Мы еще встретимся с тобой

В четверть девятого со вздохом облегчения она вытащила последнюю пустую коробку в кладовку. Надо вложить очень много любви, чтобы превратить жилище в дом, с удовлетворением отметила она, проходя по квартире, которая наконец стала выглядеть уютной и обжитой.

Фотографии матери, отчима, сводных братьев и их семей помогали чувствовать себя ближе к ним. Фрэн знала, что будет скучать. Приезжать в Нью-Йорк с коротким визитом – это одно, но переехать надолго и знать, что она будет видеться с семьей редко, было куда тяжелее. Мать ни за что не хотела вспоминать о Гринвиче. Она никогда не упоминала о том, что жила в этом городе. А когда снова вышла замуж, то начала уговаривать Фрэн взять фамилию отчима.

Нет, этому не бывать, решила Фрэн.

Довольная своей уборкой, она подумала, не пойти ли куда-нибудь поужинать, но потом решила ограничиться горячим сандвичем с сыром. Она поела за маленьким чугунным столиком у кухонного окна, выходившего на Ист-ривер.

Фрэн вспомнила, что Молли впервые ночует дома после пяти с половиной лет в тюрьме. Когда они увидятся, Фрэн обязательно попросит ее назвать имена людей, которые захотят поговорить с ней о Молли. Но у нее есть свои вопросы, и она постарается сделать так, чтобы эти люди ответили на них, хотя они и не касаются самой Молли.

Некоторые вопросы уже давно не давали покоя Фрэн. Следователи не нашли никаких записей о тех четырехстах тысячах долларов, которые присвоил из фонда ее отец. Учитывая то, что Фрэнк Симмонс раньше играл на бирже и сильно рисковал, предполагали, что он потерял деньги именно на этом. Но после его смерти не нашли ни единого клочка бумаги, который доказывал бы, что он сделал вложения такого уровня.

Они уехали из Гринвича, когда Фрэн было восемнадцать, то есть четырнадцать лет назад. А теперь ей предстояло вернуться, увидеть людей, которых она когда-то знала, говорить с ними о Молли и Гэри Лэш.

Фрэн встала и налила себе кофе. Она думала об отце и его желании стать членом избранного общества. Она не забыла, с каким нетерпением он ждал приглашения в загородный клуб, как старался стать одним из тех, кто регулярно встречается на поле для гольфа.

У нее вдруг возникли сомнения. Если принять во внимание то, что никаких записей о вложении четырехсот тысяч долларов не нашли, она просто обязана усомниться. Возможно ли, чтобы кто-то в Гринвиче, кто-то из тех, на кого отец старался произвести впечатление, что-то пообещал ему, взял взаймы из фонда эти деньги, но так их и не вернул?

9

– Почему бы тебе не позвонить Молли?

Дженна Уайтхолл посмотрела через стол на своего мужа. Одетая в удобную шелковую блузу и черные шелковые слаксы, она была удивительно привлекательной. Впечатление подчеркивали иссиня-черные волосы и большие карие глаза. Она пришла домой в шесть, проверила автоответчик, но сообщения от Молли не было. Стараясь не давать воли своему раздражению, она спокойно ответила:

– Кел, ты же знаешь, что я оставила ей сообщение. Если бы Молли требовалась компания, она дала бы мне знать. Совершенно ясно, что сегодня вечером ей никто не нужен.

– Я до сих пор не могу понять, почему ей захотелось вернуться в этот дом, – заметил Кел. – Как она может входить в кабинет и не вспоминать тот вечер, не думать о том, как взяла в руки статуэтку и размозжила голову бедняге Гэри? Меня бы в дрожь бросило.

– Кел, я уже просила тебя не говорить об этом. Молли – моя лучшая подруга, и я люблю ее. Она ничего не помнит о смерти Гэри.

– Это она так говорит.

– И я ей верю. Теперь Молли вернулась домой, и я намерена быть рядом с ней в любой момент, когда она этого захочет. А если Молли не хочется меня видеть, то я не стану настаивать.

– Ты так красива, когда пытаешься скрыть, что злишься, Джен. Не скрывай, выпусти пар. Тебе станет лучше.

Келвин Уайтхолл отодвинул кресло от стола и подошел к жене. Это был грозный с виду мужчина лет сорока, широкоплечий, широкогрудый, с тяжелыми чертами лица, с начинающими редеть рыжими волосами и ледяными голубыми глазами под кустистыми бровями, усиливавшими ауру властности, которая от него исходила.

