Невероятные приключения Шарлотты Бронте

Гнев вновь вспыхнул в глазах Штайбера.

— Мы с вами не так уж отличаемся друг от друга. Вы тоже делали вещи, которые сами считаете недостойными, потому что исполняли приказ. На ваших руках крови не меньше, чем на моих. И ваша совесть не чище моей.

Слейд, плотно сжав губы, смотрел прямо перед собой на парящие далеко в небе облака. Я знала, что слова Штайбера больно ранили его, потому что в них была правда. Однако он сказал:

— Я — не такой, как вы. И докажу это, сделав вам предложение, которого вы не сделали бы никогда. Давайте вопреки верности начальникам объединим наши усилия, чтобы вывести из игры Найала Кавана и спасти мир.

Штайбер, ни минуты не колеблясь, ответил:

— Этого я сделать не могу.

Слейд посмотрел на меня, грустно улыбнулся и пожал плечами; он не особо ждал, что Штайбер согласится, но считал, что попробовать стоило. Теперь они оказались в тупике. Им никогда не удалось бы примирить свои разные представления о долге и чести.

В течение нескольких последовавших часов новизна впечатлений постепенно померкла, я устала от стояния у борта корзины и сидения на ее жестком полу. Чудовищная дань, которую пришлось заплатить за последние несколько ужасных дней, обессилила меня. Мои нервы не выдерживали постоянного рева двигателя; от яркого солнца кожа моя была опалена и болели глаза. Необходимость пользоваться ведром смущала до чрезвычайности. Фридрих и Вагнер пребывали в прострации от страха. Слейд и Штайбер больше не разговаривали, они молча помогали доктору Крику управлять аэростатом, но враждебность между ними была почти осязаемой. То, что у них в прошлом оказалось много общего, не прибавило Слейду симпатии к Штайберу. В других всегда больше всего ненавидишь то, что больше всего ненавидишь в себе. К тому же их разделяла слишком яростная ненависть и слишком много оскорблений, которые ни один из них не мог простить другому.

Сама я немного взбодрилась при виде живописного заката. Проплывая под облаками цвета лаванды по небу, окрасившемуся в оранжевые и красные тона, я испытывала восторг от близости к Богу. Но ночь опустилась быстро, и дальнейший полет проходил в темноте. Мы ориентировались по компасу и тусклому свету звезд, луны и фонарей, мерцавших на земле. Около восьми часов вечера мы наконец приблизились к Лондону.

Город казался неузнаваемым; раскинувшийся на многие мили, он был почти скрыт под покровом дыма, подкрашенного желтым светом тысяч фонарей, горевших вдоль улиц и в окнах домов. Я заметила несколько высоких башен и церковных шпилей, но единственной узнаваемой вехой оказалась Темза, чей черный, мерцающий в лунном свете изгиб делил город надвое.

— Где находится Великая выставка? — спросил Штайбер.

— В Гайд-парке, — ответила я.

— Но где он расположен? — спросил доктор Крик.

Пока они со Слейдом по очереди смотрели в бинокль, стараясь определить нужный курс, поднялся ветер. Баллон мотало из стороны в сторону. Корзина бешено раскачивалась. Я вцепилась в ее борт.

— Скоро мы будем вынуждены приземлиться, — сказал доктор Крик. — Если ветер еще хоть немного усилится, я не смогу управлять аэростатом.

Громкий резкий звук взорвал ночную тишину. Все насторожились.

— Кто-то стреляет в нас! — закричал Вагнер, бросаясь на пол рядом с Фридрихом.

Слейд, Штайбер, доктор Крик и я увидели фонтан красных звезд, вспыхнувший в небе. Последовали еще взрывы, и в небе расцвели новые «фонтаны», «колеса» и «букеты» из красных, зеленых и белых огней.

— Это фейерверк, — сказал Слейд.

Теперь, в свете огней, я увидела под ними, на земле, сооружение, которое посверкивало и отражало свет, как длинная, выструганная в форме креста глыба льда.

— Вон он, Хрустальный дворец! — сказала я, указывая рукой.

