Темнее, чем янтарь

На свою беду я разрешил ей пользоваться содержимым ящиков и шкафов. В результате внутренние помещения яхты выглядели так, будто банда гангстеров полдня искала спрятанные бриллианты. Все дверцы распахнуты, крышки откинуты, вещи валяются на полу беспорядочной грудой. Интерьер украшали расставленные тут и там грязные стаканы и недопитые бутылки. Полотенца были измазаны губной помадой, на полу в ванной стояли лужи, раковина засорена ее черными волосами. Не обращая ни малейшего внимания на произведенный ею разгром, она продолжала наслаждаться жизнью. Если она не щебетала, то сидела перед зеркалом, а если не сидела перед зеркалом, то делала маникюр или принимала ванну. Запасы пресной воды таяли с угрожающей быстротой. Оставшееся время она делила между сном, едой и выпивкой.

После очередного рейда по шкафам Эва предстала перед нами в коротких коричневых шортах и оранжевой блузке без рукавов.

Блузку она не стала застегивать, а просто запахнула вокруг талии и заправила в шорты. Какая-то из мелодий показалась ей особенно привлекательной, и она начала танцевать, полуприкрыв глаза и не выпуская из руки бокал. Босые ноги плавно двигались по ковру, туловище ритмично покачивалось, черные волосы скользили по плечам в такт движениям.

Расположившись за шахматным столиком, мы с Мейером углубились в одну из тех запутанных партий, где всю прелесть составляет не быстрый победный натиск, а длительное хитроумное противостояние. Пока Мейер раздумывал над очередным ходом, я наблюдал за Эвой.

Я не поклонник современных танцев, что, по-моему, нормально для каждого человека старше девятнадцати лет, но в том, как она кружилась, поворачивалась и изгибалась с одним и тем же отрешенным выражением лица, было что-то завораживающее. Самое странное заключалось в том, что, хотя каждое движение ее рук, плеч, бедер было откровенно сексуальным, но все вместе они создавали впечатление невинности и не осознающей себя женственности.

Я попытался проанализировать причины этого феномена. Отчасти он был обусловлен размеренностью ее движений и отрешенным выражением лица. Другой составляющей являлась одежда: просторная блузка скрывала очертания груди, а шорты привносили элемент спортивной элегантности. Но главным все-таки было совершенство ее тела. В нем не было и намека на вялость или рыхлость: гладкая кожа, безукоризненный костяк, там, где положено, — приятные округлости. Именно благодаря этой юной упругости плоти, танец казался не вульгарным, а странно символичным, почти ритуальным. В нем были и обещания, и предчувствия, и ожидания. Но исполняла его женщина, давно забывшая, что такое любовь.

Вопреки моим ожиданиям, Мейер не стал разрушать равновесие, сложившееся в центре доски, а сделал ход слоном, усиливая фланг. Пока я раздумывал, что бы это значило, Мейер сбегал за фотоаппаратом. Аппарат «Никон» входит в обязательный джентльменский набор Мейера и обычно хранится в туристской сумке.

Мейер опустился на одно колено и навел камеру на Эву. Он успел сделать несколько снимков с разных позиций прежде чем она заметила его и просияла: «О-о, продолжайте!»

— Я всего лишь любитель, — объяснил Мейер, пытаясь перекричать музыкальный фон. — Морские раковины, скалы, старинные замки и очаровательные личики.

— Ей-богу, Мейер, сейчас мы сделаем отличный кадр, — заявила она, принимая позу, которую, видимо, считала наиболее выигрышной: бедро выпячено, спина изогнута, голова слегка повернута в сторону и опущена, губы приоткрыты.

Мейер послушно запечатлел ее в этой и еще в двух-трех позах, но я увидел, что сразу же интерес пропал.

Приглушив музыку, она сказала:

— А ведь когда-то я позировала для рекламных агентств и меня очень ценили. Фигура-то у меня в порядке, а? Короче, я получала за это неплохие деньги, но, скажу вам, ребята, это не такая легкая работа, как кажется.

Мейер вернулся на свое место за столиком. Эва навестила бар и, соорудив очередную порцию питья, подошла к нам. Некоторое время она наблюдала за игрой. Я как раз начал размен центральных пешек в надежде, что это откроет мне оперативный простор.

