Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

— Зря только язык треплешь, — со злобой продолжал извозчик.

Я впился в него глазами. «Как бы узнать, кто это?» — мелькнуло у меня.

Случай помог мне. К моему столу подошел пьяный рабочий и, умильно поглядывая на косушку с водкой, прохрипел:

— Что ж, черт, заказал, а не пьешь?

— А в нутро уж не лезет, — ответил я заплетающимся языком. — Хочешь, садись, поднесу стаканчик.

Он с охотой уселся, и я всячески осторожно, принялся у него выпытывать то, что мне было надо.

— Это кто ж такой? — показал я на извозчика.

— Зубков, дом имеет, извозчик.

— А-а… Один живет в дому?

— Нет. Фатеру сдает.

— Кому?

— Ткачу… Семену Павлову.

— Скажи, пожалуйста, ткачу… А ткач один?

— Не… несколько молодцев имеет.

— Что ж, вместе и работают?

— А о черт их знает.

В эту минуту пошел к выходу извозчик Зубков. Дав ему выйти, я незаметно, шатаясь, выскользнул вслед за ним. На улице было совсем уже темно. Черная осенняя ночь нависла над мрачной Смоленской слободой.

Темнота мне была на руку. Стараясь идти как можно тише, чтобы ни единым шорохом не выдать своего присутствия, я стал неотступно красться за Зубковым. Он, оглянувшись по сторонам, быстро направился к берегу Невы, которая была в нескольких десятках саженей от харчевни. Спустившись к самому берегу, он низко склонился, отыскивая что-то глазами. «Лодку, голубчик, ищешь? Так, так… Я не обманулся», — пронеслось у меня в голове. Снизу послышались проклятья Зубкова:

— Черти, ироды! Попадешься из-за вас…

Я бросился в рытвину. Скоро он прошел мимо меня, посылая кому-то проклятья. Я все так же тихо поднялся и опять пошел за ним. Теперь мы шли улицей, в домах уже светились кое-где огни. Подойдя к своему дому, Зубков стукнул в окно… Прошло несколько секунд. Из дома кто-то вышел.

— Где твои молодцы? — послышался голос Зубкова.

— На охоту отправились. А что?

— А то, что слух стал идти, будто видели этих молодцов, как они на лодке с добром разным сюда подъезжали. А лодка-то ведь моя. Из-за вас и я попадусь. Слышь, как придут они сюда, вели им лодку домой пригнать.

Дальше разговор пошел шепотом, я ничего не мог разобрать. Но мне вполне было достаточно и того, что я увидел и услышал за эти полчаса. Несомненно, я напал на след шайки!

Однако, думал я, эти молодчики — настоящие невские пираты, они, действительно, как Стенька Разин, со своими удалыми разбойничками на стругах разъезжают.

В мозгу закопошились мысли: «Что же теперь мне делать? Пробраться к становому? Это далеко, да и выйдет ли из этого толк? Застану ли я его? Даст ли он мне достаточное количество верных, испытанных людей? Таких ведь «голубчиков» тоже с умом надо сцапать»…

Одно меня утешало: что их нет сейчас дома. Очевидно, они где-то собираются на новый разбойничий «подвиг», может быть, находятся и в самом Петербурге. Таким образом, все равно: если бы у меня сейчас и были под рукой помощники, то являться в дом Зубкова было бы преждевременно: зверей в логовище мы бы не нашли.

Они совершают свои нападения ночью. Совершив его, они, конечно, если не все, то некоторые придут сюда, где до позднего утра, очевидно, уже пробудут. А к этому времени, даже раньше, часам к двум-трем ночи, я подоспею сюда с моими молодцами. «Не уйдут, не уйдут от меня!» — радостно проносилось в голове. И я бодро и решительно отправился в обратный путь. Мысль о том эффекте, который произведет на всех столь скорая поимка шайки Стеньки Разина, вселила в меня новые силы.

А как они были необходимы для моего путешествия! Оно поистине было адское: тьма, дождь, отвратительно холодный осенний дождь, грязь по колено, порывистый ледяной ветер.

В ногах — страшное утомление, но на душе — светло и хорошо.

Пройдя версты три, я с радостью услышал за собою скрип колес. Оглянулся. Слава Богу, тянутся три телеги-подводы, нагруженные кирпичом. Когда возницы поравнялись со мной, я обратился к одному из них:

— Братцы, смерть устал… Не подвезете ли до заставы? А я вам на штоф водки дам. Вот деньги.

