Немного страха в холодной воде

Свежий воздух радовал лицо и легкие прохладой и отсутствием вони. Суворов возился за спиной Надежды Прохоровны, налаживая обратно каменюку под заупрямившуюся дверь, баба Надя смотрела вперед, через заросший бурьяном огород на озеро, выглядывавшее из-за деревни. На темную громаду заброшенного военного санатория на том берегу. Когда-то этот дом был красивейшей барской усадьбой, потом дачей партийных сановников, потом военные его под себя забрали, стали офицеров на лечение привозить…

Чу! За забитыми досками огромными окнами санатория проскользнул огонек. Надежда Прохоровна быстро надела очки, пригляделась…

— Карпыч, а что — в санатории снова люди?

— Какие люди? — обернулся Суворов, приладивший на место булыжник. Проследил за взглядом бабы Нади, но огонек уже исчез. — Нет там никого, давно заброшенным стоит.

— Такое-то хозяйство пропадает, — неодобрительно пробурчала московская пенсионерка. — Как, поди, хорошо было бы пристань построить, лодочки по воде пустить…

— Так вы тоже верите этим сказкам про санаторий?! — удивился Фельдмаршал и покачал головой. — Эх, Надежда Прохоровна… Нет там никакого санатория и не было никогда! Военный объект это!

— Да ну? — искренне поразилась гостья.

— Точно, точно! Дурили народ всякими сказками, но мы — почтовики, — палец Фельдмаршала взвился вверх восклицательным знаком, — нас не проведешь, мы все знаем, поскольку — государственные люди. Вот.

— И чего же ты знаешь? — то ли недоверчиво, то ли насмешливо поинтересовалась Надежда Прохоровна.

— А то. Вот смотрите: народ в «санатории» был? Был. А почту им не доставляли. Вся корреспонденция курьерской почтой приходила. Нашими услугами не пользовались. А почему? — Пытливо сощурившись, Фельдмаршал сделал многозначительную паузу. — А потому, что корреспонденция была секретной.

Надежда Прохоровна недоверчиво склонила голову набок…

— Точно, точно! — упорствовал Суворов. — Вот посудите сами: пристань на берегу была, лодка стояла, а вы видели когда-нибудь, чтобы отдыхающие на той лодке прохлаждались? Или купались массово, а?

— Так вроде бы говорили, что в том санатории после радиации восстанавливаются. Зачем облученным людям на пляже загорать?

— Ага, — с ехидством кивнул Фельдмаршал, — ждите больше… Секретный порядок на объекте был, Надежда Прохоровна. Секретные физики или химики мозгой шурупили. Наших деревенских туда даже уборщицами на работу не брали.

— Да ну.

— Вот не сойти мне с этого места! — стукнул себя по груди почтовик. — Лет десять назад, когда объект законсервировали, пошли туда мужики цветным металлом поживиться. Федька, кстати, в числе первых забор перемахнул… И что вы думаете? — Хитро сощуренный глаз Фельдмаршала спрятался в морщинках. — Их оттуда так шуганули — до самой деревни бегом бежали, потом два дня синяки лечили, самогоном нервы восстанавливали. Несколько раз пытались «металлисты» за тем забором поживиться или хотя бы саму сетку-рабицу спереть, но… — Сергей Карпыч выразительно развел руками. — Вот взять, к примеру, бывшую турбазу в Сельце. Там от металла только ржавый гвоздь остался — года не прошло, стоят пустые щитовые домики, а в Сельце все матрасы со штампами «Турбаза «Сокол»».

Надежда Прохоровна поглядела на заросший стройным сосняком противоположный берег, подумала секунду и нехотя согласилась:

— Ну-у-у… может, и секретный объект был. — А про себя добавила: «Но вряд ли». В давние времена ходила Надя Губкина к санаторию землянику собирать и никакой секретной охраны у забора что-то не приметила. — Пойдем, Сережа. Нечего у этого дома отсвечивать.

Фельдмаршал согласился, двинулся было за угол, но, расслышав несущийся с улицы детский смех и женские окрики, остановился.

— Стечкины на прогулку вышли, — сказал настороженно. — Пойдемте-ка, Надежда Прохоровна, задами. Через заднюю калитку. Заодно и кроликов моих навестим.

— И к тебе зайдем, снимки места преступления посмотрим. Они у тебя распечатаны?

