Игра без козырей

На следующий день пришел Рэднор, выглядевший на десять лет старше, усталый, подавленный. От его военной выправки почти ничего не осталось, под глазами и вокруг рта залегли глубокие морщины, голос был безжизненным Он вошел и с видимым огорчением уставился на мою забинтованную руку, которая обрывалась в четырех дюймах ниже локтя.

– Мне очень жаль насчет офиса, – сказал я.

– Ради бога...

– Можно его восстановить? Много разрушено?

– Сид...

– Наружные стены целы или все здание рухнуло?

– Я слишком стар, чтобы начинать все сначала, – сказал Рэднор, сдаваясь.

– Послушайте, уничтожены только кирпичи. Вам не надо начинать сначала. Агентство – это вы и ваши люди, а не здание. Все будут работать на вас с таким же успехом где угодно.

Рэднор сел в кресло, откинулся и закрыл глаза.

– Я устал, – проговорил он.

– Полагаю, вы почти не спали после того, что случилось.

– Мне семьдесят один, – вяло произнес он.

Я был искренне поражен. До нынешнего дня я считал, что ему около шестидесяти.

– Не может быть! – воскликнул я.

– Время бежит. Семьдесят один.

– Если бы я не предложил заняться Креем, ничего бы не случилось, – с раскаянием проговорил я. – Мне очень, очень жаль!

Рэднор открыл глаза и выпрямился в кресле.

– Это не ваша вина. Если и есть чья-то вина, то только моя. Если бы фотографии были у вас, вы бы не позволили Хегборну увезти их в Сибери. Я еще тогда понял, что вам не понравилось, когда я отдал их. Фотографии, попав в Сибери, стали прямой причиной взрывов. Это моя ошибка, а не ваша.

– Но вы же никак не могли предположить... – запротестовал было я.

– Я должен был предвидеть подобный поворот событий после стольких лет работы в агентстве. Думаю... наверно, я уже не способен ясно представлять... последствия. – Голос у него упал до тихого шепота. – Из-за того, что я дал Хегборну фотографии... вы потеряли руку.

– Нет, – решительно возразил я. – Нелепо упрекать себя в этом. Ради всего святого, прекратите. Ни один сотрудник агентства не позволит вам пребывать в таком настроении. Что будут делать Долли, и Джек Коупленд, и Сэмми, и Чико, и все остальные, если вы не начнете все снова?

Рэднор молчал.

– Рука у меня все равно не действовала, – продолжал я. – И если бы я уступил Крею, то не потерял бы руку. Но к вам это не имеет никакого отношения.

– Вы сумели запудрить мозги Крею. – Рэднор встал.

– Верно.

– Но мне-то вы не станете врать.

– Разумеется, не стану.

– Я вам не верю.

– А вы подумайте, со временем поверите.

– Вы не очень-то уважаете старших.

– А чего их уважать, когда они ведут себя глупо? – сухо проговорил я.

Он раздул ноздри, явно начиная злиться. Но вежливо спросил:

– А вы? Вы будете на меня работать?

– Это зависит от вас. А вдруг в следующий раз из-за меня всех нас убьют?

– Я рискну.

– Тогда ладно. Буду работать. Но мы еще не закончили с этим делом. Чико забрал негативы?

– Да. Он велел отпечатать снимки в двух экземплярах. Один комплект – для него, другой он передал для вас. Он сказал, что вы просили, но, право, не знаю...

– Вы привезли их? – в нетерпении перебил я.

– Да, они в машине. Вы уверены?

– Ради всего святого, я жду не дождусь их! – с жаром воскликнул я.

* * *

На следующий день я попросил еще несколько подушек и телефон возле кровати и заработал репутацию трудного пациента.

Этим утром агентство, втиснувшись в маленький домик Рэднора, снова начало работать. Долли позвонила мне, чтобы сказать, что у них совершеннейший ад, один телефон вместо тридцати необходимых, но, к счастью, все в приподнятом настроении, не расстраиваются из-за мелочей, в агентстве появилось новое выражение: «Холлилуйя». А теперь до свидания, потому что следующий в очереди на телефон показывает на часы, мол, ее время кончилось.

Позже из телефонной будки позвонил Чико.

– Сэмми нашел водителя цистерны, Смита, – сказал он. – Вчера Сэмми ездил к нему в Бирмингем. Теперь, когда Креи в тюрьме, Смит хочет дать показания под присягой. Он признался, что получил двести пятьдесят фунтов только за то, что вышел из кабины и, когда цистерна перевернулась, снял с нее цепи. А потом сидел на обочине дороги, стонал и жаловался, что ничего не помнит. Легкие деньги.

– Прекрасно! – сказал я.

– Но это еще не все. Изюминка в том, что у него еще целы эти деньги, он их спрятал в консервной банке и собирается сделать первый взнос на покупку дома. Он потому и соблазнился предложением Крея, что хотел купить дом. Крей сначала дал ему задаток, а окончательно расплатился десятифунтовыми купюрами, которые ты нашел в его кейсе и сфотографировал. У Смита есть один из тех банкнотов, которые на снимке. С ним он готов расстаться. Это будет вещественное доказательство. Но кто бы мог заставить его отдать остальные? Ты мог бы?

– Не думаю.

– Но все же у нас есть доказательства, что Крей причинил ипподрому злонамеренный ущерб.

– Потрясающе! А за что они задержали его сейчас?

– Ему предъявили обвинение в нанесении телесных повреждений, а остальных – в подстрекательстве и содействии.

– Значит, их приговор зависит от того, что присудят Крею.

– Если повезет.

– Но он все равно владеет двадцатью тремя процентами акций Сибери, – вздохнул я.

– Да, – хмуро подтвердил Чико.

– Что осталось от офиса? – спросил я.

– Еще идет осмотр. Наружные стены выстояли, но внутри все придется делать заново.

– Мы можем улучшить планировку, – обрадовался я, – и установить лифт.

– Конечно, можем, – снисходительно подтвердил Чико. – Впрочем, у меня есть еще одна информация, которая может заинтересовать тебя.

– Какая?

– На соседнем доме висит объявление: «Продается».

* * *

После обеда пришел Чарлз, а я как раз спал. И он, к сожалению, видел, как я просыпаюсь. Первые несколько секунд, когда возвращается сознание, всегда самые ужасные. Как обычно, я почувствовал адскую боль, а когда открыл глаза, возле кровати сидел Чарлз.

– Боже мой, Сид, тебе дают обезболивающее?