Тени прошлого

Кроме того, с ним связано много интересного. Печально известный капитан Клиф был одной из самых колоритных фигур среди поселенцев южной Флориды. Меткий стрелок, отважный мореход, прирожденный авантюрист. Во времена «сухого закона» он нелегально ввозил с островов спиртное и снабжал им все побережье до самого Рамсона в Нью-Джерси.

Один раз федералы и местные полицейские перехватили его катер «Морской волк». Когда Нолан отказался сдаться, они открыли огонь. Он выбросил бутылки за борт и стал отстреливаться. В перестрелке были убиты два законника. В погоню за «Морским волком» пустились с десяток катеров, но Нолан знал каждый камень на берегу, и везде у него были друзья. Ему удалось ускользнуть от погони и благополучно вернуться сюда. Но вскоре после этого, видимо, под давлением властей местный шериф нагрянул в Шедоуз с обыском.

Дом окружили вооруженные до зубов полицейские. Капитан Клиф всегда говорил, что его дом — его крепость и в нем никогда не появится неприятель. Но вероятно, кто-то на него донес. Тогда публика здесь была довольно пестрая. Аль Капоне проводил в Майами-Бич все зимы. Местные жители любили «Лицо со шрамом», чего нельзя было сказать о представителях закона. Капитан Клиф считался местным героем вроде Робин Гуда. В Майами тогда царили довольно дикие нравы.

— С тех пор ничего не изменилось, — вставил Корсо.

— В тот день шериф и его люди конфисковали в Шедоузе пятьсот бутылок спиртного. В местной газете «Майами метрополис» напечатали фотографию его помощников на фоне контрабандного товара. Я видела ее в архиве Исторического музея южной Флориды. Но Нолана так и не арестовали и даже не допросили.

— Где этот чертов застройщик? — перебил ее Берч, недовольно взглянув на часы. — Может, он ждет нас у дома?

Они проехали мимо руин, оставшихся от ворот, и стали пробираться между упавшими пальмовыми деревьями и кучами сломанных веток.

— И что в конце концов случилось с капитаном Ноланом? Он, по-видимому, плохо кончил?

— Никто точно не знает. У Ноланов есть семейный участок на старом кладбище Майами, но его могилы там нет. Есть версия, что «Морской волк» затонул в шторм у берегов Кубы. Его сын Пирс, которого здесь убили, был тогда совсем маленьким. Его детство прошло в Шедоузе, потом он окончил школу в Майами, играл в футбол, работал, достиг успехов и в отличие от своего одиозного папаши снискал репутацию добропорядочного человека. У него было четверо детей: три дочери — Спринг, Саммер и Брук и сын Скай, самый младший в семье.

Они с женой Дианой открыли двери Шедоуза для гостей, устраивали вечеринки, концерты камерной музыки, художественного чтения. Их дом стал местным культурным центром. В бытность мэром Пирс пользовался всеобщей любовью и уважением. Говорили, что у него нет врагов.

«Крайслер» медленно пробирался по петляющей дорожке под пологом олив, фикусов и усыпанного цветами делоникса, где, несмотря на солнечный день, было темно, как в тоннеле.

С деревьев вдруг сорвалась целая стая длиннохвостых попугаев, хрипло и негодующе крича на незваных гостей.

— Да их тут не меньше сотни! — воскликнул Корсо.

— Это попугаи-монахи, — объяснил Назарио. — Умные, как черти. Молодых можно научить говорить. Они отлично приручаются. Едят манго, семена и орехи прямо из рук. Но дикие не слишком дружелюбны. Клюются и царапаются.

— Их враги — еноты, лисы, домашние кошки. Ну и мы, конечно, — кивнула Кики.

— А как поживает кот, которого ты подобрал на пляже? — спросил Назарио у Берча.

— Отлично. Сначала немного понервничал из-за Макса. Этот лентяй если и лает, то только на кошек. Но он такой лохматый, что первые три дня вообще не заметил, что в доме появился кот. На глаза ему свисает столько шерсти, что он ничего не видит. У чертова пса утеряны все природные инстинкты.

