Старость - радость для убийц (СИ)

Он сделал глубокий вздох, отчего высоко поднялась его грудная клетка, впечатляюще обложенная доспехами мускулов:

- Татьянка, я рассчитывал, ты соскучилась почти смертельно и не станешь задавать мне ножевых вопросов.

- И, все-таки... ответь, пожалуйста, - прошептала змея подколодная.

- Зря ты так... зря... Вынужден повториться: настоящий мужик - это не только хозяин некоего корешка, но вершитель судьбы, но честолюбец и карьерист, желающий прочно стоять на земле. Поэтому "делу время - женщине час". Я люблю тебя, ты это хорошо знаешь. Но если мне придется бросить любимое дело или ковыряться в нем кое-как без права на удачу, успех ради любви к тебе... Да ты же первая перестанешь меня уважать! Сломленного твоей волей? Непременно! Так что на, лови, бери Швейцарию! Живи там в свое удовольствие! Рожай детей! Любуйся красотой!

- Еще один маленький вопрос... можно?

- Слушаю.

- А где я там, в Швейцарии, буду работать?

Он повернулся ко мне боком, смахнул с моих глаз "Наташину" челку:

- Почему обязательно работать? Я же тебе объяснил - моих денег хватит на все!

Он не заметил "Наташину" челку... Он подзабыл, что у меня диплом факультета журналистики, а не справка, подтверждающая инвалидность в связи с умственной неполноценностью, что я тоже хотела бы кое-чего толкового сотворить, натворить... А почему бы и нет, скажите на милость?

Однако я нисколько не корила его... Надо ли ругать тополь за то, что он размножается с каким-то чудовищным недоверием к коечному результату и оттого без устали, днями-ночами заваливает улицы своим семенем-пухом?

Алексей, как пружина, вскочил с перемятой постели, сходил в кухню, вернулся с двумя фарфоровыми кружками:

- Манго! Попей! Прохладный!

Мы чокнулись кружками:

- За нас с тобой!

И поцеловались липкими от сока, смеющимися губами.

- Ладно, - сказала я, - в крайнем случае буду наезжать к тебе в Швейцарию...

Он решил, что я шучу. Возможно, и впрямь шутила, а там кто знает, кто знает... Он подхватил мой мячик и послал в меня:

- Предполагаю, что ты заставишь меня подниматься на самые высокие альпийские горы Монблан, Монте-Роза и только там соизволишь заниматься любовью. Придется покупать спецснаряжение... ботинки там с шипами...

- Простыни, подушки не надо... обойдемся снегом среди эдельвейсов...

Утром он в одних трусах выскочил из подъезда - побежал отмерят свои обязательные десять километров, а я села в троллейбус... Он мог бы, конечно, довезти меня до дома на своей машине, отказавшись от бега... Он даже предложил мне это... Но я не посмела как-то перейти дорогу его отработанным методам завоевания Вселенной... Я отчего-то почувствовала себя неловко, как-то козявисто и даже замухрышчато... И, вот ведь поворот, несмотря на все радости и восторги прошедшей ночи, и запах пламени от костра, в котором горели мы оба, - едва троллейбус тронулся - меня, как свежим ветром просквозило веселое ощущение полной независимости и бескрайней свободы. Я словно бы ужасно ловко, как в детстве, скрылась от преследующих меня "врагов" под плотным навесом из фланелевых лопухов...

- Явилась-не запылилась. Уж точно не из Швейцарии, - встретил меня Митька. В его коварной ухмылке таилось знание, которое ему не положено было иметь. Хотя бы по возрасту. И потому, что мои дела - это мои дела.

- Пошел ты! - отозвалась я без особого добродушия.

- Лучше к черту пошли! На экзамен же бегу!

- К черту! К самому черному и хвостатому! Потому что иду к такому же.

Преувеличивала, конечно. На нервной почве. Макарыч не принадлежал к разряду клыкастых хищников. Да и клювастых тоже. Но он очень хотел, забыв свои "коммунистические идеалы" и долгое процветание в комжурнале, приобщиться к сегодняшним ценностям, а именно - получать достаточно доходов, чтобы жена могла носить шубки из натурального меха, летать в турецкую Анталию на целый летний месяц, дочка - учиться в платном институте с экономическим уклоном, а сынка - отмазать от армии.

Но некоторые журналисты, все-таки, обзывали его чертом:

- Ну черт! Так это он, правоверный марксист-ленинец, сидит теперь во главе этой вшивой газетенки! Эксплуатирует интерес очумелых масс ко всяким Рузетам Бенгладеш-Чиковани-Энтеритам, способным общаться с магическими цивилизациями Большой Медведицы и запросто возвращать брошенным женам их мужей? На чистой бредятине капиталец кует? Ну дела-а...

Кует, кует... А другие, похожие, из его поколения шестидесятилетних, давно спились и померли... А я лично перебрала за этот месяц всяких удивлений-изумлений, и от плешивого, суетливого, но, в общем-то, беззлобного Макарыча никаких особых сюрпризов не ждала.

Ну, конечно, обардуется, что я, наконец, под рукой, что принесла в клюве "супербоевик".

Уже на подходе к редакции я как услыхала его голос: "Татьяна! Где материал? Сейчас же на стол! Как нет материала? Ты ещё и не начинала писать? Что все это значит? Мы же, коллектив, ждем-не дождемся..."

Однако на этот раз его несомненная и столь же, в общем-то, распространенная способность служить тем, кто платит, с внезапностью удара по голове вогнала меня в немоту и прострацию. Ибо он, слегка осыпанный перхотью и пеплом, надо полагать, былых сражений за честь и достоинство, едва я вошла в его кабинет, поднялся с кресла, протянул мне руку, но смотрел при этом четко вкось, как бы в иные, боее значимые пределы.

- Ну как? Пришла в себя? Меня тоже отпустило... Конечно, ты молодец, но... знаешь ли... можешь не торопиться... Вот именно... без спешки...

- Это почему же?

Он бережно приподнял с младенчески голенькой головки единственную прядку волос, уложил её ближе ко лбу, прихлопнул для верности.

- Видишь ли... нашелся спонсор... Он нас нацеливает на материалы о добре, о хороших, достойных людях. Считает, и я с ним согласен, что хватит гнать "чернуху", нагнетать в обществе страх, ужасы всякие анатомировать... и вообще. Неконструктивно все это. Так что твой материалец... прямо скажу... сегодня не ко двору. Вот его визитка.

Я молчала как овощ. Видимо, дозревала до какой-то важной, крупной мысли. Но не дозрела. Протянула руку, сковырнула с глади редакторского стола голубой кусочек картона с золотым обрезом. В глаза выстрелило: "Борис Владимирович Сливкин, директор фирмы "Альфа-кофе"... золотым по бирюзе. Я долго, долго вчитывалась в текст, озолотивший картонную полоску. Держала паузу, как Комиссаржевская.