Ищу комиссара

Лидер бросил взгляд на окно.

— Не надо, — предупредил Шабалин. — Там люди.

Лидер выхватил руку из-за пазухи и резко обернулся, отпрыгнув одновременно в угол: теперь те, кто был за окном, достать его не могли. Стоявшая в углу тумбочка опрокинулась, веером рассыпались тетрадки. Женщина вскрикнула: в руке Лидера был не нож, а тяжелый автоматический пистолет.

— Ах, вот ты что, — сказал Шабалин. — И тут Собко просчитался: говорил, что ничего у тебя нет… Ну так брось, — продолжал он ровным голосом. — Крови на тебе нет. Брось, Лидер.

— Не подходи! — крикнул Лидер. — Не подходи, продырявлю!

Шабалин усмехнулся.

— Попробуй, — сказал он и шагнул от двери.

Лидер вскинул пистолет.

…Про этот тяжелый автоматический пистолет — 9-миллиметровый Борхардт-Люгер (парабеллум), изготовленный в 1935 году на Берлинском заводе оружия и боеприпасов, не знал никто: ни один оперуполномоченный, инспектор или следователь, ведший дела Лидера, ни один блатной — пусть и был он свой в доску, ни те двое, ушедшие с мехами на газотрассу, ни одна душа. Не знал о парабеллуме и Собко. Лидер никогда не брал его на «дело», никому не показывал и никому о нем не говорил. Многие годы перепрятывал из тайника в тайник. Между тем пистолет был у Лидера давно — с 1944 года; собственно, именно с этого пистолета и началась воровская эпопея Васьки Лидера.

Случилось это на переполненном вокзале крупного железнодорожного узла, куда он добрался после побега из детдома. Разный люд собрался на сибирском перекрестке: солдаты и офицеры с маршевых эшелонов, шедших на Запад— на фронт; калеки, инвалиды, выздоравливающие и отпускники, едущие домой — на Восток или ждущие оказии на Север, куда в то время никакой дороги, кроме гужевой, не было; эвакуированные, возвращающиеся в отбитые у немцев области. Налегке — с вещмешками или небольшими чемоданами, и с многочисленной поклажей — сундуками, корзинами, узлами, свертками, перинами и подушками в тюках, поверх которых восседали плачущие или молчаливые, привыкшие уже ко всему ребятишки. А мимо грохотали литерные с боевой техникой и горючим, боеприпасами и свежим пополнением; в танковом тупике стоял рев моторов, и в ту сторону никого не пускали — тупик был оцеплен солдатами.

Васька потолкался на перроне, на привокзальной площади, где бойкие бабы в борчатках продавали по бешеным ценам рыбные пироги и мороженую клюкву; у Васьки денег не было; бабы охотно брали вещи, но у Васьки и на обмен ничего не было, и он, начиная уже подмерзать в своей детдомовской телогреечке, вернулся в зал ожидания.

Перешагивая через спавших на полу вповалку людей, прошел в сторону закрытых касс, у которых дежурили хмурые, загорающие здесь уже по многу суток пассажиры, и, дойдя до крайней, ближней к кассам деревянной скамьи, обмер: на ней сидел мужчина в белом армейском полушубке и доставал из вещевого мешка продукты: буханку ржаного хлеба, банку мясных консервов, какие-то еще промасленные свертки.

Конечно, это был не тот самый человек, что приходил к ним на Конторскую улицу, но весь его вид: белый полушубок, вещевой мешок, из которого он так же не спеша доставал такие же продукты, а главное — его сытое лицо, — все напоминало Ваське страшный декабрьский день 41-го в Ленинграде. Но, быть может, главным воспоминанием был собственный Васькин желудок. Сухари из объедков, которыми снабдила его Кира, давно кончились, и теперь он с ненавистью, ощущая сосущую боль под ложечкой, смотрел на смачно жующего человека.