На четвертый день он пришел на кухню попить воды, а — о, ужас! — из его миски лакает какой-то кот! Макс так и застыл, не веря своим глазам. Кот, правда, покосился на него, но от миски не отошел. Говорят, пару тысяч лет назад люди обожествляли кошек. Наш этого явно не забыл. Ну у пса от такой наглости отвалилась челюсть, он дал задний ход, потом пришел в ярость, стал лаять как сумасшедший и гоняться за котом по всему дому. Перевернул все вверх дном.

— Ну и чем дело кончилось? — поинтересовался Назарио.

Берч пожал плечами:

— Через пару дней пес сдался. Теперь вообще избегает кота. Ни за что не войдет в дом, если там сидит этот наглец. Не подходит к нему ближе чем на шесть футов. Короче, решил не связываться. Вероятно, считает, что кошки слишком непредсказуемы.

— Как и женщины, — подытожил Корсо.

Птицы продолжали оглушительно верещать.

— Они вьют общие гнезда и живут как в кондоминиуме, — с жаром начала Кики. — Поколение за поколением в одном и том же семейном гнезде. Если эти деревья выкорчуют, они станут бездомными.

— Если бы они умели говорить, то не постеснялись бы в выражениях, — задумчиво произнес Назарио.

Корсо заерзал на сиденье, беспокойно выглядывая в окно.

— Прямо как у Хичкока в том фильме. Эй! Мы здесь по делу! — прикрикнул он на протестующих пернатых.

Сделав последний поворот по заросшей колее, машина подъехала к дому.

Все пораженно замолчали. Отвесные лучи полуденного солнца падали в чашу деревьев позади старого здания и вместе с играющими на листьях бликами от воды создавали какой-то странный эффект. Казалось, что от дома исходит темная энергия, словно в разбитых окнах брезжит отсвет давно погасших звезд.

Широкая входная дверь была распахнута настежь, словно приглашая войти в сумрак дома, где в зеленом сиянии света, прошедшего сквозь хлорофилловый фильтр, таинственно мерцали парящие в воздухе пылинки.

— Dios mio [1], — чуть слышно пробормотал Назарио.

— Вот он какой, — прошептала Кики.

Покинутый дом, захваченный буйной растительностью, словно съежился под ее натиском, потерявшись в чаще субтропического леса. Он стал частью дикой природы, совершенно слившись с ней.

Широкий балкон был увит виноградом и воздушными корнями баньяна. На жестяную крышу, зацепившись за медный водосток, забралась фиговая лиана. Над патио, окруженным пальмовыми деревьями, нависали железные деревья и фикусы.

У самого дома безумствовал жасмин, перила балкона скрылись под грудой фиолетовых цветов пассифлоры.

— Вы только посмотрите на эти цветы, — прошептала Кики. — В старину испанцы считали, что трехгранный пестик пассифлоры олицетворяет гвозди, которыми Христа прибили к кресту, а пять тычинок символизируют его раны.

— Застройщика и здесь нет, — пробурчал Корсо. — Или он не дождался и уехал, пока мы искали это богом забытое место.

Повсюду на земле валялись спелые плоды манго, которые уже давно никто не собирал.

— Вы только гляньте на это, — проворчал Корсо, выбираясь из машины. — У меня тоже есть манговое дерево, но я так ничего от него и не дождался. Я его и обрезал, и опрыскивал. Потратил уйму денег на удобрения. В итоге на нем появился один хилый плод, который так и не вызрел. Один! Это проклятое дерево обошлось мне в тысячу баксов. А здесь к ним сто лет уже никто не прикасается, а они — вот вам, пожалуйста, завалили всю землю.

Он поднял один из плодов. Круглый, твердый и ароматный, он напоминал цветом закатное солнце.

— Кто-то мне сказал, что если дерево не плодоносит, надо взять бейсбольную биту и лупить его, пока не образумится. От страха оно начинает давать плоды.

— Хорошая идея. Может, стоит опробовать ее на детективах, от которых тоже мало толку, — невозмутимо заметил Берч.

— Ну и где этот ваш Эдельман? — нахмурился Стоун. — Ему давно пора быть здесь.

— У нас есть разрешение. Можем начать и без него, — сказал Берч, стараясь не наступать на колючки «тернового венца», сплошным ковром покрывавшего каменные ступеньки. Красные цветы были похожи на капли крови.

— Слышите? — подала голос Кики Кортелис.