— Эй, ребята, — сказала она, — может, вместо этой ерунды займемся чем-нибудь стоящим? Например, поиграем в покер по четвертаку? Конечно, если вы одолжите мне двадцатку для начала.

— Может быть, позднее, — буркнул Мейер, не отрывая глаз от доски.

— Ах, извините! И отправляйтесь к дьяволу. — Эва передернула плечами, крутанула ручку приемника до отказа и вновь принялась танцевать, не забывая время от времени отпивать из стакана.

Ближе к вечеру мы смогли выключить кондиционер, а ночью, благодаря открытым иллюминаторам и дверям, даже создалась иллюзия прохлады.

Ночью на меня в который раз навалился старый кошмар. Каждый раз, просыпаясь, я вспоминаю, что уже видел этот сон десятки раз, но во сне приходится переживать все заново. Опять полуразрушенный сарай, и опять ночь, и зловоние от гноящейся раны на ноге. Жар стер грань между явью и галлюцинацией. Единственной нитью, связывающей меня с реальностью, оставалась винтовка, прислоненная к разбитой раме. Я представлял себе, как они крадутся по склону холма, старательно обходя освещенные луной места. Сейчас они ворвутся сюда и добьют меня, а потом дождутся утра и убьют девушку, когда она придет навестить меня. Что-то коснулось моего плеча. Это они! Собрав последние силы, я вскочил…

В одну секунду, перейдя от сна к действительности, я выхватил из-под подушки пистолет. Прикосновение, разбудившее меня, было реальностью. Какая-то тень отпрянула от кушетки. Я метнулся к стене и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

Это была Эва. Разинув рот, она уставилась на дуло, как будто видела оружие первый раз в жизни. Я облегченно вздохнул и сунул пистолет в ящик стола.

— Спасение имущества! Господи помилуй! — произнесла она дрожащим от ярости голосом. — Контракты со страховыми фирмами!

— Я не хотел испугать тебя. Наоборот, это ты меня испугала. Видишь ли, в мире найдется пара человек, которые меня на дух не переносят.

Я зевнул и внезапно поперхнулся — осознал, что стою перед обнаженной женщиной.

Она направилась к кушетке. Груди подрагивали в такт движениям. Они казались меньше, чем на самом деле, из-за очень крупных темно-красных сосков. Идеальный изгиб бедер. Гладкий, ровный живот с четкой треугольной заплаткой цвета вороненой стали внизу.

Откинув со лба спутанные волосы, она села на кушетку и сказала:

— Ги, по твоей милости у меня до сих пор дрожат колени! Я ведь только слегка дотронулась до тебя.

— А зачем, собственно, ты сюда явилась?

— Зачем явилась? — переспросила она слегка раздраженно. — Может быть попросить, чтобы ты поучил меня поиграть в шахматы, а?

Она картинно вздохнула и откинулась назад, закинув руку за голову. Ее тело не предназначено для того, чтобы им любовались эстеты. Чересчур откровенно функционально.

Я дотянулся до стула, снял с него рубашку и бросил ей. Она подхватила ее и вопросительно взглянула на меня.

— Вот как? Это не назовешь хорошим началом, малыш.

Она натянула рубашку и снова прилегла, скрестив ноги.

— Зачем я пришла? Я не могла заснуть, Мак-Ги, и мне захотелось сказать тебе «спокойной ночи». Или «спасибо». И это помогло бы мне заснуть. Учти, мало кто может похвастаться, что я сама пришла к нему.

— Учту.

Я сел за стол и оперся подбородком на руки.

— Между прочим, я еще хотела попросить у тебя взаймы. По-настоящему взаймы, без дураков. Как насчет двухсот баков?

— О'кей.

Она слегка улыбнулась и снова выпятила бедро.

— Тем более есть повод сказать «спасибо».

— Вполне достаточно сказать, Эва.

Некоторое время она изучающе смотрела на меня.

— Послушай, я знаю, что многие с прохладцей относятся к профессионалкам. Но я вовсе не собираюсь удивлять тебя специальными трюками. Трев, дорогой, я хотела только, чтобы тебе было хорошо. Еще раз повторяю, со мной это не так уж часто случалось, я очень редко проявляла инициативу, всего несколько раз. Может, это и не будет величайшим потрясением в твоей жизни, но так просто ты этого не забудешь. Это я тебе обещаю.