Последний грех (СИ)

— Пустите! Я не хочу!

— Заткнись, гнида! — Карпыч хрипел, — Я тебя, сучок, как клопа…

— Марк Сигизмунович, помогите! Вы же можете! По-о-ожалуйста!

Максим плакал, рыдал, кричал, но издаваемые звуки растворялись в небытие. Ошеломленный действом, Марк испуганно замер и лишь пялился на неравную схватку. Карпыч хоть и справлялся, но мальчишка вертелся, как юла.

— Хрен ли стоишь?! Помогай давай! Руку держи!

Танцор встрепенулся, схватив руку Максима, уселся на нее коленками.

— Максик! — Шапиро быстро запричитал. — Не кричи, мой сладкий, не надо! Ты сам не понимаешь, отчего отказываешься! Тебе там будет хорошо!

— Пожалуйста, пустите! Что вы делаете?! — Детский крик рвал воздух и сердце Марка. — Я не хочу!

— Падла, тебя никто и не спрашивает! — Сдерживаясь от соблазна отвесить оплеуху, Карпыч достал шприц. Не целясь, воткнул его в детскую руку и вжал поршень. Максим ойкнул и почувствовал, как что-то острое, словно жало пчелы, исторгло в него яд. Впрочем, боль от острых коленей Марка была еще сильнее.

— Рука!

— Все, можешь вставать. — Карпыч вытащил из кожи шприц. — А то, видишь, орет — пережал что-ли. А то он твой кордебалет — как танцевать-то будет?!

Сейчас, когда самое трудное было позади, усач мог позволить себе шутку. Марк напротив — поднявшись, испытывал болезненные муки предательства. Не желая более участвовать в акте насилия, поспешно скрылся на кухне.

— Ну что, голубок?! Побегал и будя. — Надзиратель похлопал Максима по щеке. — Я тебя сейчас отпущу, а ты не дергайся. Все равно бесполезно, никуда тебе уже не деться.

Усач медленно поднялся и, ожидая неповиновения, внимательно наблюдал за жертвой. Но мальчик почти не шевелился. Пластом лежал на полу и нервно всхлипывал. Мучитель, усевшись в кресло, крикнул.

— Марк, слышь?!

— Что?

— Воды принеси! Упарился я что-то.

Откинувшись на мягкую спинку, усач глубоко вбирал в себя воздух. Пацан негромко всхлипывал, но следить за ним уже не имело особого смысла — выход был под контролем. Карпыч уже и сам хотел встать за водой, как пацан, будто ужаленный, прыгнул. Звон разбившегося стекла раздался после. Усач вскочил, дернулся к окну и почти успел. Напролом, воткнувшись в раму головой — Максим продирался сквозь осколки. Суча ногами, толкал тело в пустоту.

— Ах, ты, гондон! — Карпыч держал его за лодыжку. — Стоять!

Мощно, рывком, он дернул его назад. Осколки отпускать добычу не хотели, продирая кровавые дороги, держали ее острыми когтями. Усач дернул его еще раз и, обливаясь кровью, мальчик грохнулось на пол. Сквозь пелену прощания с реальностью, едва разобрал.

— Марк! Сука! Тащи, блядь, бинт! Быстрее! Тварь эта сейчас кровью изойдет!

Свет в глазах быстро угасал, усатая рожа растворялась в его тьме, и он улыбнулся: «Наконец-то! Я — свободен».

Глава 20

Шапиро стоял у зеркала и внимательно рассматривал лицо. Испещренное глубокими морщинами, лицо немолодого человека. В последние годы оно доставляло немало хлопот. Марк поднял вверх брови, пергаментная кожа, словно гофрированный картон, сложилась в десятки крупных и мелких складок.

— Черт, еще одна!

Он недовольно поморщился. Еще вчера этой, едва заметной черточки в верхней части лба не было, а сегодня вот она — пожалуйста. Он запустил палец в банку и, навернув жирный слой крема, поднес ко лбу. Круговыми движениями погладил складку, но исчезать та и не думала. «Время, время! Твой бег неумолим. А ведь еще недавно я даже не выглядел на свой возраст. Как переменчива жизнь».

За прошедшие годы Марк сдал. Нет, с фигурой по-прежнему, все было в порядке. Стройный, пластичный, но… старичок. Глаза ввалились, морщины стали глубже, а волосы на узком черепе поредели настолько, что он уже всерьез подумывал о подходящем парике. Да и общий тонус оставлял желать лучшего. Энергию для репетиций приходилось буквально вырывать у организма. А впереди — столько планов.

