Таежный гнус

На самом деле, сорокадвухлетний толстяк вот уже двадцать лет состоял в освященном ЗАГСом и церковью браке. После перевода в таежный гарнизон он никак не мог вытащить из-под Хабаровска законную свою половину, та не решалась оставить на произвол судьбы собственный дом с солидным садом-огородом. Да и кому, спрашивается оставлять такое богатство? Единственный сын от первого — забулдыга и гуляка — мигом растребушит его по кабакам и проституткам, родственники поумирали либо сбежали с Дальнего Востока. Разве только продать? Но об этом жена прапорщика и думать не хотела!

Вот и пришлось «холостяку» занять пустующее место в избе одинокой хозяйки. Естественно, и в постели. Благо, она не только не противилась — сама прозрачно намекнула на неухоженность и страдания одинокого квартиранта, заодно, посетовала на собственное одиночество.

Слияние душ и тел произошло без сентиментальных признаний и слезливого согласия — на чисто деловой основе. «Супруг» обеспечивал топливом и продуктами, «супруга» отдавала уже немолодое, но не потерявшее привлекательности, тело, обстирывала и кормила будущего хозяина.

Постепенно тоска по жене грызла прапорщика все меньше и меньше. Соответственно, реже отправлялись письма с суровыми приказаниями бросить к чертовой матери хозяйство и лететь к тоскующему мужу. В ответ — категорическое «нет».

Ну, и черт с ней, мужиков ныне дефицит, пусть официальная половина удобряет коровьим дерьмом жалкий огородик, окучивает картоху, подкармливает груши с яблонями.

От добра добра не ищут — старая поговорка. «Тоскующий муж» спит на чистейших наглаженных простынях, ходит в наглаженной, без единной замятины форме, питается вкуснейшими кушаньями, невенчанная супруга, несмотря на возраст, всегда готова к супружескому употреблению, горячности её ласк могут позавидовать молодые девки.

Но Серафим Потапович на примере своих родителей, царство им небесное, усвоил жизненную истину: бабу нужно всегда держать в строгости, учить послушанию, ежели и ласкать, то только по ночам под одеялом. Баловать об»ятиями да поцелуями, нахваливать и умиляться — пусть занимаются этим богатые бездельники.

— Щи недоварены, картошка сладкая, — сыто отрыгиваясь, ворчливо воспитывает «глава семьи» заботливую хозяйку. — С твоего питания ноги недолго протянуть, из мужика в бабу превратиться, — автоматически оглаживал он арбузообразный животик. — Куда, к примеру, спрятала ветчину, которую я на неделе принес? Сынку-преступнику отправила?

— Что вы говорите, Серафим Потапович? — возмущенно всхлипывает Евдокия, все же убирая с тарелки «сладкий» картофель и накладывая другой, извлеченный из печи. Заодно выставила тарелку с нарезанной ветчинкой. — Я ж за вами, как за дитятей,,,

«Дитятя» поощрительно похлопал хозяйку по выпуклому заду. Не приласкал — именно похлопал. Будто трудягу-лошадь перед пахотой. Миску с картошкой отставил в сторону, принялся за курицу и жирную ветчину, азартно захрустел малосольным огурчиком.

Заодно, не обращая внимание на стоящую по стойке «смирно» сожительницу, продумывал рабочий день, первый — на новой должности.

Прапорщику приказано временно исполнять обязанности ушедшего в отпуск заместителя командира отряда по тылу. Поэтому придется стараться изо всех сил. Вдруг увидев и соответственно оценив работоспособность и разворотливость временного зама, командир добьется его назначения на освободившуюся должность. Ибо по слухам, занимающий нынче её майор готовится к увольнению по возрасту и болячкам.

Правда, по званию Толкунову занять манящую его должность не светит, но бывают же у начальства удивительные причуды. Как говорится, штатное расписание — не Библия, его всегда можно подправить.

До чего же надоело быть вечным врио, старшим кто куда пошлет! Серафим то заменяет заболевшего комроты, то — запившего завскладом, то — командира взвода. Теперь вот на целых полтора месяца — начальник тыла!

— Долго мне ожидать компота? — продолжал ворчать свежеиспеченный начальник. — Работаешь, трудишься, семь потов сходит, голова кружится, а награда где? Можно сказать, родная баба и та плюет на лысину!

