Похождения в Амстердаме

— Так этот американец не умер?

— Пока еще нет, — ответил я. — Утром я позвонил в больницу. Мне сказали, что он в коме.

— Просто взяли и сказали?

— Нет, мне пришлось объяснить, что я — личный доктор господина Майкла Парка.

— И тебе поверили?

— Я говорил с медсестрой. Думаю, она не в курсе заведенного в больницах порядка. А может, мой акцент чем-то помог.

— Гм-м… Подожди, а как ты узнал фамилию американца?

— Из документов, которые нашел в чемодане, — ответил я. — А кроме того, прочитал в газете.

— Ты уже читаешь на голландском?

— Об этом происшествии написали в «Интернешнл геральд трибьюн».

— Ого. Ты думаешь, он — какая-то шишка?

— Не знаю. Возможно. Может, в тот день с новостями было туго, и загадочная история об избиении янки в голландском борделе привлекла внимание редактора.

— Они назвали его дом борделем?

— Да, хотя я бы сказал, что это паршивенькая однокомнатная квартира в достаточно колоритном районе.

— Но доминирующий цвет там — красный.

— Если на то пошло, — я смотрел на дерево за окном, — я обратил внимание, что многие бордели отдают предпочтение белым флуоресцентным лампам. Хотя в почете и ярко-синий цвет.

— Ты проводил специальное исследование?

— Сама говоришь, у меня способность все описывать.

— Ясно. — Я буквально увидел, как она улыбается. — Но вернемся к этим обезьянам. Они еще у тебя?

— Те две, что я украл, — да. Я поискал третью в чемодане американца, но ее там не было.

— Ты думаешь, ее забрали мужчины, которые его избили?

— Логичное предположение.

— А потом они разошлись по домам и обнаружили пропажу принадлежащих им статуэток?

— Полагаю, что да.

Она помолчала, а спросила то, что действительно хотела спросить, хотя в голосе на это не было ни малейшего намека.

— Чарли, как ты думаешь, сколько могут стоить эти статуэтки?

— Понятия не имею. Если бы я увидел их где-нибудь, то счел бы, что ценность у них нулевая.

— Но это не так.

— Получается, что нет. Я хочу сказать: никто не будет так избивать парня из-за пустяка.

— К тому же ты говорил, что его пытали.

— Разве я это говорил?.. А-а, ты про сломанные пальцы. Но я точно не знаю, зачем они это делали.

— Обычно люди применяют пытки, если хотят получить информацию. Если, конечно, они не садисты, но у нас не тот случай — в конце концов они ограничились одной рукой. Что из этого следует? Или американец удовлетворил их любопытство, или они поняли, что он ничего им не скажет.

— Или им помешали. Или их стошнило. Причин можно привести тысячу. Истинную мы никогда не узнаем.

— Да, — голос Виктории поскучнел. — Но, допустим, если он сказал им все, что они хотели знать, мог он назвать твое имя?

— Возможно.

— Или больше, чем возможно?

— Честно? Я так не думаю. Я хочу сказать, у них не было основания задавать вопросы обо мне. Насколько я понимаю, их интересовала третья статуэтка. Они не знали, что американец заказал мне кражу их статуэток в тот же вечер. Как только он сказал им, где третья статуэтка, необходимость задавать какие-либо вопросы отпала.

— Наверное, ты прав.

— Не говоря уж о том, что они не стали меня искать.

— Это так. Но, Чарли… этот мужчина с ножом, который ворвался в квартиру после тебя… как он вписывается в общую картину?

— Твоя догадка ничуть не лучше моей. Моя версия следующая. Поначалу я американцу отказал, так? Он надеялся, что я все равно украду статуэтки, и в этом не ошибся, но точно этого знать не мог. Допустим, на следующий день он занервничал и нанял кого-то еще, того, кто подвернулся под руку, не обладающего, как он сказал, «моим талантом».

— Он и не обладал. Потому что кувалдой пробил дыру в двери, а потом разнес всю квартиру.

— Кувалдой или чем-то еще, но ты меня поняла. При этом он искал то же, что и я, потому что поиски начал с подушки.

— И он знал, что уходить нужно в десять часов.

— Именно.

