Седьмой лимузин

Патрон, возможно бессознательно, перешел в разговоре со старым сторожем на язык простонародья. Сторож, сняв шапку, почтительно пропустил их внутрь.

Они остановились у какого-то строения на задворках завода. Как и повсюду здесь, оно было заперто. Бугатти открыл массивную медную дверь, заметив при этом, что ключи от нее есть только у него самого и у Фернана.

Зажегся свет, и представшее взору зрелище в первый момент способно было обмануть человеческие чувства, — зоопарк, обитатели которого готовы вырваться на свободу. Нет, при более пристальном рассмотрении, это оказалось собранием анималистических скульптур, отлитых в бронзе. Миниатюрные лошади в стеклянных клетках. Хищники на краешке стола. Леопарды, бизон, птица-секретарь, готовая нанести удар. И каждое из созданий, казалось, томится в своей металлической шкуре и норовит вырваться из нее.

— Это все изготовил мой братец Рембрандт. — Бугатти смотрел и на Гривена, и на изваяния одним и тем же аналитически алчным взглядом. — Он тоже ненавидел войну. Он работал в Красном Кресте и повидал куда больше, чем следовало бы. И, кроме того, мне кажется, женщина разбила ему сердце. — Долгая пауза, в течение которой они оба смотрели на статуэтку, изображавшую французского бульдога. — Однажды, январским утром, он оделся в свой лучший костюм, даже нацепил белые перчатки, закрыл все окна, двери и пустил газ.

— Я вам сочувствую.

— Да, понятно, — резко сказал Бугатти, словно отложив тягостные мысли на другой день. — Но Бог иногда уравновешивает наши потери. Рембрандт не мог бы оставить мне более желанного наследства.

Бугатти остановился перед статуей львицы, стилизованной под ассирийского идола; выгнув спину, она лапой убивала змею.

— Посмотрите, как она упирается, как отталкивается задними лапами, самыми кончиками пальцев, от земли. Брат подсказал мне, как добиться такого эффекта применительно к автомобилю. Костяк — вот единственное, что имеет значение. Не добьешься красоты, если структура прогнила изнутри.

Затем он подвел Гривена к скульптуре, которую назвал высшим достижением своего брата Рембрандта. Стоя на задних ногах и упираясь передними в ствол дерева, бронзовый слон гордо удерживал на кончике хобота пляжный мяч. Рядом с ним стоял его серебряный двойник — меньших размеров, без мяча и без дерева, но в остальном совершенно точная копия. Меньший слон был укреплен на автомобильном радиаторе.

— Для лучшей машины в мире мне хотелось придумать что-нибудь оригинальное. — Конечно, в избытке скромности применительно к собственным детищам Патрона упрекнуть было нельзя, но в том жесте, которым он погладил статуэтку, сквозила беззащитность, с которой любящий отец думает о том, что люди высмеют его единственного сына. — Слон, объяснил мне Рембрандт, это истинный царь зверей. У него нет ни врагов, ни соперников. По крайней мере, не было, пока не появился человек. — Он отвернулся от статуэтки, в его голосе внезапно прозвучала неуверенность. — Как вам кажется, брат бы меня одобрил?

Гривен в задумчивости переступил с ноги на ногу.

— Ну, а где найти лучшее место для размещения его работы? Где еще она привлечет к себе всеобщее внимание?

Лицо Бугатти просветлело, он явно обрадовался тому, что интуиция не подвела его.

— Вы знаете, вы совсем не такой, как я себе представлял. Первый человек, который приобретет королевский лимузин. Я имел в виду совершенно другую персону.

— Благодарю вас, — несколько иронически отозвался Гривен.

— Я хотел сделать вам комплимент. Человек предполагает, а Бог располагает, не так ли? Да, мне кажется, творение Рембрандта попадет в хорошие руки. — Бугатти достал из кармана золотые часы. — Уже почти пять. У нас остается время до ужина. Я убежден, господин Гривен, что вы там будете… — Он пожал плечами, что в данном случае должно было означать включение Гривена в «большую семью». — А сейчас займемся, если так уместно выразиться, закуской.