— Нет, в компьютере, — важно ответил Суворов и ходко покатился по узкой тропочке к задней калитке.

Тылы суворовских угодий украшали небольшие кучки кроличьего помета. К штакетнику прислонилась двухколесная тележка, этот самый навоз вывозящая. Сергей Карпович хозяйственно поправил совковую лопату у забора, радушно распахнул во всю ширь кривенькую дверку.

— Прошу, — сказал и повел Надежду Прохоровну знакомиться с ушастыми рекордсменами. По ходу дела успевал пожаловаться: — Вот тут мой Махаон сидел… Вот тут мне трухой глаза той ночью запорошили… Сюда вор шмыгнул — видите, все дрова, убегая, разворотил, — и огорченно пнул тапком здоровенный брус, явно вывернутый из стены одного из заколоченных парамоновских домов, — все недосуг убраться…

— Откуда дровишки-то, Сережа? — усмехнулась баба Надя.

Суворов поднял вверх раскрытые ладони:

— Все честь по чести, Надежда Прохоровна. Мы с Терентьевной на двоих разрушенный дом на дрова купили, все денежки сполна отдали. Пойдемте.

Участок бывшего почтового начальника поражал наполеоновским размахом и явной неприспособленностью отставного шефа к огородному хозяйству. Грядки вскапывались с тщанием, но без таланта, который, как известно, нужен, даже чтобы морковку ровно посадить. Плохо прореженные, любимые кроликами корнеплоды росли придушенными косыми рядами, капусту обглодали гусеницы — кружева какие-то получились, а не капуста! — картофельная ботва, в сравнении с Матрениной, смотрелась жалкой карликовой порослью.

Мужик на хозяйстве, вздохнула баба Надя. Подобрала валяющийся на земле совок и положила его на лавочку под сливами. Под лавочкой торчали обглоданные почти под корешок остатки одуванчика — еще одного любимого кроличьего лакомства.

Такие же обглодыши украшали и периметр довольно приличного, шитого сайдингом суворовского дома.

В доме было прохладно и немного пыльно. На всех горизонтальных поверхностях лежали и валялись газеты, журналы и книжки. На круглом, покрытом клеенкой столе под пятирожковой хрустальной люстрой засохло яичное пятно. К пятну прилипла толстая дохлая муха.

Надежда Прохоровна снова вздохнула — на стене висели большие фотопортреты покойных жены и матушки Суворова — и подумала: а может, сосватать за почтовика Лидочку из тридцать пятой квартиры?.. Вдова ведь тоже. Пятьдесят два года, хлопотунья, мечтает к пенсии на дом в деревне денег скопить, на свежий воздух переехать, да боится, что без мужика нормальное хозяйство не потянет.

Суворов мужчина справный… Суетной, правда, малость… Но и Лидка не тетеря — любит, чтоб вокруг живенько было…

Пока Надежда Прохоровна строила матримониальные планы, Фельдмаршал включил компьютер, вывел на монитор снимки места преступления…

Надо Лидку привозить, бросив взгляд на первую фотографию, решила баба Надя. Суворов, оказывается, так артистично и точно изобразил позу мертвого Мухина, что даже поразительно! Именно так все Надежда Прохоровна себе и представляла! Лидочка раньше в художественной самодеятельности участвовала, в театральном кружке занималась — поймут друг друга. Карпыч мужик с творческими задатками, хоть и пенсионер. Стену за компьютерным столом украшали пришпиленные кнопочками фотографии парамоновских красот: стог сена плавает в тумане, заря над лесом, с одной из карточек беззубо, но лихо улыбается Терентьевна…

А если говорить по сути дела, то ничего нового на фотографиях комнаты, сделанных в день убийства Федора Мухина, Надежда Прохоровна не увидела. Минут десять вглядывалась в снимки, искала хоть что-нибудь из того, что следствие изъяло, но не нашла. Все в доме было в том же состоянии, только бардака добавилось. Баба Надя перелистнула электронную страничку, монитор отобразил большой и четкий вид лежащего на пышной траве мутного стекла с кровавым мазком…

— А это что за отпечаток, Сережа?..

— Это? — прищурился Фельдмаршал. — Отпечаток подошвы. Мои тапочки тут даже не подозревали, видно же — огромадный сапог уголком наступил.