Глава сороковая

Подлететь к Хрустальному дворцу оказалось нелегко. Ветер относил аэростат в сторону от нужного курса. Доктор Крик запустил двигатель на полную мощность. Они со Слейдом и Штайбером до отказа натягивали рулевой трос, стараясь развернуть корабль. Корзину бешено раскачивало, я судорожно цеплялась за борт, стараясь не выпасть. Вагнер, сцепив ладони на груди и закрыв глаза, громко молился по-немецки. Фридрих стонал. Наконец каким-то чудом удалось выровнять курс. Хрустальный дворец увеличивался в размерах по мере того, как мы спускались ниже. Взрывы фейерверков слышались все ближе и громче. Я видела хвосты дыма, струившиеся за падающими разноцветными звездами.

Вдруг мотор затарахтел, закашлялся и заглох. Лопасти пропеллера замедлили вращение и остановились.

— Мы потеряли тягу! — Доктор Крик пытался снова запустить двигатель, но безуспешно. — Нужно немедленно приземляться, иначе, боюсь, нас отнесет и мы упадем в океан.

Он открыл клапан, и газ со свистом начал выходить из баллона. Снижение ускорилось. Просквозив через тускло светившуюся едкую пелену дыма, мы оказались под ней, над широко раскинувшимся Гайд-парком. Он был заполонен людьми; вдоль аллей, забитых каретами, горели газовые фонари. Хрустальный дворец мерцал в отдалении. Навстречу нам стремительно неслись верхушки деревьев. Сердце у меня застряло где-то в горле, легкие стиснуло от страха.

— Натягивайте! — крикнул доктор Крик.

Слейд и Штайбер повисли на рулевом тросе. Аэростат в последний момент, вильнув, уклонился от деревьев и оказался над широкой лужайкой. Люди на земле заметили спускавшийся прямо на них воздушный корабль и прыснули в стороны. Когда мы были уже футах в десяти от земли, резкий порыв ветра, ударив в бок аэростата, перевернул его. Корзина накренилась, и мы с криками вывалились из нее. Я рухнула на четвереньки с такой силой, что у меня клацнули зубы и очки съехали набок. Водрузив их обратно на переносицу, я увидела Вагнера, лежавшего подо мной лицом вниз, и услышала голос Слейда:

— Шарлотта! Ты жива?

Я встала на ноги.

— Да!

Слейд тоже уже стоял. А вот Фридрих лежал, обхватив руками бедро, и стонал:

— У меня сломана нога!

Вагнер — то ли без сознания, то ли мертв — не шевелился. Как бы ни был он мне противен, я ужаснулась при мысли, что случайно убила его. Штайбер в оцепенении сидел на земле и тер голову. Нас моментально окружила толпа людей, они смотрели на нас, не веря глазам своим, и издавали удивленные восклицания.

Доктор Крик, стоя на коленях, смотрел на часы. Довольно хмыкнув, он произнес:

— Я совершил первый перелет на паровом аэростате из Портсмута в Лондон за пять часов тридцать девять минут! Это историческое событие! — Потом он поднял голову и уже совсем нерадостно простонал: — О, Господи!

Лишившись груза, аэростат снова поднялся в небо как раз в тот момент, когда салют подошел к своей грандиозной кульминации. Ракета за ракетой взмывали в воздух. Баллон оказался в эпицентре каскада разноцветных искр, которые начали прожигать его насквозь. Газ внутри воспламенился, и произошел сокрушительный взрыв.

Массив оранжевого огня поглотил искры фейерверка и ярко, как солнце, озарил небо над Гайд-парком. От ужаса я издала пронзительный крик, который, как мне показалось, заглушил рев толпы. Горящие фрагменты холста, из которого был сделан баллон, разлетелись далеко в стороны и, словно огненные птицы, парили в воздухе. Тросы, падая на землю, свивались кольцами, напоминающими тоже огненных, но уже змей. Корзина, охваченная пламенем, колесницей Икара обрушилась на землю.

Слезы хлынули из глаз доктора Крика:

— Мой аэростат! — возопил он.

Люди бежали прочь от горящих останков воздушного корабля, планировавших им на головы. А к нам уже спешил полицейский констебль.

— Эй! У вас не было разрешения здесь приземляться. Это серьезное нарушение закона!

Мы со Слейдом отступили в сторону. Констебль сосредоточил внимание на Штайбере, сгреб его за воротник и сказал:

— Вы арестованы.

Слейд схватил меня за руку, и мы побежали. Я успела услышать, как Штайбер крикнул:

— Отпустите меня!