Случай из жизни государства (Эксперт)

В этих-то "кругах", в которых одним из основополагающих принципов была их деклассированность, обзавелся Сергей Петрович Шелковников странным прозвищем - Вредитель. Он уже и сам не помнил происхождения клички: то ли ещё на малолетке во время первой ходки какой-то остряк согласовал его фамилию с известным тутовым шелкопрядом, то ли ещё раньше, за любовь к хулиганским шкодничествам окрестили Вредителем дворовые пацаны... а может быть, за деда, отсидевшего за "вредительство и шпионаж на трикотажной фабрике" без малого 25 лет...

В синем шелковом халате с белыми иероглифами Сергей Петрович прохаживался по просторной, с пятиметровыми потолками, трехкомнатной квартире в Большом Харитоньевском переулке, обставленной куражистым дубовым ампиром. Жилплощадь эта была занята им несколько дней назад - в результате сложных обменных комбинаций с помощью ловких риэлтеров из кооператива... ну, никак не мог вспомнить Сергей Петрович название, хотя оно мелькало обрывками в сознании - какие-то "дети", "тёти-моти", "дяди". Конечно, Шелковников и пальца не приложил к обмену - всем вертел Боря Макитрин по прозвищу "Жук", шестой номер в иерархии. На обмен Сергей Петрович дал сверху полсотни зеленых "штук" - и просто назвал район, где хотел бы поселиться, устроить, так сказать, центр управления полетами и разбора оных. Какая-то профессорша жила тут, но, видать, многовато для старушки квадратных метров, да и пенсия, конечно, только на фиг с маслом сгодится... А полста штук на дороге не найдешь... Ну, все бабки ей не дадут, конечно, но кое-что перепадет...

Шелковников был вовсе не ампир - коренастый и крепко сбитый шатен, неприметный нос, неприметные уши, простые зеленые глаза. Дважды в жизни ему приходилось участвовать в опознании в качестве подозреваемого, и оба раза очевидцы показывали на другого - неприметная внешность в Сергее Петровиче сочеталась с умением набросить на лицо маску полной открытости, добросердечия и учености. Впрочем, это была даже не маска, а, скорее, внутренняя суть Шелковникова, которую он подсознательно вытаскивал на свет Божий в трудные часы...

В кабинете Шелковников покормил рыбок живой артемией, редким и питательным кормом; в гостиной пообщался со своими любимыми канарейками. Тут же, на специальной полочке находилось хрустальное шарообразное обиталище дива дивного - трехсантиметрового, но вполне зрелого микрозайца. Его отняли за долги у известного лица, причастного к телепередачам о феноменах природы.

Откуда вообще взялся такой мелкий грызун - Вредитель не интересовался. Вся криминальная Москва знала о его любви к всевозможным феноменам природы, мутантам и выродкам. В прошлом году братва привезла из Чернобыля двухголового волка, но Шелковникову волчара не понравился: обе головы рычали и капали слюной как одна, ночью зверь - это ещё на старой квартире, на Тверской, - выл дуэтом. Три раза приезжали менты, пришлось отмазываться. А вызывала ментов соседка - Элла Буслаева, толстая эстрадная, как сейчас говорят, "дива". Сто лет в обед, сплошной понт и голые ноги. Но серого все же отвезли от греха подальше в Малаховку, на дачу Корзубого, и выпускали ночью по периметру для устрашения отмороженных крадунов.

А вот лопоухого и косого лилипутика Вредитель с удовольствием демонстрировал гостям и частенько использовал его для многозначительных иллюстраций к всевозможным беседам.

- Видишь это животное? - сказал он как-то Марику Бармалею, явившемуся для консультаций по щекотливому вопросу. - Оно мало, но все равно именуется зайцем. Так и тот, о ком ты меня спрашиваешь, может быть, и велик, но все равно именуется "козлом" - и будет им всегда. А дальнейшие действия оставляю за тобой, Марик... Ты же не заяц и не козел?

Туповатый на идеи, но восприимчивый к чужим словам "бригадир" Бармалей слушал Сергея Петровича с пересохшими губами: хотелось огрести много "баксов", но в случае неудачи можно было лишиться башки. Впрочем, Марик едва переступил порог "хазы" Вредителя - сразу проникся важностью дела. А демонстрация зайца и дальнейшие слова как бы приобщали его, Марика Бармалея, блатаря среднего пошиба, к неким "высоким идеалам" и "умным" тайнам сильных мира сего. Тайны эти глядели на него из-под очков в золотой оправе, висевших на носу Вредителя. И даже не очень обидно было слушать про зайца и козла...

