Подвиг 1972 № 06

Кумарбеков повернул круглое лицо и при виде лейтенанта раздвинул губы в улыбке. Но глаза у него было тоскливые и усталые. Улыбка не получилась. Она вышла кривой и вымученной.

— Цел «максимка», — ответил Кумарбеков и выкатил пулемет повыше, укрепив колеса на уступчике. Потом вставил новую ленту, оттащил под скалу второго номера, убитого во время обстрела, и лег за пулемет.

«Ничего его не берет», — удивился Дремов, мельком оглядев Кумарбекова. Тот и впрямь был какой–то заколдованный. За время обстрела его и не царапнуло.

Шовкун, у которого на каске прибавились еще две вмятины, хмуро пристраивался с винтовкой неподалеку от пулеметчика.

— Вон в тех камнях окопались, — сказал старшина, когда Дремов подошел к нему. — Скоро кинутся…

Лейтенант поглядел на груду валунов. Туда, куда он собирался пройти, если бы сержант Кононов проник в тыл к немцам. До валунов была сотня метров. Егеря, наверное, выпрыгнут на склон с обеих сторон осыпи. Надо сразу ударить по ним из пулеметов.

Атака егерей не пугала Дремова. По сравнению с адом взрывов, от которых и сейчас еще звенело в ушах, атака представлялась ему какой–то детской войной в солдатики. Немцев можно встретить огнем, можно бить из пулеметов, бросать гранаты. С ними можно драться, кричать, видеть, как они падают после выстрелов. С ними рота будет сейчас на равных.

Дремов торопливо пошел по расселине, пересчитывая солдат. Потери были не очень большие. Многих ранило осколками. Их перевязывали товарищи. Раненые сидели с неподвижными, будто окоченевшими, лицами. Они понимали, что уйти некуда, что им надо будет брать винтовки и вместе со всеми ложиться в цепь. Дремов насчитал уже семнадцать человек. За поворотом он вдруг остановился, увидев Гаранина. Тот ел сухари. Держал в кулаке большой с подпалинкой сухарь и откусывал. Сначала глаза примеривались, где куснуть, потом он наклонял лицо со впалыми щеками и отхватывал очередной кусок. Затем, энергично двигая челюстями, дробил кусок зубами, проглатывал и снова кусал.

— Проголодался? — удивленно спросил Дремов.

— Нет, про запас, — коротко ответил Гаранин, кинув на лейтенанта недружелюбный взгляд. — На случай, чтобы немцам не досталось.

— И то верно, — сказал лейтенант, ощупывая глазами как–то странно настороженную фигуру солдата, всегда такого старательного, покладистого; костистые, с острыми мослами на суставах пальцы Гаранина вытащили из кармана новый сухарь. — Чей это мешок валяется?

— Зеленцова, — равнодушно ответил Гаранин и нехотя добавил: — Убитый он, вон за камнем лежит.

Лейтенант повернул голову и снова увидел Зеленцова. Тот лежал вдоль гранитной стенки, неправдоподобно короткий. Разодранная пола шинели плавала в лужице крови. Возле Зеленцова стояли оторванные ноги. Рядышком, ботинок к ботинку. Ноги с сильными икрами, низко схваченные обмотками. Человек лежал, а ноги стояли. Какая–то муть вдруг подкатила к горлу Дремова. Он пошатнулся, ухватился за выступ скалы, но справился с собой.

Гаранин громко хрустел сухарем. Дремов подумал, как тот может сейчас есть, как ему сухари в глотку лезут. Он яростно взглянул на Гаранина. Сволочь ненасытная, скотина! И не подавится…

Гаранин перехватил взгляд лейтенанта, но не оробел, как обычно. Он доел сухарь, кинул в рот крошки с ладони и неторопливо объяснил:

— Это я ноги Зеленцова к стенке поставил… Ходить они мешаются. Два раза о них споткнулся.

Дремов стиснул зубы и повернулся спиной к Гаранину. Значит, этот будет восемнадцатый. Шайтанов и Самотоев с пулеметом — двадцать, и он сам, лейтенант Дремов. Итого двадцать один. «Очко, — вздохнул Дремов. — Счастливое число в картах».

Возле ручного пулемета лежал Самотоев. Шайтанов обматывал его голову неправдоподобно белым бинтом. На марле краснела кровь.

— Царапнуло малость Степку, — почему–то смутившись, сказал Шайтанов. Вроде он был виноват в том, что Самотоева задело осколком. — По самой маковке угодило… Ничего, у него голова крепкая… Пустяковое вроде дело, а кровь глаза заливает.

