Медовый месяц в улье

– Находчивая женщина! Тогда поедем в город, а там посмотрим, как пойдет.

Кажется, ее готовность приспосабливаться его успокоила. Он вышел наружу и занялся машиной. Со второго этажа спустился взволнованный Бантер:

– Миледи, как вы хотите распорядиться тяжелым багажом?

– Я не знаю, Бантер. Во Вдовий дом мы его, конечно, взять не можем, а если везти в Лондон, то там его негде оставить, разве что в новом доме, а мы туда, наверное, еще не скоро переедем. И тут я его оставлять не хочу, за ним некому присматривать, раз нас здесь какое-то время не будет. Даже если его светлости – то есть нам – придется покупать какую-то мебель.

– Совершенно верно, миледи.

– Вы, наверное, не знаете, что, скорее всего, решил бы его светлость?

– Нет, миледи, с сожалением должен сказать, что не знаю.

В течение двадцати лет без малого все планы, о которых знал Бантер, включали в себя квартиру на Пикадилли, и он в кои-то веки растерялся.

– Вот что, – сказала Гарриет. – Пойдите к викарию и от моего имени спросите миссис Гудакр, нельзя ли нам на несколько дней оставить багаж у нее, пока мы не решим, как быть. Тогда она сможет отослать его за наш счет. Придумайте какое-нибудь объяснение, почему я не пришла сама. Или найдите лист бумаги, я напишу записку. Мне лучше быть здесь, вдруг я понадоблюсь его светлости.

– Прекрасно вас понимаю, миледи. С позволения сказать, думаю, что это великолепное решение.

Уезжать, не сказав Гудакрам au revoir [313], было, наверное, очень нехорошо. Но помимо того, что могло понадобиться или не понадобиться Питеру, Гарриет пугала мысль о расспросах миссис Гудакр и стенаниях мистера Гудакра. Бантер, вернувшись с сердечной запиской и согласием супруги викария, доложил, что мисс Твиттертон сейчас тоже у священника. Гарриет возблагодарила небеса за то, что отделалась от визита.

Миссис Раддл, казалось, исчезла (на самом деле она и Берт с шиком пили чай в обществе миссис Ходжес и еще парочки соседей, охочих до новостей с пылу с жару). Только мистер Паффет задержался, чтобы с ними попрощаться. Он не навязывался, но, когда машина выехала в переулок, внезапно выскочил из-за соседских ворот, за которыми, похоже, мирно покуривал.

– Хотел только удачи вам пожелать, м’лорд и м’леди, и надеюсь, мы вас здесь скоро опять увидим. Правда, вам тут не так уютно было, как вы надеялись, но ежели вы из-за этого невзлюбите наш Пэгглхэм, то не мне одному будет жалко. А ежели пожелаете трубы как следует починить или другую какую работу – дымоходы чистить, приколотить чего, – только скажите, а я уж с радостью сделаю.

Гарриет от всей души его поблагодарила.

– Есть одно дело, – сказал Питер. – В Лопсли на старом кладбище стоят солнечные часы, сделанные из нашей трубы. Я напишу сквайру и предложу ему новые часы взамен. Могу я сказать ему, что вы заедете за старыми и проследите, чтобы трубу вернули на место?

– Будет сделано, пожалуйста, – ответил мистер Паффет.

– И если вы узнаете, куда попали остальные трубы, дайте мне знать.

Мистер Паффет с готовностью обещал сообщить. Они пожали ему руку и уехали, а он стоял в переулке, жизнерадостно размахивая котелком, пока машина не повернула за угол.

Около четырех миль они проехали в молчании. Затем Питер сказал:

– Я знаю одного архитектора, который неплохо справится с расширением ванной. Зовут его Типпс. Он простой парень, но хорошо чувствует исторические здания. Он перестраивал церковь в денверском поместье, а подружились мы с ним лет тринадцать назад, когда ему не повезло найти у себя в ванной труп [314]. Черкну ему пару строк.

– Кажется, он то, что надо… Значит, ты не невзлюбил Толбойз, как выражается Паффет? Я боялась, что ты захочешь от него избавиться.

– Пока я жив, – ответил он, – туда не ступит нога никакого хозяина, кроме нас с тобой.

На этом она успокоилась и больше ничего не стала говорить. В Лондон они приехали к ужину.

Сэр Импи Биггс вырвался со своих прений около полуночи. Он радостно и дружески поздоровался с Гарриет, а уж Питера приветствовал как старого друга, почти родственника, поздравив затем обоих, как полагается, с законным браком.

