Трехдневный детектив

Сидя на единственном стуле в кабинете директора трикотажного магазина, Конрад не мог понять, почему в его памяти всплыл именно этот эпизод юности. Ведь он помнил много гораздо более приятных моментов: освобождение из тюрьмы после восстановления советской власти и назначение на пост начальника районного отделения милиции, получение на фронте боевой награды — ордена, рождение дочери, чествование в день шестидесятилетия… Но нет, сейчас все это было словно затянуто туманом, а в памяти ясно встала камера, фальшивомонетчики и человек, который «сидел за чужие радости».

Что ж, если бы мы могли вспоминать только приятное, тогда, наверно, мы все были бы самодовольны и ленивы, думал Конрад.

Седуксен помог, на лицах девушек постепенно высохли слезы. Инспектор Юрис Гаранч расспрашивал морщинистого старика. От умственного напряжения и избытка тепла — старик, как к невесте, прижимался к радиатору центрального отопления, — на лбу его выступили мелкие капельки пота. Юрис диву давался, как в таком сухом старике могло оказаться хоть сколько-то жидкости.

— Итак…

— Рыжий, как Распутин.

— А какой нос?

— Нос как нос.

— Товарищ Улф, — Юрис обернулся к Конраду, — я покажу ему альбом… — В альбоме — фотоснимки глаз, лбов, носов разных форм.

Вообще-то альбом этот был нелегальным и ветхозаветным, однако в отличие от громоздких новомодных проекционных аппаратов, с помощью которых в специальных залах создают фотороботы, его можно носить в портфеле.

— Позже. Пусть сперва сам расскажет все, что может.

— Рассказывать? — старик вздернул брови.

— Рассказывать, — кивнул Конрад.

— Я бы сюда вовсе не поехал, но мне сказали, что здесь свежий воздух. Чепуха, в Риге нигде нет чистого воздуха. Сперва я думал, что дым этот от свалок в конце Деглавской. Там отбросы сжигают. Ан нет.

Свалка больше не дымит, а воздуха как не было, так и нет.

Юрис грустно глянул на Конрада. Эта канитель будет тянуться часа два, не меньше, говорил его взгляд.

Конрад достал прямую трубку с головкой из темно-красного корня вишни, кисет, спички ж разложил перед собой на директорском столике.

Я могу перебить его, подумал Конрад, но вряд ли мы выиграем в смысле времени. Он опять скажет: нос как нос, а если показать ему альбом, он растеряется совсем. Пусть уж лучше закончит без помех свое предисловие, это успокоит его и придаст уверенности.

— Да, да, — поддакнул Конрад.

— А то как же! — старик чуть не подпрыгнул от радости: не каждый день встретишь родственную душу.

Юрис забрал обеих продавщиц и отправился искать другое подходящее для допроса место или хотя бы какой-то тихий уголок. Лучше, чтоб они не слушали старика: его россказни только напрасно взбудоражат их воображение. Они уже почти что успокоились, поэтому Юрис не хотел вести их в торговый зал, опасаясь, что там с ними опять будет истерика. Они пошли на склад, уселись на какие-то тюки, зашитые в мешковину, — от тюков тотчас же поднялась мелкая, едкая джутовая пыль — и начали потихоньку болтать, как дети, которые забрались в уголок двора, подальше от родительских глаз.

— А то как же! — повторил старик Конраду. — Травят насмерть!

Конрад пососал пустую трубку. В мундштуке хлюпала никотиновая жижа, но один раз набить еще можно было.

— У меня, товарищ начальник, квартира на улице Дзирнаву. Район, сами знаете, неплохой — магазины рядом, прачечная, кино. Все под рукой. Центр. Но воздуха нет. И тут я вдруг читаю, что меняют двухкомнатную квартиру на улице Вирснавас, 4 на двухкомнатную квартиру, в центре. Я и задумался.

Конрад набил трубку и раскурил ее. Он пока не хотел признаться себе, что болтовня старика ничего ему не даст, и все же втайне радовался, что Юрис еще не вернулся и не слышит, как Конрад преуспел в допросе. Конечно, Юрис не посмел бы насмехаться открыто, но это ничуть не значило, что он не усмехнулся бы вообще.

— Вот я и подумал: квартира у меня хорошая, но там, в новом районе, воздух наверняка лучше. Для нас, стариков, это много значит. Нам нельзя есть жирное, мы должны много гулять на свежем воздухе. Тогда мы еще молодых переживем. Закваска другая!