— Так бы засохло, — отозвался Самотоев. Скосив глаза, он наблюдал, как сильные пальцы Шайтанова мотают бинт. — Ты, Василий, егерей не проморгай…

— Идут! — крикнул Дремов, выглянув из–за камня. — К пулемету, быстро!

Шайтанов подоткнул под повязку остаток бинта и лег за пулемет. Самотоев подтянул к себе винтовку.

— Замотал башку, теперь меня за километр видно, — сказал он Шайтанову и щелкнул затвором.

Егеря один за другим выползали из–за валунов, собираясь в цепочку. Те, что уже лежали на склоне, непрерывно строчили из автоматов. Строчили наугад, задирая в небо стволы. Дремов понял, что стреляют егеря для смелости.

Когда цепочка встала и кинулась бежать, зло заработал ручной пулемет. На левом фланге тотчас же отозвался Кумарбеков.

— Бей, Шайтанов! — кричал Дремов, хотя пулеметчик, меняя диски, выпускал очередь за очередью. — Бей их! Не подпускай близко! Не подпускай!

Дремов лег рядом с Самотоевым и стал стрелять из автомата по набегающей цепи егерей. Жал спуск до тех пор, пока не кончился магазин. Стрелял, кричал и ругался.

Резко хлопали винтовочные выстрелы. В бегущей цепочке егерей одна за другой валились фигурки.

«Сейчас залягут… Кишка тонка у них на пулеметы бегать», — злорадно подумал Дремов, высмотрев наметанным глазом, как цепочка стала рваться, растерянно сбиваться в кучки.

Он прицелился в длинноногого немца, который бежал крайним, и дал короткую очередь. Тот плюхнулся на землю. За ним стали ложиться остальные. Теперь к щели бежало только трое. Бежали, не скрываясь, что–то орали и наугад били из автоматов. Очередь Шайтанова срезала их, как коса пучок осоки. Длинноногого немца Дремов пригвоздил к камням. Остальные попятились и уползли за валуны.

— Опять побегут, товарищ лейтенант, — уверенно сказал Шайтанов. — Здорово они рассердились… Свернул бы ты, Степа, цигарку. Может, перекурить успеем.

Дремов перезарядил автомат и крикнул по цепи, вызывая к себе старшину.

Надо было решать. Второй атаки егерей лейтенант не боялся, но нового обстрела роте не выдержать. Он был уверен, что сигнал об отходе — две белые ракеты — все просмотрели. Тем более что о нем знали только лейтенант и командиры взводов. Неужели не догадаются повторить ракеты? Ведь с наблюдательного пункта батальона видно, как они отбили атаку егерей. Значит, ясно, что рота еще не уничтожена. Почему же не повторяют сигнал?

Часы стояли, и лейтенант не знал, что с той минуты, как рота укрылась в щели, прошло всего–навсего полчаса. Не знал, что белые ракеты, разрешающие отход, еще не взлетали в небо.

Когда была отбита атака егерей, подполковник Самсонов поинтересовался у артиллерийских разведчиков, как идут дела.

— Две батареи полковых минометов и одна гаубичная, — доложил ему капитан с нарядными пушечками на петлицах. — Еще должны быть…

— Должны, — согласился Самсонов и сказал Шарову: — Придется Дремову еще в щелке посидеть. Слыхал, что артиллерия говорит?

— Слышал, — ответил Шаров. Он теперь молча смотрел в бинокль. Похоже, что комбат смирился с потерей лучшей роты, а может, понял, что подполковника не переубедишь никакими доводами. — Будут сидеть, раз надо.

Дремов думал об отходе. Он не мог представить, что рота погибнет после всего, что вынесла. Вынесла и уцелела. Подошел Шовкун.

— Как уходить будем, старшина? — спросил его лейтенант.

— Ракеты были? — оживился Шовкун.

— Не видел. Думаю, просмотрели мы их… Повторить должны. Не в ракетах дело. Как выберемся?

— Только по лощине, — быстро ответил старшина. Дремов догадался, что Шовкун уже думал об отходе. Думал, как спасти роту.

— Мины там, — сказал лейтенант. — Минное поле, а саперы наши приказали долго жить. Никого на развод не оставили.

— Не оставили, — подтвердил Шовкун и поскреб под каской пальцем.

Из трех саперов один подорвался на мине. Тот, который проводил роту через спираль Вруно. Сержант с фиолетовыми треугольничками и его напарник замешкались, когда ударили на склоне пулеметы. Так они и упали рядом, срезанные одной очередью.