Хотя больше эту тему не обсуждали, как-то само собой стало понятно, что о ночевке Гарриет у подруги или отъезде в поместье в одиночку речи не идет. После ужина Питер просто сказал: “Ехать пока смысла нет”. Они завернули в кинотеатр и посмотрели “Микки-Мауса” и учебный фильм о тяжелой металлургии.

– Так-так, – сказал сэр Импи. – Стало быть, вы хотите, чтобы я взялся кого-то защищать. Видимо, речь о той истории в Хартфордшире.

– Да. И предупреждаю заранее – шансов у защиты мало.

– Не важно. Нам и раньше доводилось вести совершенно безнадежные дела. Если вы за нас, то мы, уверен, сможем дать славный бой.

– Я не за вас, Бигги. Я свидетель обвинения. Королевский адвокат [315] свистнул.

– Только этого не хватало. Тогда зачем вы нанимаете адвоката обвиняемому? Откупаетесь от совести?

– Более или менее. Дело это вообще довольно гнилое, и нам бы хотелось сделать для парня все возможное и так далее. Мы явились туда прямо из-под венца, как с картинки, а потом началась эта свистопляска, и местные бобби ничего не могли понять. И мы вмешались, не снимая шелковых перчаток, и уличили бедолагу, у которого ни гроша за душой и который не сделал нам ничего плохого, только сад окучивал – в общем, мы хотим, чтобы вы его защищали.

– Вы бы лучше начали сначала.

Питер начал сначала и дошел до конца, прерываемый только въедливыми вопросами старого адвоката. Времени на это ушло много.

– Ну, Питер, и прелестную же свинью вы мне подкладываете. Включая признание вины подсудимым.

– Он сказал это не под присягой. Потрясение – нервы – я его запугал нечестным трюком с кактусом.

– А если он повторил это в полиции?

– Вынудили, засыпав вопросами. Не станете же вы волноваться из-за такой мелочи.

– Но есть цепь, крюк и свинец в горшке.

– Кто сказал, что их туда поместил Крачли? Может, старина Ноукс так развлекался.

– Но он полил кактус и протер горшок.

– Пустяки! По поводу метаболизма кактусов мы имеем только частное мнение викария.

– А от мотива вы тоже можете избавиться?

– На одном мотиве нельзя построить обвинение.

– Можно – по мнению девяти присяжных из десяти.

– Ну хорошо. Мотив был еще у нескольких человек.

– Например, у этой вашей Твиттертон. Мне намекнуть, что она могла это сделать?

– Если вы полагаете, что ей хватило бы мозгов сообразить, что маятник обязательно пройдет строго под точкой подвеса.

– Гм. Кстати. Предположим, что вы не приехали. Что тогда сделал бы убийца? Как вы думаете, что произошло бы?

– Если убийца – Крачли?

– Мм, да. Он, должно быть, ожидал, что первый человек, который войдет в дом, найдет тело на полу гостиной.

– Я это продумал. Если б все шло как обычно, этим человеком стала бы мисс Твиттертон, у нее был ключ. Крачли ею помыкал как хотел. Помните, они ведь встречались по вечерам на кладбище Грейт-Пэгфорда. Ему ничего не стоило бы узнать, собирается ли она навестить дядю на неделе. Если бы она сообщила о таком намерении, он бы принял меры – отпросился бы на часок в гараже по личному делу и повстречал бы мисс Твиттертон по дороге к дому. Если бы миссис Раддл додумалась рассказать мисс Твиттертон, что старый Ноукс исчез, все было бы еще проще. Она бы первым делом посоветовалась с дорогим Фрэнком, который все знает. А еще лучше – все произошло бы почти так, как и произошло: миссис Раддл приняла все как должное и ничего никому не сказала. Тогда Крачли пришел бы в Толбойз, как обычно, в среду утром, обнаружил (к своему удивлению), что не может попасть в дом, взял ключ у мисс Твиттертон и сам бы нашел тело. В любом случае он оказался бы на месте преступления первым – с мисс Твиттертон или без нее. Если бы он был один – очень хорошо. Если нет – отправил бы ее на велосипеде за полицией, а сам бы в это время убрал леску, протер горшок, вытащил другую цепь из дымохода и в целом придал бы комнате невинный вид. Уж не знаю, почему он засунул цепь в трубу с самого начала, но, возможно, Ноукс застал его врасплох, когда он ее заменил, и ему пришлось быстро от нее избавляться. Вероятно, он решил, что там ее никто не найдет, и не стал суетиться.