И старик вдруг замолчал. Это было странно и неожиданно. Конраду казалось, что он садит в автобусе, который вдруг, ни с того ни с сего, затормозил.

— Ну, и что же дальше? — очнулся Конрад.

— Я не буду меняться. Здешний воздух никуда не годится и, по правде говоря, воняет гнилыми костями. Лучше попробую обменяться на Сигулду или Цесис. Там курортная зона, там никто не имеет права загаживать воздух.

— Вы ничего не сказали о магазине…

— Ох, все было, как в кино!

— Пожалуйста, продолжайте… Извините, я не знаю вашего имени…

— Голубовский… Николай Голубовский… Я зашел в магазин спросить кассиршу, какое домоуправление отвечает здесь за нумерацию домов, а она не знала, и я пошел в другой конец магазина, чтобы спросить продавщиц. Я слышал, как кто-то вошел в магазин, потом еще кто-то вошел, но я не обратил внимания… Конрад слушал старика и записывал в книжечку имя, фамилию и адрес.

— Когда я, товарищ начальник, обернулся, Дуршис уже ударил. Я только не знал, кого. Это я понял, когда он забрал мешочек с деньгами и ушел.

— Кто ударил? Повторите еще раз! — У Конрада от удивления трубка чуть не выпала изо рта, но он успел на лету подхватить ее.

— Дуршис, — Старик вытащил старомодный потрепанный бумажник с белыми проплешинами и достал оттуда небольшую газетную вырезку. — Дуршис А. Л.

— Он ваш сосед? Откуда вы его знаете? — Конрад вскочил. Он еще не мог поверить услышанному.

— Он мне не сосед, он часовщик. Лучше бы он грабежами занимался, а не портил людям часы. Лучше бы я никогда его не знал. Видите ли, у меня дома есть часы фирмы «Густав Беккер». Сорок лет они работали прекрасно, сорок лет отбивали каждые час и полчаса, но…

Но теперь Конраду не к чему было слушать ни об обмене квартиры, ни о стенных часах. Он встал напротив Голубовского и, впившись в его сердитое, морщинистое лицо, спросил чужим, ледяным голосом;

— Значит, вы утверждаете, что в нападавшем узнали часового мастера А. Л. Дуршиса?

— Я бы его узнал, если бы не эти большие очки! — оказал Голубовский, словно оправдываясь.

— Так вы узнали его или не узнали?

— Почти узнал.

— Как это понимать? — Конрад словно застыл, двигались только его губы. Поза была неудобной, но сейчас он наступал и не мог ее менять, потому что любое лишнее движение могло уменьшить напряжение.

— Будто бы он, а будто бы и не он. Раньше он носил маленькую бородку…

— У вас хорошая память на лица?

— М-м-м… Считайте, что я ничего не сказал.

— Нет, вы сказали!

— Знаете, все-таки это был не Дуршис…

— Итак, вы утверждаете, что нападавший не Дуршис?

— Нет, я ничего не утверждаю… Конрад обошел стол и опустился на стул. Тот скрипнул под его тяжестью.

— Значит, вам кажется, что это гражданин Дуршис, но вы в этом не уверены.

— Да, так будет правильнее.

— Почему вы сразу же не сказали об этом сотрудникам милиции, которые первыми прибыли на место происшествия?

— Я уже начинаю жалеть, что вообще что-то сказал, — старик совсем понурился. — Ни за что ни про что теперь по судам затаскают. Будь я уверен, что это Дуршис, я бы так и сказал милиционерам. Сердце мое чувствует, что это именно он! Я его из тысяч узнаю, он мне такие часы испортил! «Густав Беккер», я уже говорил… Я даже в «Ригас балсс» написал, вот, пожалуйста… — он протянул Конраду газетную вырезку, о которой оба забыли на какое-то время.

Под заголовком «Это мешает нам работать» была статейка десятка в два строк. Там были слова «революция», «пятилетка», «социализм», «ударные темпы», «империалисты», «Густав Беккер» и «часовой мастер А. Л. Дуршис», который не выполнил работу в указан —ный в квитанции срок, а когда, наконец, выполнил, то так небрежно, что получил за это предупреждение oт администрации. И подпись: Николай Голубовский, пенсионер.