Подать постояльцу любимый им сливовый компот хозяйка не успела. В сенях загрохотали сапожищи, заскрипела давно не смазаная дверь и на пороге вырос щуплый парнишка, которого по причине слабосильности назначили вечным посыльным.

— Товарищ прапорщик, вас вызывает подполковник. Срочно.

Толкунов мигом позабыл и о компоте, и о солидности. Парамонов шутить не любит, задержишься, такую «дыню» вкатит — с неделю будешь ходить враскорячку. Поэтому толстяк проявил необычную для его жирной фигуры резвость, заметался по горнице, собирая разбросанные принадлежности аммуниции. Подтянул выпирающий живот и жирную грудь постромками портупеи, накинул ремень пухлой полевой сумки, вообще-то, не нужной, но придающей её хозяину деловитость и строгость. В заключении на голову уселась новомодная пилотка.

Евдокия, как и положено заботливой супруге, помогала: застегивала пуговицы, расправляла складки, поправляла погоны. Ох, до чего же ей хотелось стать законной женой Серафима! Готова не только оглаживать и без того выглаженное и начищенное обмундирование — вылизывать его языком!

— Что стряслось? — одеваясь, опасливо спросил прапорщик. — В столовой, да?

— Поедете вместе с командиром в Голубую, — проинформировал всезнающий посыльный. — Он уже в машине. Велел поторапливаться.

— Голодным в ентакую даль? — ужаснулась Евдокия, засовывая в командирский планшет сожителя сверток с пирожками. — Может — баночку компотика? Сливового, твово любимого?

— Пошла ты со своим компотом знаешь куда? — раздраженно оттолкнул бабу Толкунов. — Тут дела военные, сурьезные, а она лезет с нежностями.

Вслед за тощим посыльным прапорщик побежал к штабу.

— Отсыпался в рабочее время, бурдюк с дерьмом? — ехидно осведомился подполковник, сидя рядом с водителем. — Послал Бог помощничков! Один летает в поднебесьи, боится опуститься на грешную землю, второй жиры отращивает, уже с трудом передвигается… Чего рот раззявил? — неожиданно переключился Парамонов с прапорщика на водителя. — Включай свои лошадиные силы и двигай в «голубую»!

Машина тронулась. Толкунов на-ходу влез на заднее сидение, отдуваясь, вытер платком потный лоб.

Езды до заимки — от силы час с небольшим, но дожди, которые вот уже добрую неделю поливают тайгу, превратили и без того ухабистую дорогу в грязное месиво. Едва заметные кюветы потекли неширокими, бурными реками, солончаки сделались самыми настоящими катками, в некоторых местах появились глубокие, вязкие лужи — западни.

Если не застрянем, раньше, чем через два часа к Королеву не добраться, боязливо подумал прапорщик. И все это время придется носом к носу сидеть с грозным «хозяином». А ежели застрянем — вообще невесть сколько времени. Примется подполковник со скуки воспитывать свеженького зама по снабжению, поливать матерками, будто помоями, — потом изойдешь.

Ефрейтор-водитель, надвинул на прыщавый лоб мятую пилотку, вцепился в баранку, будто священник в крест. «Газик» елозил по размытой дороге, перемещался от кювета к кювету, натужно ревел, из-под колес выплескивались струи грязной воды.

Минут пятнадцать Парамонов успокаивался, приучая разболтанную нервную систему к очередному служебному стрессу. В принципе, ничего страшного не произошло, если снимать всех командиров военно-строительных отрядов, в которых происходят ЧП, работать на этих сволочных должностях будет некому.

Что же касается Королева, тоже ерунда. Приманила красавца-холостяка грудастая вдовушка, так приголубила, что позабыл капитан и про роту, и про свои обязанности, и вообще обо всем на свете. Очухается — приползет с повинной.

А вдруг не «приползет»?

Найдут его, никуда не денется! Всю тайгу переберут по кустику, заимки и деревеньки обшарют, медвежьи берлоги вытряхнут. Сейчас подполковник снимет с позиыции стратегических ракет всю роту, пошлет повзводно искать своего командира. Ничего не случится с дерьмовыми ракетчиками, подождут, не оголодают.