Но все это — сейчас, а тогда, как и Карпыч, он остался не у дел. Благо, деньги, отложенные на черный день, позволили протянуть несколько месяцев. А потом Марк нашел другую работу.

Мюзиклы — символы новых времен медленно, но верно перебирались с Бродвея на московские подмостки. Постановки, шедшие там десятилетия, изживали себя, но для России они были открытием. Продюсеры пребывали в восторге, публика — тоже. Свежая струя шоу-бизнеса приносила хорошие барыши. Вот здесь и оказались востребованы способности Марка. Мюзикл, ведь, нужно было не только купить, его нужно было поставить. И если с правами все более-менее было просто, то с постановками случались накладки. Шапиро взяли помощником к иностранцу — к постановщику с самого Бродвея. Как-никак, а с техникой танца у Марка все было в порядке. Конечно, за несколько лет балетный профессионализм он подрастерял, зато научился другому: быть в центре и заставить себя слушать. Для хореографа-постановщика качество неоценимое.

Молодые танцовщики, на взгляд Шапиро, мало отличались от его прежних учеников. Аналогичные шутки, дурачества, склоки. Только вот конечности подлиннее, да пластика в силу возраста развита больше. А так… Словно в подвале, он громко хлопал в ладоши и гнусавил манерным голосом.

— Что вы творите, идиоты?! Не ноги, а палки! Тянуть надо плавно. А поворот? Где ты видел такой поворот?! Грузчик с мешком сахара, и тот поворачивается изящнее!

Но, если его гнев танцовщики воспринимали нормально, то подвальные похвалы здесь были неуместны. Язык так и норовил выдать: «Молодец! Умничка! Жду тебя в своей комнате». Марк едва успевал поправляться: «… в своей… новой программе». На вопрос — какой, он только отмахивался — мол, придет время, узнаешь. Потом все прошло. Марк забыл старые привычки.

Балетная основа и бродвейские технологии выдали неплохой результат. Хореография в постановке получилась крепкой, зрелище — захватывающим. Уже через два, слепленных им, мюзикла Марка пригласил другой продюсер и не помощником, а главным постановщиком. Размер обещанного гонорара перевесил все сомнения. Хотя проект был не прост: массовые сцены, рванный ритм и отсутствие заокеанского консультанта. Впрочем, он и не из таких передряг выкручивался. Да и какая это передряга?! Так, мелочи жизни. Марк справился, премьера прошла блестяще.

Творческий подъем, прилив душевных сил — Шапиро давно не чувствовал себя так хорошо. Ах, если бы продюсер вложил больше денег в декорации, костюмы, спецэффекты! О них итак уже писали в центральных прессе и показали в новостях, но Марк смотрел дальше: Европа, зарубежное турне, мировая слава. Мечты, мечты! Но и тем, что он имел сейчас, Шапиро был вполне доволен. Все-таки, в девяностые о таком и мечтать было невозможно.

Творческая жизнь била ключом, а в личной был застой. Здоровье и, как следствие, потребности уже были не те. Да и желания искать себе помоложе и поактивнее не было. Случайные связи иногда врывались в его размеренную жизнь, но сам Марк делал все, чтобы случайность не переросла в привычку. «Выпили, переспали и домой, молодой человек! У меня и без вас дел по горло».

Медленно втирая крем в кожу, Марк поднял вверх подбородок. Шея была еще хуже лба. Обвислые складки, дряблая кожа. На людях он повязывал шейный платок. Желтый или нежно-голубой. Аксессуар, как казалось Марку, придавал ему шарм и неотразимость. Но сейчас платка не было, и он ясно видел, испещренную морщинами, шею. Исчезнуть складки уже не могли, но регулярный уход не давал им расползтись дальше. Он вновь коснулся пальцем крема, и тут раздался звонок — одиночная трель входной двери. Марк застыл в недоумении: «Кто бы это мог быть?!». Нет, сегодня он никого не ждал. Да и вообще — его небольшая квартирка уже давно не видела гостей. Секунда — звонок повторился. Вытерев палец о край банки, Марк запахнул халат. В коридоре мягко прильнул к дверному глазку. Снаружи стоял парень — светловолосый, с сумкой на плече и белым прямоугольником в руках.

«Симпатичная мордашка. Нет, пожалуй, он мне не знаком. Интересно, кто это?!»