Нынче Сергею Петровичу предстояло обдумать крупные проблемы, связанные с тревожной обстановкой в Зимлаге, так называемом "дальняке". Там кое-какие зоны стали "краснеть", попадать под пресс администрации и "козлячьих коллективов", а в некоторых, наоборот, власть переходила к самозванной "черноте", к "беспредельщикам" из числа "новой молодежи". Вопреки всем понятиям даже на некоторых строгих зонах стал править "кулак", "мускул". Мужик, опора блатоты, захирел духом и нынче стремился лишь к выживанию любой ценой, подобно "Укропам Помидорычам" и "Иванам Денисовичам" сталинских лагерей. Конечно, на то были объективные причины: за колючкой, как и на воле, возникли трудности с работой, массы зеков слонялись по баракам в голоде и холоде, без курева. Но - закон есть закон - и Сергей Петрович Шелковников, он же Вредитель, давший когда-то вечный воровской обет, обязан был исправлять положение любыми средствами. Уговоры уже не действовали, отдельные наказания отдельных личностей в виде пожизненных увечий и загонов на самое петушиное дно мало влияли на положение в зонах. Возникла необходимость революционных перемен. И первые шаги были сделаны: в Зимлаг засланы "малявы" с "установками", а вслед за "малявами" готовились к вылету гонцы с материальной помощью из спецрезервов "общака". Кадры верные: Чурка да трое его "кентов", Махновец, Дрючок и Теря. В Зимлаге, на строгой "семерке", тянул срок "не подарок" Монгол; на него-то и возлагались надежды последнего "сходняка". Казалось, какое дело свободным до несвободных? Ан нет: именно из несвободы рождались достойные кадры для мира, где обитал Шелковников. Именно там, за решеткой и колючей проволокой, происходил жесткий и бескомпромиссный отбор, отсев... От "несидевших" толку было мало, из десяти лишь один-два "тянули" на "блат", остальные быстро сходили с дистанции. Впрочем, "несидевших" и не допускали к верхам: пойди-ка, браток, помыкайся, поголодай в БУРах, покатайся по пересылкам, заслужи, докажи. Недостатка в кадрах не было: ушедшая в небытие советская власть ухитрилась пропустить через тюрьму чуть ли не треть населения. По крайней мере, не было семьи без зека.

Еще одна забота явилась перед Сергеем Петровичем в виде проститутки-прессы. И добро бы, как при Совдепии, боролись с преступностью; нет, щелкоперы и додики пера лезли во все дыры за денежками. Один петух, царствие ему небесное, посягнул даже на воровскую святыню - "общак" и нагло требовал доли, грозя опубликовать в своей газетенке номера счетов. Поэтому его и разослали с юмором в посылках по разным адресам: ноги в Ногинск, голову в Курган, тулово в Тулу, а писучие руки скормили пантере в передвижном зверинце... Об этом знали многие, но никто не шелохнулся; а ведь бесследно пропал мужчина в самом расцвете сил. Впрочем, никто журналистов не любил, одним меньше стало, и все...

Теперь присосалась одна бойкая телебэ, Нинель Пацюк: дайте интервью! Дадим, конечно. Бери.

- Ну что, Ништяк? Жалуйся! - обратился Сергей Петрович к зайцу, нервно суетящемуся и шуршащему в своем жилище не громче таракана. - Я сейчас морковочки нарежу, то-то в радость она по твоей малышачьей масти.

Он отправился на кухню, вымыл пару морковин, бросил их в кухонный комбайн "HITACHI", нажал синюю кнопочку. Загудело. Морковки быстро превратились в сочные хлопья. Сергей Петрович высыпал их на десертное блюдечко.

Ништяк уже стоял на задних лапках, предвкушал удовольствие. Хозяин поставил перед ним блюдечко и взял с журнального столика "хорстовские" очки в золотой оправе.

- Без стекол и не разглядишь тебя, падлу, - пробормотал Сергей Петрович, цепляя на нос оправу.

Заяц быстро-быстро жевал хлопья. Он был очень аккуратен, ни одной крошечки не падало.