«Ахматовская культура» или «Не ложи мне на уши пасту!»

Здесь я не удержался от кивка, а он, ободренный, продолжил:

— Ну пойми, восемь часов до вылета, пять часов до такси, а тут такая лажа, ни за что, ни про что… Я психанул. А Тамарка испугалась, что ты заведешься, вылет перекроешь, а там что-то из наших дел вылезет и… долговая яма. В общем, решила выиграть время, дура. Ленка, мол, никогда обещания не нарушит… Теперь-то все и вылезет. А так бы улетели…

— Да-а, — протянул я разочарованно, потому что он очевидно говорил правду. — Не держи на меня зла, Сема. Я, в общем, человечество спасал. Может, еще обойдется… вас пока только до следующего рейса задержали.

— Ты-то что… Это Тамарка — дура, да еврейское счастье… До завтра уже ничего не летит, а утром из-за этих долларов начнут наводить справки, что-то вылезет…

Ну что, билеты действительно были взяты за месяц, что хоть и не исключало возможности кражи термоса, но… это явно не они.

Умница метнулся ко мне с протянутыми руками:

— Ну?! Где?.. Почему так долго? НЕТУ?!

— Нету, — согласился я.

— Почему?!

Я объяснил:

— Ленка — дура, да еврейское счастье. — И объявил:

— Завтра утром сделаешь официальное заявление в полицию.

Всю обратную дорогу выдающийся ученый ныл, что его посадят за нелегальный перевоз особо опасной инфекции и грубо льстил моему полицейскому самолюбию, уверяя, что если кто-то и сможет найти вирус, то это буду только я. И даже позволял себе гнусные намеки, что если это могут быть и члены моей семьи, и в моих интересах не выносить сор из избы.

Лишь у Мевассерет-Циона Умница смирился с судьбой и потребовал, раз так, завезти его в центр Иерусалима, чтобы последнюю ночь на свободе провести, как положено свободному мужчине, вернувшемуся на любимую родину в недобрый для него час. Бюджет на это мероприятие он определил в двести шекелей, которые тут же стрельнул у меня.

7. Жить хочешь?

Высадив Умницу на площади Сиона, у променада, я вспомнил, что дома нет кофе и решил выпить чашечку. А то и прикупить баночку в распахнувшихся на несколько часов между шаббатом и полночью магазинах.

Я сел за маленький круглый столик, выставленный прямо на брусчатку пешеходной части Бен-Иегуды, заказал двойной экспрессо, закурил, откинулся на спинку и понял, что мне хорошо. И спокойно. Впервые с момента появления Умницы, то есть за последние сорок часов. Вирус был где-то далеко, явно не в этой чашке. Люди вокруг шлялись нарядные, беззаботные, мысли мои текли вяло, зато приобретали упорядоченность.

Мимо, даже не заметив меня, прошел Умница с высокой, на полголовы выше него, тугой блондинкой. Они смеялись и болтали на ее языке. Кажется, нам обоим приятнее проводить время порознь.

Я взял салфетку и попытался составить список возможных похитителей пробирки в порядке убывания вероятности. Список, конечно, был субъективным, но что тут поделаешь.

Неожиданно для меня-суетящегося, для меня-успокоившегося Архар оказался среди первых. И это было очень кстати, потому что жил он неподалеку, можно сказать по соседству. Я вспомнил, как он жаловался, что не смотря на верхний этаж, его достали вот эти вот уличные музыканты.

Лифта в старом, с высоченными потолками, доме не было. Я слишком медленно поднимался на четвертый этаж — додумывал возможные «дебюты» предстоящего диалога. Даже свет дважды гас, и приходилось нашаривать кнопки.

Наконец, добрался до двери. Глазок теперь находился в зрачке огромного синего глаза, а от пола к ручке тянулась нарисованная рука. Необычная дверь.

И сирена на машине у него с вывертом, хныкала вчера, как черт-те что.

Не было у меня ни первой фразы, ни улик, нечем было его припереть. Вся надежда на психологическое преимущество и неожиданность, которые, кстати, можно слегка усилить, слегка схулиганив.

Я спустился, нашел неподалеку архаровскую «Мицубиши» и дал ей хорошего пинка. Японка завыла не своим голосом. Стандартная сигнализация, кажется «Пиранья». Ночью было нечто совсем другое. Я даже растерялся, предвидя разборку с хозяином чужой машины, но весь набор «экологических» наклеек был налицо, вернее на заднице. Она, она.

А тут и Архар в купальном халате собственной персоной на балкон пожаловали, отключили сигнализацию и лишь потом соизволили признать:

— Боря!? Ты, что ли?!.. Что там случилось?

— Случилось! — озабоченно прокричал я. — Тебе сигнализацию подменили! Прошлой ночью она у тебя по-другому выла…

— Поднимись, пожалуйста, — попросил Артур.

Легче начинать разговор, когда тебя об этом попросили. С сигнализацией было абсолютно ничего непонятно, но ясно, что это зацепка. Моя задача теперь упростилась — держать многозначительную паузу, а он пусть говорит…

— Почему тебя интересует моя сигнализация, Боря?

— Раббанут интересуется — кто меняет сигнализации по субботам, — держать паузу легче всего за пустыми фразами.

Архар неласково улыбнулся:

— Конечно я ее не менял. Просто ночью ты слышал не мою машину. Так меня вызвали.

— Кто?

Архар постучал пальцем по стеклу шикарного аквариума, подсыпал корм и вздохнул:

— Ну… один близкий мне человек. Это уже не то, что не должно, а вообще не может тебя интересовать…

— Ошибаешься. Меня это очень интересует, — нарочито зевнул я и поозирался. Все-таки квартирка-студия — хорошее изобретение для холостяка. — Но будет интересовать недолго — до утра. Потому что утром начнется официальное полицейское расследование.

Архар сел на чурбан, служивший табуреткой и честно ужаснулся:

— Расследование чего?!

— И для тебя будет лучше, если я буду в курсе, — продолжал я свое.

— Господи, — простонал Архар, — о чем ты говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что я не мог убить эту несчастную собаку! Кто угодно, но только не я!

Я отвернулся к немытому окну, подавил спазм неуместного смеха и жестко сказал:

— Она вышла с тобой. Ты был последним, кто ее видел. Времени, в течение которого ты отсутствовал, было достаточно, чтобы сделать с нашей Козюлей то, что было с ней сделано.

— Сумасшедший дом, — тихо прокомментировал Архар за моей спиной.

— Возможный вариант, — холодно кивнул я, — это уже решит психиатрическая экспертиза.

Почему я над ним издевался? Надеюсь, что просто нащупывал с какого бока его можно раскрутить. В любом случае, мне повезло, что он был настолько «зеленым», что считал убийство Козюли серьезным преступлением, подлежащим расследованию.

— У меня есть алиби! — вдруг решительно заявил он. — Меня видели с момента, как я вышел из подъезда и пока я не вернулся обратно. А собачка сразу убежала.

— Кто?

Архар болезненно поморщился:

— Матан Кохави.

— Адрес.

— Не помню.

Я резко развернулся, вперил в него «следовательский» взгляд и страшно перепугался, даже пистолет выхватил. Нормальная реакция на сильный стук в окно за твоей спиной на четвертом этаже.

Архар мстительно захохотал:

— Это Ричард, — он открыл окно, в комнату впрыгнула жирная ворона и требовательно каркнула, как откашлялась.

Явно радуясь паузе, Архар проследовал к холодильнику с Ричардом на загривке. Сунул ему в клюв сыр. Я, может, тоже не отказался бы — не помню, ел ли я сегодня что-то, кроме пахлавы. Но мне не предложили.

— Адресок, — напомнил я деликатно.

Архар мерил студию, бестолково шагая от стенки к стенке. В слишком пестром халате с дурацкими кистями, он сам был похож на рыбу, мечущуюся между прозрачных стен.

— Соседний с тобой дом, в сторону школы, — с отвращением выдавил он. — Средний подъезд, третий этаж, направо. Тебе еще что-то?

— А почему он вызвал тебя таким странным способом? Почему не позвонил, не зашел? Не постучал в стекло, наконец?

— Потому что он не знал, где именно я нахожусь! — заорал Архар так, что, кажется, даже Ричард подавился. — Он возвращался домой и заметил мою машину! Что ты ко мне пристал?!

— Но когда сработала сигнализация, я помню, что ты закричал: «Это моя машина». Так?