Кто не спрятался (сборник)

– Вот, Валерий, – ломким, как первый ледок, голосом сказала она. – Товарищи из милиции.

Взгляд у Кошечкина потух, глаза сузились, даже курносый нос, кажется, заострился.

– Понятно... – протянул он. – А я-то думаю, что за торжественная встреча. Ну пошли. – И спросил у Северина: – Чемодан мой сами понесете?

– Еще чего! – удивился Стас и, с досадой глянув на Аню, произнес убедительно: – Вы, видно, нас не поняли. Мы хотим с вами кое о чем поговорить. Это много времени не займет.

– Ага, – понимающе кивнул Кошечкин. – Лет пять, не больше. Куда идти-то?

В железнодорожном отделе милиции нам нашли свободную комнату. Валерий вошел, оглянулся, положил чемодан на стол крышкой вверх, сел на стул и сказал потерянно, опустив голову:

– Давайте, зовите понятых.

Мы с Севериным глядели друг на друга, ничего не понимая. Наконец я спросил:

– Что у вас в чемодане? Кошечкин криво усмехнулся.

– Сами небось знаете, раз приехали...

– Вот что, – решительно сказал Стас. – Нет у нас времени. Открывай.

Валерий нехотя поднялся, расстегнул “молнию”, откинул крышку. Поверх тренировочных штанов, мятой рубашки, нескольких трусов и маек вперемешку с электробритвой и журналом “Юность” лежало около сотни, наверное, небольших керамических прямоугольников с торчащими в разные стороны проводками.

– Что это? – нетерпеливо поджав губы, поинтересовался Северин.

– Как “что”? – поразился Кошечкин. – Резисторы...

И тут его словно прорвало.

– Ведь я ж его просил, я ж его умолял, – чуть не плача закричал он. – Не посылай ты меня на такое дело! Хватит, мало мне, что ли? Повидал теплые края!.. Нет! Тебе, говорит, честь завода не дорога, тебе, говорит, производство наше до фени, у нас, говорит, опытная, линия стоит, у нас, говорит, план уже не горит, а тлеет... Эх!.. – махнул он рукой и отвернулся, сказав глухо: – Как был дурак, так, видно, и остался.

Стас подошел к чемодану, потрогал кончиком пальца один из проводков.

– Где вы их взяли?

– Известно где... – с тоской ответил Кошечкин. – Помыкался там с неделю в ихних канцеляриях, а потом надоумили добрые люди: за шесть бутылок водки вынесли мне прямо через проходную два полных кармана...

– Так-с, – подвел итоги Северин и захлопнул крышку чемодана. – А ведь мы вас не за этим искали. Нам надо с вами поговорить про одного вашего старого знакомого. Яропов Илья, помните такого?

– Пиявка? – с изумлением повернулся к нам Кошечкин. – Да я про него и думать забыл!

– Самое время вспомнить, – заметил Стас. Через сорок минут я захлопнул свой блокнот.

– Спасибо, – сказал Кошечкину Северин, крепко пожимая ему руку.

– Ас этим что? – растерянно поинтересовался тот, кивая на чемодан.

Стас недоуменно пожал плечами. А я предложил:

– Набери-ка номер этого своего шефа. Кто там у вас?

– Начальник отдела снабжения, – ответил Валерий, снимая трубку. – Алло, Иван Тимофеевич, это я...

Мембрана работала хорошо, и мы все ясно услышали рокочущий начальственный басок:

– Привез?

Северин перехватил трубку.

– Иван Тимофеевич, день добрый, капитан Северин из уголовного розыска беспокоит. Тут вот у вашего товарища в портфеле лежит некоторое количество... э... резисторов. Вы посылали его именно за ними?

Была пауза. Потом последовал уверенный рокочущий ответ:

– Товарища Кошечкина посылали выбить для нашего предприятия фонды на эти резисторы. Никто не уполномочивал его добывать их, так сказать... в натуральном виде.

– Не уполномочивал? – переспросил Северин.

– Нет, – твердо ответили ему.

Валерий Кошечкин слушал, вжав голову в плечи.

– Но без этих резисторов действительно стоит линия? – продолжал заинтересованно расспрашивать Северин.

– Стоит, – вполне по-человечески вздохнули на том конце провода.

– Тогда последний вопрос, Иван Тимофеевич: вам честь завода очень дорога?