— Что ж, это можно… Садись… Отчего же… Давай деньги-то… — загалдели обрадованные мужики.

С каким восторгом я взгромоздился на воз! Кирпичи мне казались мягче пуха!

Началась бесконечная, шагом, езда. Один из словоохотливых ломовых расспрашивал меня, кто я, откуда пробираюсь. Я врал с три короба.

Наконец моя пытка кончилась. Вот и застава! С каким умилением взглянул я на нее! Поблагодарив мужиков, я прошел несколько улиц и скоро увидел мирно дремавшего возницу.

Через три четверти часа я входил в часть.

— Ну, что нового и утешительного, Путилин, вы принесли? — нервно и поспешно спросил меня пристав лишь только узнал о моем прибытии.

Каюсь: я решил его помучить и до поры до времени не выкладывать ему всего.

— На кое-какие следы напал, хотя ничего особенно важного…

— Ничего особенно важного! Это грустно и ужасно! Сейчас опять был запрос от его сиятельства графа Шувалова. Он требует немедленной поимки злодеев. Петербург глухо шумит, волнуется… Все страшно запуганы.

— Я не Бог… делаю, что могу. Сегодня ночью мне понадобятся несколько полицейских.

— Ах, берите кого хотите и сколько вам надо…

И пристав вышел, недовольно хлопнув дверью.

«Что-то запоешь ты завтра», — смеясь в душе, подумал я. И приступил к составлению плана и к сборам для предстоящего ночного визита в проклятую Смоленскую слободу.

Так как я не знал, на сколько разбойников мы налетим в доме Зубкова, я решил взять с собою шестерых бравых полицейских, отличавшихся чисто медвежьей силой. Эти молодцы десятерых уберут.

Одно меня смущало: как, вернее на чем, нам туда добираться? На лодке? Опасно в том отношении, что мы можем налететь на невских пиратов и тогда они, почуяв облаву, удерут. На лошадях? Это было бы, конечно, самое удобное, ибо в случае захвата нами «ткачей» зубковского дома, их можно бы на этих самых лошадях доставить немедленно в Петербург. Но опять-таки я боялся, как бы наше прибытие не всполошило содержателя «ткачей» и его домовладельца извозчика Зубкова.

После долгих размышлений я остановился на следующем: ехать на двух тройках (конечно, без бубенчиков!), отвести их за околицу слободы, оставить при них двух полицейских. Один должен будет залечь в овраге около берега Невы и выжидать появление струга Стеньки Разина. Я же с другими буду хорониться на задах дома Зубкова.

В последнюю минуту перед отправлением я сообразил, что шестерых человек будет мало. Я взял еще трех. Все они были переодеты и, конечно, хорошо вооружены.

— Ну, братцы, — сказал я им смеясь, — теперь и у нас шайка. Нас ведь десять человек! Чем не шайка Стеньки Разина?

Дружный хохот был ответом на мои слова.

В начале первого часа ночи бесшумно выехали мы в Смоленскую слободу. Она спала. Ни в одном домике не светилось огня, за исключением харчевни-трактира, который был заперт, но в одном окне виднелся свет лампы.

Выполнив свой план, я с семью переодетыми полицейскими тихо подошел к дому Зубкова, к которому примыкал крытый двор. Ни звука, ни шороха, ни искры света… Дом стоял мрачный, унылый, черный, как эта черная осенняя ночь.

И вот тут-то, в первые минуты тоскливого ожидания, меня вдруг осенила новая мысль: а зачем ждать? Отчего нам не войти — путем хитрости — туда, в этот дом, арестовать сначала домовладельца Зубкова и хозяина «ткачей» — Степана Павлова и произвести полнейший и подробный обыск? Покончив с этим, мы там преспокойно будем ожидать прибытия удалых разбойников…

Я обошел дом. В нем было два хода-крыльца: переднее, выходящее на улицу, и заднее, выходящее на поле. Очевидно, дом разделен на две половины: в одной обитает сам Зубков, в другой — «ткач» со своими молодцами.

Объяснив шепотом мой план полицейским (я послал троих охранять задний выход дома), я смело подошел к тому окну, в которое сегодня стучал Зубков, и громко, что было силы, ударил по нему кулаком.

Через минуту послышался из окна злой голос: