Удар из прошлого

рлу острый клинок финки.

На коже образовались неглубокие порезы, кровь сочилась по шее, капала на пол. Тимонин сопел, взбрыкивал ногами, извивался спиной.

– Скажи, мил человек, куда ты портфель засунул? – дядя Коля взял новую, жалобную нотку. – Скажи, тебе все равно эти деньги теперь без надобности.

Семен оторвал руку от волос Тимонина, размахнулся и открытой ладонью влепил ему пощечину. Удар получился таким мощным, будто к Семеновой ладони привязали свинцовую пластину. Тимонин провалился в глубокий колодец темноты. Через минуту он пришел в себя от нового удара.

– Ну, милый, говори, – пел дядя Коля. – Скажи по-хорошему. Самому себе сделай облегчение.

– А то будем тебя немножко того, – продолжил мысль Семен. – Будем немножко тебя резать.

– Да, придется, – Попов говорил с усилием, кряхтел, прижимая руку Тимонина к полу. – Больно умирать будешь. А портфель мы все равно найдем.

Тимонин увидел над собой искаженные злобой лица дяди Коли и того человека, которого он, принял за добропорядочную женщину, за геройскую мать. Высоко под потолком, забранная конусообразным отражателем, горела стосвечовая лампочка. Когда Тимонин закрывал глаза, лампочка совсем не пропадала. Яркая вольфрамовая нить не гасла, продолжала гореть и в закрытых глазах.

Семен снова ударил Тимонина по лицу, но тот даже не почувствовал боли. Он пытался, но не мог собрать последние силы для сопротивления. Он подумал, что скоро умрет и почувствовал спокойствие, умиротворение в душе. Раздражала, резала глаза эта лампочка…

– Выключи свет, – выдавил Тимонин. – Ради Бога, свет.

Семен, впавший в раж при виде крови, замахнулся и ударил Тимонина в верхнюю челюсть.

– Давай топор, дядя Коля, – заорал Семен. – Топор.

– Портфель в курятнике лежит, – прошептал Тимонин. – В углу.

– Что? – не понял Семен.

Нож в руке дрогнул, надрезал кожу не шее Тимонина. Попов встрепенулся. Сказал Семену, чтобы держал Тимонина крепче, вскочил на ноги и, выбежав из дома, бросился на задний двор, к курятнику.

Семен ещё крепче надавил коленями на грудь Тимонина. Казалось, ребра под этой тяжестью потрескивают, как сухие дрова в печи. Тимонин больше не стонал, не пытался сбросить с себя противника. Он просто лежал с закрытыми глазами и думал, что Бог наверняка подарит ему ещё один, последний шанс спастись.
* * * *

Попов растворил дверь в старый курятник. Темно и пусто, пахнет гнилой сыростью, откуда-то с потолка падает, похожий на снег, сухой помет. Попов бросился в правый угол, пнул ногой деревянный бочонок, решив, что Тимонин спрятал портфель под него. Но под бочонком валялась кверху лапками дохлая мышь.

Попов шагнул в другой угол, поскользнулся на помете, как на талом льду, упал вперед грудью, не успев выбросить руки. Перепачкал штаны, рубашку и даже лицо. Он сел на загаженный пол, затем встал на карачки и пополз в угол, где, сваленный в кучу, догнивал бесполезный хлам. Дядя Коля стал хватать и отбрасывать в сторону годами копившиеся здесь истлевшие тряпки, масляную ветошь,