Виктория помолчала, я услышал что-то вроде «гм-м-м»: она оценивала мою версию. Я же почесывал мочку уха, ожидая продолжения.

— Но в таком случае американец сильно рисковал. А если бы вы двое столкнулись нос к носу?

— Мы и столкнулись! Но, полагаю, он хотел знать наверняка, что статуэтки кто-тода украдет. И правильно хотел, учитывая, что с ним случилось.

— Все так. Знаешь, что тебе следовало сделать? Вернуться к кафе и выяснить, не ждет ли американца кто-то еще.

— Да, только мысль эта пришла ко мне только на следующий день. Но я не уверен, что поступил бы именно так. А если бы полиция отвезла Марике к кафе? Вполне вероятно, что оно принадлежит ей или по крайней мере она живет там на втором этаже. И, допустим, она увидела бы меня и ткнула пальцем. Конечно, маловероятно, но все могло быть.

Виктория не ответила. Должно быть, думала о чем-то, анализировала свои идеи. Я ждал, когда ее мысли оформятся в слова, но, когда она заговорила, в голосе слышалась неуверенность, словно в голову ей пришло что-то ужасное, но она не хочет волновать меня понапрасну.

— Чарли, а если эти люди избили американца уже после того, как он рассказал им все, что их интересовало? Что, если он все-таки назвал им твое имя, а они просто заметали следы?

— Ты вгоняешь меня в депрессию.

— Ты не думаешь, что тебе пора менять место жительства? Я хочу сказать, книгу ты написал, а эти люди, судя по тому, что ты рассказал, опасны.

— Не так уж они и опасны… А книга не закончена, и я еще не готов к расставанию с Амстердамом. Мне тут нравится.

— Да, конечно. Плюс еще и эта девушка.

— Не понял?

— Блондинка, Чарли. Ты думаешь, я не заметила, как долго ты ее описывал.

— Марике? Да, она симпатичная. Но я надеялся, что не выдал своих чувств.

— Да перестань, еще одна дева в беде! Ты это обожаешь.

— Не без этого. Послушай, Вик, если хочешь знать правду, я подумал, что американец мог назвать этим людям ее имя. Но в принципе это не мое дело. У меня такое ощущение, что она знала, куда впутывается.

— Но кроме девушки есть что-то еще, так?

— Для начала, двадцать тысяч евро. В конце концов, я выполнил работу, на которую меня наняли. Допустим, американец не выкарабкается, и я не смогу получить эти деньги. Но две обезьяны уже у меня. Может, я смогу добыть третью и…

— Чарли…

— Я буду осторожен.

— Но зачем так рисковать? У тебя уже есть шесть тысяч евро и, скорее всего, за книгу мне удастся выручить более крупную сумму.

— Если я смогу решить проблему портфеля.

— Да, конечно. Как насчет того, чтобы я кое-кому позвонила?

— Не стоит. Во всяком случае, пока. Подожди. Я хочу все обдумать. И вот что, Виктория, я вынужден закончить наш разговор. Кто-то стучит в дверь. Береги себя, хорошо?

— Как будто это мне нужно беречь себя, — ответила она, когда я уже клал трубку на рычаг. — О чем мне волноваться? Как бы не порезаться о край бумажного листа?

Глава 7

Мужчина, которого я обнаружил по другую сторону двери, с головы до пят выглядел полицейским. Выше среднего роста (но, возможно, не для голландцев), он стоял, расправив плечи, совсем как солдат по стойке «смирно». Коротко стриженные волосы, плащ, под ним, судя по брюкам, темно-серый костюм. И если он чем-то отличался от среднестатистического полицейского, так это очками, без оправы, современной формы, какие мог бы носить шведский дизайнер.

— Господин Ховард? — спросил он.

— Чарли Ховард, совершенно верно.

— Я — инспектор Бюрграве из амстердам-амстелландской [1]полиции. Я бы хотел с вами поговорить, если не возражаете.

Последнюю фразу я бы поставил между просьбой и приказом, но разница получалась столь размытой, что я предпочел без единого слова пригласить его в гостиную. На собственном опыте я знал, что спорить с полицейскими — самый быстрый способ нажить себе неприятности. Однако же…