Мораль святого Игнатия (СИ)

  Узнав об этих странных интересах д'Этранжа, Дюран однажды специально взял в библиотеке 'Traite sur les Apparitions des Esprits et sur les Vampires' Огюстэна Кальмэ, вышедший в 1744 году в Неаполе с пометкой 'presso i fratelli Raimondi - издано братьями Раймонди', и широко известный 'Dissertazione sopra i Vampiri' Джузеппе Даванцати, архиепископа транийского.

   Глаза Филиппа восторженно блеснули, когда он увидел эти книги в руках учителя. Сам он обожал эти рассказы, но был абсолютно не согласен с Даванцати, утверждающим, что "сhe apparizione de' Vampiri non sia altro che puro effetto di Fantasia", "Явленя вампиров - это порождения фантазии". Ничего он не понимает. Он правильно считает вампиризм дьявольским по своему происхождению, независимо от того, является он иллюзией или нет, но он иллюзией не является. 'Рассказы о вампирах связаны с обстоятельствами, тщательно зафиксированными свидетельскими показаниями под присягой, и нельзя не присоединиться к бытующему в указанных странах поверью, что эти призрачные создания в самом деле выходят из могил и способны на те ужасные злодеяния, которые им приписывают...' Вот что пишет Кальмэ! И Аллаччи вторит ему. 'Главная черта, отличающая собственно вампира, говорит он, состоит в том, что он терзает живых людей, высасывая у них кровь, которая дает ему новую жизненную силу'. Таков он и есть.

   Дюран с изумлением смотрел на красивого мальчика с блестящими глазами, повествующего о столь отвратительных существах, при этом поддержал разговор, приведя в пример вампира, о котором писали в бытность его в Италии тамошние газеты. Тот, правда, не пил ничьей крови, но был пойман за раскапыванием могил, кажется, с целью грабежа... Тут отец Даниэль, надо заметить, слукавил. Газеты писали о столь отвратительных склонностях гробокопателя, что рассказать о них подростку было невозможно. Между правдивостью и целомудрием Дюран, не задумываясь, выбрал последнее. Потом поинтересовался: Гастон Потье тоже любит рассказы про вампиров? Оказалось, что да, он читал все трактаты, что д'Этранж брал в библиотечном хранилище, но при этом полагает, что это все сказки. Но это не сказки. Вампиры есть. Разные. Вампир не жив и не мертв, его можно назвать живущим в смерти. Он - изгой среди порождений ада.

   Дюрану показалось, что он что-то начал понимать. А видел ли сам Дофин вампиров? Филипп бросил на него внимательный взгляд. Может, и видел. Вампиры разные. Есть такие вампиры - с виду как обычные люди, а сами - живут в смерти...

  Дюран почему-то почувствовал в пальцах рук странную дрожь, ему показалось, что он замёрз.

  Через несколько недель Дюран уже настолько ориентировался в душах доверенных ему овец Христовых, что понял направление своих усилий. Его изумил Дофин, но не внутренним состоянием, а направлением мыслей. Однако, душевная мягкость и кротость его натуры была оберегом от многого. Потье, напротив, настораживал нервной уязвимостью, но недетский, зрелый ум не позволил бы Гастону поддаться недозволенному. Эти души не внушали страха. Не пугали и Дюпон с Котёнком. Страшил, и с каждым часом все больше, Лоран да Венсан.

  Дюран почему-то был уверен, что это его Дофин назвал вампиром.

  Дюран с неизменной добротой пытался постичь душу этого отрока, но всякий раз сталкивался со стеной. С ним не только не хотели быть откровенным, де Венсан всячески избегал и встреч, и разговоров. Удивило отца Даниэля и ещё одно обстоятельство, - удивило до оторопи. Лоран, вызванный к доске, не смог правильно просклонять ни одно из предложенных существительных, но никто по этому поводу не позволил себе ни единого слова или жеста. Дюран оставил Лорана в классе и проэкзаменовал его. Сейчас пребывал в состоянии полной растерянности. Обнаружились весьма жалкие знания - бессистемные, отрывочные и путанные, причём, по всем предметам. Соображал Лоран тяжело и медленно, при этом несколько раз Дюран ловил на себе раздраженный, если не сказать - злобный взгляд отрока. Ни на какие посторонние вопросы ученик не отвечал, выпутываясь с ловкостью угря, являя странное сочетание необразованности с хитростью, но ощутим был и ум - непонятный, не раскрывающий себя, нервный и недобрый...