Во внешности и поведении Кела не было ничего, что выдавало бы его весьма скромное происхождение. Он постарался уйти как можно дальше от родительского щитового домика в Эльмире, штат Нью-Йорк, где вырос.

Обучение в Йеле и способность ловко подражать манерам и поведению высокородных соучеников привели к необыкновенному успеху в мире бизнеса. Среди своих он часто шутил, говоря, что родители дали ему одну стоящую вещь – имя, которое звучало вполне аристократично.

И теперь, комфортабельно устроившись в двенадцатикомнатном особняке в Гринвиче, Кел вел ту жизнь, о которой мечтал много лет назад в спартанской спальне родительского дома, его единственном убежище от родителей, проводивших вечера в ссорах после нескольких бутылок дешевого вина. Когда крики становились слишком громкими или дело доходило до рукоприкладства, соседи вызывали полицию. Кел стал бояться звука полицейских сирен, осуждения в глазах соседей, насмешек одноклассников и городских пересудов о его никчемных родителях.

Кел был очень умен. Во всяком случае, ему хватило ума понять, что единственным выходом для него может стать образование. На самом деле школьные учителя очень быстро поняли, что он наделен очень высоким интеллектом, близким к гениальности. В своей спальне с прогнившим полом, отваливающимися обоями и единственной лампочкой он учился и с жадностью глотал книги, сосредоточившись главным образом на будущем и возможностях компьютерной техники.

В двадцать четыре года он поступил на работу в развивающуюся компьютерную компанию. В тридцать лет, вскоре после переезда в Гринвич, он отобрал бразды правления компанией у растерявшегося владельца. Так он впервые играл в кошки-мышки, терзая в лапах добычу, отлично зная, что эту игру он выиграет. Удовлетворение от победы успокаивало дремлющее в нем застарелое негодование: его отца отовсюду выгоняли, и тот был вынужден кланяться новому работодателю.

Несколько лет спустя Кел продал компанию, получил за нее огромную сумму и теперь занимался многочисленными сделками.

У них с Дженной не было детей, но он радовался тому, что жена не стала из-за этого такой одержимой, как Молли Лэш, а бросила всю свою энергию на юридическую практику. Жена тоже была частью его плана. Переезд в Гринвич, женитьба на Дженне, удивительно привлекательной и умной девушке из семьи с ограниченными средствами. Кел отлично сознавал, что та жизнь, которую он может ей предложить, станет для нее приманкой. Как и он, Дженна любила власть.

Келу нравилось играть с ней. Вот и теперь он добродушно улыбнулся и провел рукой по ее волосам.

– Прости меня, – попросил он с раскаянием в голосе. – Мне просто показалось, что Молли обрадовалась бы тебе, хоть она и не позвонила. Ведь она приехала в огромный пустой дом, так что ей наверняка очень одиноко. В тюрьме у нее хотя бы была компания, пусть она ее и не ценила.

Дженна убрала руку мужа со своей головы:

– Прекрати. Ты же знаешь, я не люблю, когда мне ерошат волосы.

И тут же неожиданно объявила:

– Мне необходимо просмотреть материалы для завтрашней встречи.

– Хороший адвокат всегда должен быть готов. Но ты не спросила о наших сегодняшних встречах.

Кел был председателем совета клиники Лэша и ХМО «Ремингтон». С довольной улыбкой он добавил:

– У нас пока еще есть проблемы. Американская национальная страховая компания тоже хочет получить эти четыре ХМО. Но выиграем мы. Как только это случится, мы станем самой крупной ХМО на Восточном побережье.

Дженна против своей воли была восхищена мужем.

– Ты всегда получаешь то, что хочешь, верно?

Он кивнул:

– Я ведь получил тебя.

Дженна нажала на кнопку под столом, давая сигнал горничной, что можно убирать со стола.

– Да, – спокойно ответила она, – думаю, тебе это удалось.

10

Движение на И-95 становится таким же, как на калифорнийских автострадах, подумала Фрэн, тщетно пытаясь перестроиться в другой ряд. Она почти сразу пожалела, что не поехала по Меррит-парквей. Полуфургон впереди нее громыхал так, что, казалось, вот-вот взорвется. К тому же он полз на десять миль медленнее нижнего предела скоростного режима, чем раздражал вдвойне.