Черные тузы

ю, иногда играли в преферанс.

– Вот как, Овечкин играл в карты?

– Раньше играл, теперь бросил, не по своей воле, а просто так случилось. У них была своя компания: Толик, Эдик и ещё два старых приятеля. Один из них умер от рака год назад. И компания сама собой распалась.

– А телефона этого Эдика у вас случайно нет?

Ситникова подошла к секретеру, открыв дверцу, покопалась в бумагах и протянула Аверинцеву листок с телефоном.

– Только теперь Эдик уже не занимает высоких должностей в коммерческих банках. Не знаю, что случилось, но хорошую работу он потерял. И теперь трудится на каком-то складе. Это его домашний телефон. Только прошу, не говорите Краско, что телефон вы получили от меня.

– Это само собой, – Аверинцев сложил бумажку вчетверо и спрятал её в нагрудном кармане пиджака.

Аверинцев засобирался. Выйдя в прихожую, он обулся, надел теплый плащ и уже хотел прощаться.

– А вы вот в больнице лежали, это в связи с чем? – спросил он и тут же пожалел о своем вопросе.

Лицо Елены Евгеньевны мгновенно потеряло всякое выражение.

– Это по женской части, – тихо сказала она. В уголке правого глаза застряла мелкая колючая слезинка, похожая на острое стеклышко. – Толя не хотел детей, все поэтому.

– Простите.

Аверинцев закрыл за собой дверь.

Глава тринадцатая

Росляков ждал отца возле входа в рыбный магазин в одном из кривых таганских переулков. Замерзнув на улице, он обошел торговый зал, словно разборчивый покупатель один за другим внимательно осмотрел застекленные прилавки, вышел из магазина и ещё четверть часа топтался на тротуаре, мешая прохожим. Росляков понимал, что место для встречи отец выбрал самое неудачное.

Мороз сменился оттепелью. В сыром тяжелом воздухе висела бензиновая гарь, бесцветное городское солнце совсем померкло. И, казалось, сегодня само время замедлило свой монотонный бег, машины, подчиняясь этому замедлению, едва ползли по переулку, разбрызгивая вокруг себя темное месиво снега и грязи. Люди широко раскрывали рты, двигались нарочито медленно, обходя черные лужи и проеденные солью наросты из тающего льда.

– Все, сейчас я уйду, – сказал вслух Росляков, но вместо того, чтобы выполнить собственное обещание, остался стоять, где стоял. – Сейчас точно уйду. Прямо сейчас.

Отец все не появлялся. Из распахнутых дверей магазина несло несвежей рыбой и ещё какой-то дрянью, дарами моря, не имеющими названия, но имеющими острый неприятный запах. Росляков злился на отца, опаздывающего на встречу или вовсе забывшего о ней, говорил себе, что следует учиться ждать, смотрел на часы, стрелки которых докрутились до полудня, и, кажется, остановились навсегда.

– Прости, что опоздал.

Отец в кепочке и сером плаще на теплой подстежке появился ниоткуда, словно материализовался из серого уличного смога.

– Я уж думал ты того, – Росляков шмыгнул носом, – забыл, что мы условились встретиться. Вообще обо всем забыл.

– Не забыл. Я пришел вовремя, даже раньше времени, просто хотел посмотреть, ты один или не один, –