Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн

— Только для себя! Начинайте.

Ричард заметил, что песня была предназначена для сопрано, и улыбнулся.

— Хорошая песня, но не для моего голоса. Может, исполним «Двух гренадеров» или что-то душещипательное? Музыка исцеляет. Но я очень плохо исполняю вещи на слух. — Он повернулся к вороху нот и начал их просматривать.

Френсис подошла к пианино.

— Что-то вы такие стеснительные. Я сама для вас спою. — Она заметила, Ричард слегка оцепенел и как-то непонятно на нее посмотрел. Фон Ашхенхаузен не сводил с нее глаз. Френсис наградила его обворожительной улыбкой и села на стул возле пианино. Ричард чертыхнулся про себя. Ее совсем не смущал задумчивый взгляд голубых глаз. Надо бы помешать… Он выругался в душе. Если подойти к тому столику и как бы ненароком его опрокинуть, пока она не запела… Но он и шага не сделал, а по комнате уже прокатились первые звуки мелодии.

Слова набирали силу, голос ее крепчал.

Ричард взглянул на фон Ашхенхаузена. От его изысканности и следа не осталось. Резко обозначились шрамы на лице, заработанные во время дуэли.

Отзвучали последние грустные аккорды. Френсис поднялась, в упор посмотрела на фон Ашхенхаузена. Бросила ему в лицо:

— Песня называется «Избиение невинных», странный народный гимн. Вы ее знаете? — В голосе трепетала переполнявшая песню печаль, глаза вызывающе заблестели.

— Сентиментальная история, не так ли? — В его английском появился сильный акцент.

— Наверное. Но лишь история, полная крови и слез, может нас чему-нибудь научить. — Он понял значение сказанных ею слов, как и смысл исполненной песни. Впору пришелся удар. Хорошо, с мрачным удовольствием подумала Френсис.

Вдруг наверху раздался какой-то грохот, гулко прозвучали звуки ударов. Шум прекратился так же неожиданно, как и начался. Фон Ашхенхаузен увидел удивление на лицах гостей. Он вновь стал вежливым и предупредительным, непринужденно улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Это собака. Мы запираем ее, когда приходят посетители. Она очень не любит чужих. Но дело свое знает и начинает бесноваться, едва наступает время гулять.

— В таком случае мы не станем вас задерживать, — сказала Френсис. — Мы и так у вас засиделись.

— Простите, что разочаровал вас с шахматами. Возможно, к воскресенью они вернутся. Тогда приходите.

Ричард рассеянно его выслушал и заметил, что будет рад снова зайти, возможно, в начале следующей недели. Он задумался о собаке. Странно, что животное содержится взаперти в верхней комнате, едва ли это улучшит ее характер. Но одно несомненно: фон Ашхенхаузен намерен их отпустить, значит, надо уходить и как можно быстрее.

Френсис подошла к двери. Когда фон Ашхенхаузен распахнул ее перед ней, снова сверху послышались какие-то звуки. Слабые, едва различимые. Они не обратили на них внимания и попрощались так, словно ничего и не произошло. Не обратили они внимания и на черноволосого человека с хриплым голосом, который стоял снаружи за дверью, засунув под ремень большие пальцы. По приказу фон Ашхенхаузена он опрометью помчался наверх, перепрыгивая через три ступени. Фон Ашхенхаузен вновь приобрел свою обычную невозмутимость, улыбка ни на миг не сходила с его лица. Он стоял у дверей и смотрел им вслед, пока они не поравнялись с деревьями. Френсис ощущала затылком его ненавидящий взгляд; она заставила себя идти непринужденно, будто гуляла по одной из улиц Оксфорда. Только сейчас оформилась в сознании мысль, которая пришла ей в голову еще в Англии. Человек, долгое время принадлежавший к числу друзей, сделался непримиримым врагом. Такое признается с трудом.

Когда они вышли на дорогу, Френсис полной грудью вздохнула.

— Итак, сделан еще один шаг в моем образовании, — сказала она.

Ричард не ответил. Мысли его смешались.

— Что-то случилось? Ты не забыл адрес в Женеве? А?

Ричард покачал головой. Казалось, он ни на что не обращал внимания, лишь пристально разглядывал дорогу, словно пытался что-то запомнить.

— Примерно вот здесь, — размышлял он вслух. Заметил недоумение Френсис. — Примерно тут плечо горы уже не загораживает дом. Прибавим еще двадцать ярдов.

Дорога повернула дальше за выступ холма; едва они миновали опушку, Ричард неожиданно потащил Френсис вверх по крутому откосу под защиту деревьев. Все произошло так быстро, что Френсис не успела опомниться, удивление мешало ей говорить. Ричард оглянулся, отпустил ее руку.

— Гора прикрывает нас, отсюда мы незаметны. Не то, что с дороги.

— Что-то случилось? — снова спросила Френсис.

— Случилось. Пока не соображу.

Он направился в рощицу, Френсис последовала за ним; ощущение безопасности, охватившее ее, как только они вышли на дорогу, бесследно исчезло. Фон Ашхенхаузен так ничего и не выяснил, правда, он понял, что им не нравится политика его страны — для него это не было новостью, пусть он хоть треснет от злости. Что же встревожило Ричарда? Он подошел к большому дереву, которое защищало землю от утреннего дождя. Они отдышались. От дороги до этого места было не более двух минут ходьбы.

Лес рос на большом холме, с возвышенности сквозь деревья ясно проглядывалась часть дороги. Можно было смотреть, не боясь, что тебя обнаружат. Ричард прошел чуть влево и нашел место, откуда отчетливо проглядывалась дорога. С этой точки можно было смотреть даже сидя. Все бы хорошо, если б не одежда Френсис. Он вытащил красный шелковый платок, подоткнутый за воротник ее белой рубахи.

— Надень свитер как следует, — посоветовал он, — и застегни его до конца, чтобы не было видно белого воротника. Не нравятся мне эти красные носки: их за несколько миль видно. Вот… — Он взял горсть сырой земли и яростно начал натирать ею красную шерсть, пока она не приобрела коричневого оттенка.

— Опомнись, — сказала Френсис с изрядной долей раздражения.

— Кошечка, придется тебе пострадать из-за своего яркого наряда. — Он говорил едва слышно, но все-таки она различила в его голосе обеспокоенность.

— Хорошо, что свитер зеленый, не то ты бы извалял меня в грязи… Что случилось?

Ричард обнял ее, и, не отрываясь, начал разглядывать дорогу.

— Френсис, о чем ты подумала, когда услышала шум наверху?

Так вот что его беспокоило. Она с удивлением на него посмотрела.

— Хм, это могла быть собака, — сказала она.

— Забудь про собаку. О чем напомнили тебе эти звуки? Когда ты их услышала, а не когда тебе о них рассказали?

Френсис несколько минут рассматривала свои измазанные глиной носки. Она стояла возле пианино; коктейли, до которых они не дотронулись, сверкали, как янтарь в солнечном свете.

— Если честно, сперва раздался грохот, казалось, упало что-то тяжелое и твердое, похоже, мебель какая-то. А потом послышались удары.

— Так?

— Это могли быть удары кулака, но не думаю, чтобы удары кулака можно было расслышать через деревянные потолки и полы. Нет, не думаю, что эти гулкие звуки были ударами кулака. Для этого они были слишком мощными. Думаю, это собака кидалась на тяжелую дверь. Большая собака.