Бугатти, извинившись, вышел позвонить и, вернувшись, ничего не объяснил Гривену. Гизелла и Брюллар промчались в обратном направлении по территории завода, как две кинозвезды, не снисходя до фабричных рабочих, приветствовавших и их самих, и своего босса. Бугатти и Гривен вошли в ангар, наполненный небесно-голубыми автомобилями Тридцать пятой модели… а кое-где попадалась и Тридцать седьмая, и, судя по внешнему виду, даже Сороковая. И они поехали вновь, на этот раз — мимо целого ряда построек, остроконечные крыши которых казались гофрированными, затем сбавили ход, увидев молодого мужчину — это был Анри с конюшни, — который уже дожидался их у особенно больших двойных дверей.

— Ты успел вовремя. — Спешившись, Бугатти передал конюху поводья. — До конца дня лошади нам не понадобятся.

Гривен хотел было погладить Гизеллу на прощанье, но она прянула ушами и подалась от него в сторону. К счастью, ее владелец и наставник, кажется, не заметили этого. Бугатти проследил за тем, как Анри уводит лошадей, а затем вновь достал связку ключей.

— Не подадите ли вы мне руку?

Патрон, как и большинство людей, с которыми доводилось сталкиваться Гривену, руководствовался в своих действиях косвенными мотивами; в данном случае, думал Гривен, речь шла о том, чтобы произвести максимальное впечатление демонстрацией своего детища. Нажатие на дверную ручку — и в образовавшуюся щель стало возможно увидеть статуэтку Рембрандта. Затем дверная щель расширилась — и дневной свет упал на радиатор в форме подковы, на передние фары, на длинные крылья машины. Размеры ее оказались просто невероятны — значит, Сан-себастьянские воспоминания не солгали. О Господи, да серебряный слоник на радиаторе оказался в аккурат на той же высоте, что еще совсем недавно глаза Гизеллы!

Бугатти прошествовал мимо полированных поверхностей из хрома и никеля, мимо огромных панелей корпуса, по-прежнему остающихся небесно-голубыми.

— Я испытываю некоторые затруднения. Рембрандт никогда не показывал свои работы незавершенными, и я стараюсь следовать его примеру. В корпусе я уверен, что же касается окраски… — Он пренебрежительным жестом указал на голубые выпуклости, позаимствованные, как тут же сам признал, у старого «паккарда» и, соответственно, производящие впечатление сравнительной дешевки. — Убежден, что моим клиентам захочется чего-то совершенно другого.

Он со значением помолчал. Гривен понимал, чего ждут от него. Все происходило, как некогда сформулировал Пабст, — предстояло открыть еще одно окно.

— Я ни в коем случае не взял бы на себя смелость усомниться в вашем вкусе, господин Бугатти. Но у меня действительно есть кое-какие задумки. И я прихватил с собой рисунки. Строго говоря, это не только мое пожелание, но и просьба фройляйн Краус.

— Что само по себе характерно. — Это был шелковый и вкрадчивый голос Элио. Но откуда же он взялся? Незаметно подошел? Нет, он стоял здесь, в ангаре, в тени королевского «Бугатти». — Фройляйн Краус почти всегда умеет настоять на своем.

Как долго он уже слушал их беседу? Гривен был слишком заинтригован, чтобы рассердиться по-настоящему. Элио, вычищающий грязь из-под ногтей, казалось, был счастлив отвлечься от своих разбирательств с Мео Константини.

— Я принимаю приглашение, — сказал Элио Главному Здешнему Начальнику. — И как знать? — Это он уже обращался к Гривену. — Может быть, вам когда-нибудь понадобится шофер.

— Хватит глупостей! — Но даже в эту минуту глаза Бугатти следили не за людьми, а за машинами. Он сел в лимузин, открыл дверцы и спереди, и сзади. — Скоро стемнеет. Элио, ступайте на свое место. Господин Гривен, садитесь рядом со мною и тщательно наблюдайте за всем, что я сделаю. У королевского лимузина имеются свои… причуды. И некоторые из них, если они застигнут вас врасплох, могут оказаться опасными.

И тут, когда Гривен уселся на непривычно высокое сиденье, его озарило. Великая Фантазия обернулась явью, начала сбываться, в буквальном смысле пришла в движение. Если бы только Люсинда была сейчас здесь! И чего бы только не отдал Гитлер, чтобы оказаться сейчас на его месте! Что ж, Гривен теперь все понял. И он чувствовал на себе взгляд Элио с заднего сиденья, взгляд, столь же задумчивый и испытующий, как его собственный в гитлеровском Мерседесе, когда он, не зная, о чем пойдет разговор, уставился в затылок Эмилю Морису… Нет, подумал Гривен, когда мотор заработал. Лучше не обзаводиться привычкой судить о других людях чересчур безжалостно.