– Что? – крякнула трубка.

– Ничего, – ответил Северин и тихонько положил ее на рычаги. – Собирай манатки, – повернулся он потом к Кошечкину, – и дуй отсюда. За помощь спасибо. А завтра начинай искать другую работу. Эта тебе не подходит.

И вот мы снова – в который раз! – сидим напротив друг друга в балакинском кабинете. На столе перед нами два пухлых тома яроповского дела. Но если верить Диме (а верить ему, безусловно, надо), нас может интересовать здесь лишь самый первый документ. А именно, рапорт о том, как в одну прекрасную ночь был накрыт притон Пиявки.

Будем говорить прямо, тогда, семь лет назад, наши коллеги поработали неважно. В рапорте это даже не приходится читать между строк. Есть и виновник – тот самый участковый предпенсионного возраста. Бесшумно проникнув под утро в квартиру, предводительствуемые им (как знатоком местности) оперативники заблудились в огромном коммунальном коридоре, в темноте вломились не в ту дверь, разбудили соседей. Под шумок кто-то вырубил пробки, и, как предполагается, часть посетителей заведения успела смыться через знакомый нам, но, увы, неведомый участковому черный ход.

На месте, кроме хозяина, остались всего трое. Да и то сказать – на месте! В соседней пустующей комнате, из которой одни жильцы уехали, а других еще не заселили, двое мужчин играли в карты при свечах. Женщина, вернее, молоденькая девушка спала тут же, на брошенном в угол старом матрасе и проснулась только, когда в комнату вошли с фонарями. По заключению экспертизы, все задержанные находились в различных стадиях наркотического опьянения. Но поскольку наркотиков при них обнаружено не было, их утром отпустили. В дальнейшем, на следствии и на суде, давая свидетельские показания, они повторяли в общем одно и то же: у Яропова в квартире бывали, друг с другом, а также с другими посетителями притона знакомы только в лицо, если и приходилось употреблять наркотики, так лишь те, что предлагал Пиявка...

– Я вот тут подсобрал кое-какие данные на этих трех задержанных, – скромно сообщил Балакин, вынимая из ящика стола листок бумаги. – Номер первый некто Кострюмин Валентин Анатольевич, 1946 года рождения, дважды судимый, оба раза за кражи личного имущества. Судя по манере изложения на допросах – натуральный вор-рецидивист. “Гражданин начальник” и все такое прочее. В момент задержания инвалид второй группы, психбольной. В 1983 году скончался в токсикологическом отделении больницы Склифосовского от острого отравления наркотическими веществами.

– Бедняжка, – пробормотал Северин.

– Номер второй, – продолжал Дима, – Данилевский Виктор Павлович, 1951 года рождения, член московского групкома графиков, фотограф. На момент задержания не судимый. Этот не чета первому – интеллигент! Все объяснения писал собственноручно и довольно грамотно, да еще со всякими вывертами: “учитывая вышеизложенное”, “считаю долгом сообщить уважаемым органам”, “см. выше” и так далее. Поскольку ничего больше для его характеристики нет...

– Есть, – между прочим вставил Северин, но Балакин не остановился, только брови приподнял в знак того, что воспринял информацию, и продолжал:

– ...то я эти выраженьица выписал: авось пригодится! Если, конечно, не считать характеристикой членство в этом групкоме, где в те времена, по-моему, чуть не половина московского преступного мира состояла. Но и того, что по сведениям с бывшего места прописки в 1981 году он осужден к шести годам сразу по трем статьям: мошенничество, хранение огнестрельного оружия и оказание сопротивления при задержании...

– Ну это не характеристика! – махнул рукой Стас, а я спросил:

– Не маловато для такого букета? Балакин пожал плечами.

– Я послал своего паренька в нарсуд за этим “делом”. Должен скоро привезти.

– И где этот Данилевский сейчас?

– Запрос в колонию я отправил, но ответа пока, естественно, нет.

Как всегда, Балакин был четок, пунктуален, профессионален. Не зря наше начальство давно поговаривает о том, чтобы перетащить его в управление.

– И наконец, как любит говорить наш друг Северин, – тут Дима тонко улыбнулся, – последняя маленькая деталь. Третий задержанный, вернее, задержанная – Салина Александра Игоревна, 1962 года рождения, выпускница средней школы, на момент задержания нигде не работавшая...