  Именно в это время Дюран стал свидетелем наистраннейшего случая, далеко превосходящего всякое воображение. Сам он, когда был со своими питомцами, никогда не видел явных признаков взаимной враждебности - при нём они вели себя пристойно, но он понимал, что подлинное представление об их взаимоотношениях получит лишь тогда, когда не будет стеснять их свободное произволение своим присутствием. Это было возможно устроить без труда - помещения наблюдателей граничили со спальнями, ведь святой Игнатий тоже был педагогом и понимал ничуть не меньше. И тут-то, наблюдая за подростками, Дюран стал свидетелем удивившего его эпизода.

  Гастон Потье после вечерних молитв читал какую-то книгу, а Дофин лениво чистил у входа свои ботинки. Де Моро строчил письмо, Котенок зубрил завтрашний урок, Мишель Дюпон задумчиво вытаращился в потолок. Лоран де Венсан встал с кровати и, взяв за шнурки свои ботинки, швырнул их под ноги д'Этранжа.

   - Почисти, ваше сиятельство.

  В спальне зримо повисла тишина. Потье судорожно сжал в руках книгу, уставившись в пол горящими глазами, скулы Дюпона напряглись, Ворон побледнел. Филипп молча поднялся и посмотрел на Лорана остановившимся взглядом.

  Неожиданно тишину разрезал звучный голос Гаттино.

   -Здесь тебе слуг нет, сам почистишь.

  Де Венсан не обратил внимание на произнесенное, не сводя глаз с д'Этранжа. Казалось, в воцарившейся тишине было слышно сдавленное дыхание Дофина. Несколько секунд он молчал, потом под взглядом де Венсана согнулся и подтянул к себе ботинки Лорана. Котёнка въявь трясло, но все остальные тщательно отвели глаза от д'Этранжа, в тишине было слышно только шуршание обувной щетки.

  Лоран, возвышаясь над Дофином, озирал его взглядом, испугавшим Дюрана.

  Отцы-иезуиты, обсудив всё, что Дюрану удалось увидеть, были удивлены и растеряны. Равно странными были - власть, которой этот подросток обладал над д'Этранжем, трусливое молчание остальных, на фоне которого дерзость хилого де Галлена казалась и вовсе необъяснимой.

   - Почему молчали Потье и Дюпон? Потье даже не сделал попытки вмешаться! Твой выкормыш словно воды в рот набрал. Он подлец?

  Гораций пожал плечами.

  -Совсем нет. Дерзок, чуть позёр, склонен к самоутверждению. Но порядочен и честен. Даже благороден.

  -Но почему он позволил де Венсану измываться над д'Этранжем? Между ними неприязнь, вражда?

  -Я не замечал. Судя по моим наблюдениям, никакой ненависти к Дофину у Ворона нет.

  - Так в чём же дело?

  Де Шалон сказал, что нелепо гадать о причинах - даст Бог, они всплывут сами. Надо заниматься делом, а не гаданиями. Ну и, разумеется, глаз не спускать с Лорана. Дюран вяло кивнул. Разговор продолжился в другом направлении - в сугубо педагогическом. Важно было верно определиться: ведь нелепо пытаться воспитать из Дюпона бравого наездника, а из Дофина - Фому Аквината. Начать надо с Котёнка, заметил отец Гораций, он уязвимей остальных, хотя почему-то посмелей. Это равно загадочно и интересно.

  Да, глупых задач отцы-иезуиты перед собой никогда не ставили. Тайна силы иезуитской педагогики заключалась в том, что учителям ставилось в обязанность приобрести любовь учащихся, покорить своему влиянию душу воспитанника. Предписывалось и не быть слишком разборчивыми в средствах. Ласка, хитрость, личный недостаток воспитанника, даже порок его - всё бралось без разбора, и всякое средство было хорошо, лишь бы отдавало во власть воспитателя душу ребенка. После этого педагогические результаты иезуитов поражали.

  Удача отца Горация давала Дюрану ключ к пониманию остальных. Дамьен де Моро был теперь более чем откровенен с де Шалоном и делился тем, что знал, тем более, что у него не спрашивали ни о чём предосудительном, да и вопросы-то ронялись исключительно походя...