нравится ли его бунгало гостье? Довольный Аргентинец улыбнулся, но все же, покосившись на Тоглара, не сказал, какие апартаменты готовит для нее его старый друг.