Неизвестно, чем бы все закончилось: быть может, мужчина и обратил бы внимание на разглядывавшего его мальчугана и — что вовсе не исключено — предложил бы поесть; но в это время открыли одну из касс, толпа загудела, и из нее вырвался крик: «Семеныч, литер давай!» Мужчина в белом армейском полушубке вскочил и, на ходу вытаскивая из-за пазухи какие-то бумажки, ринулся в толпу. В то же мгновение Васька схватил вещевой мешок и бросился к дверям. Мужчина, передав проездные документы товарищу, вернулся к скамье и, обнаружив пропажу, кинулся за вором, но было поздно: Васька успел проскочить в дверь, которую тут же заклинила толпа с улицы, прослышавшая, что открыли кассу. Мужчину в белом полушубке отшвырнули обратно в зал, никто не слушал, о чем он кричал, а Васька бежал уже по привокзальной площади…

В вещевом мешке оказались: две большие банки американских консервов с лошадью на этикетке; полотняный мешочек с сахаром; обернутый бумагой кусок сала; две пачки махорки; коробка папирос «Казбек»; две пары белья; немецкая опасная бритва «Золинген»; флакон тройного одеколона. И на самом дне, обернутый вафельным полотенцем, лежал парабеллум с двумя запасными обоймами.

Кто знает: быть может, мужчина, опасаясь ответственности за пистолет, вовсе не обращался в милицию, а может, и обращался, да милиция не нашла вора, — но именно с этой удачной кражи все началось. Возьми его милиция на этой первой краже — быть может, все повернулось бы по-другому — пусть даже и дали бы срок [21], а то и вовсе вернули бы только в детдом, где к тому времени сменился заведующий; но преступление, совершенное безнаказанно, да еще «из чувства справедливости», сделало свое дело.

Вскоре Васька столкнулся с местной шпаной, принявшей его в свою шайку, а еще через какое-то время получил на всю катушку за групповую кражу.

— …Не подходи!.. — вновь закричал Лидер, когда Шабалин шагнул в его сторону. Но Шабалин не остановился. Не сделав и попытки достать оружие, он неумолимо, без тени страха на лице надвигался на Лидера. Лидер вытянул руку с пистолетом — палец дрогнул на спусковом крючке, выбрав свободный ход…

— Вася! — крикнула женщина.

— Прости, Кирка, — сказал Лидер. — Не хотел тут… — И, развернув пистолет, упер ствол в переносицу. В тот момент, когда Шабалин изготовился к прыжку, Лидер спустил курок.

…Штурмовавший Ленинград генерал-фельдмаршал фон Лееб; сменивший его на посту командующего группой армий «Север» и пытавшийся уморить голодом осажденный город генерал-полковник Кюхлер — впоследствии также фельдмаршал; асы Геринга, ослепившие и убившие шестиклассника и разгромившие эшелоны с детьми; гитлеровские артиллеристы, методично обстреливавшие 9-й километр военно-автомобильной дороги через Ладогу… — все они крупно просчитались в отношении ленинградского мальчишки Васьки Хромова. Но теперь и они — и те, что живы, и те, что догнивают в гробах, и те, что продолжают сейчас их дело, — могут быть совершенно удовлетворены: пуля из надежного фашистского «парабеллума», не давшего осечки спустя сорок лет после изготовления, за тысячи километров от Ленинграда, в далеком сибирском поселке лесорубов и газотранспортников, настигла-таки Ваську Хромова— особо опасного рецидивиста Лидера…

…Вбежавшие на выстрел Титов и Марченко замерли в дверях. Из раскачивающейся еще на коротком шнуре между ножками трюмо телефонной трубки явственно слышался в мертвой тишине голос Собко:

— Васька! Лидер! Ты меня слышишь? Васька! Ты почему молчишь? Лидер!..

31

— Ну, что будем делать, тезка? — спросил Проводников.

Они стояли на пустынной, ярко освещенной дороге, в виду рокочущей станции, на том же месте, где задержали двоих со шкурками. Возможно, их уже видели из окна проходной, но что такого? Стоит четверка людей с какой-то поклажей в санках — скорее всего, рыбаки с подледного лова, ждут попутного транспорта до поселка — фанатики, конечно: в Новый-то год, но что ж, бывает: охота пуще неволи…

— Да что, — ответил Редозубов. — Двинем на станцию, товарищ капитан? Вон у них грузовик у проходной. Попросим на время…

— Давай, — согласился замполит. — Беритесь за постромки, — приказал он «рыжему» и его напарнику. Двое подошли к санкам и взялись за веревку. — Вперед!

— Погодите, — сказал Редозубов. — Железяку-то эту… — Он достал из сугроба автомат и сунул между мешками в санки. — Ну, теперь поехали…

— Стоп! — сказал на сей раз Проводников. — Машина!