Тень королевы, или Слеза богини

Круглая луна, застрявшая в прямоугольной деревянной раме, казалась ненастоящей, нарисованной. Ее свет ложился на бетонный пол бледными молочными разливами.

— Я до него не достану, — тихо сказала я.

— Что?

— Мне нужно достать до окна.

Слава подошел к стене и опустился на колени. Я опешила. Помолиться решил? Сейчас?

— Забирайся, — сказал он будничным тоном.

— Куда? — не поняла я.

— На плечи!

Тут я сообразила. Нагнулась и начала расшнуровывать грязные кроссовки.

— Что ты делаешь?

— У меня обувь вся в грязи...

— Ну и что? — почти закричал он. — Не тяни! Я больше не могу!

— Не ори! — огрызнулась я. — Я тоже не железная.

Развязала шнурки, стянула с себя кроссовки и подошла к Славе.

— Держись за стену и забирайся на мои плечи.

Ступни ерзали по чужим упругим мускулам и никак не могли найти точку равновесия.

— Я сейчас свалюсь!

— Не свалишься! Впереди стена!

Несколько минут мы балансировали, как два акробата в цирке. Наконец я нашла более-менее устойчивое положение и замерла. Слава осторожно и медленно начал подниматься на ноги. Его ладони обхватили мои щиколотки.

— Держись, держись, вот так, умница...

Глядя вниз, я подняла руки и зашарила по стене ладонями. Костяшки пальцев больно ударились о какой-то выступающий край.

Я подняла голову.

Луна, спрятанная за стеклом, светила всего в полуметре от меня. Маленькое бледное пятно. Мертвая бабочка, пришпиленная булавкой к прямоугольной раме. Фантазия в духе Сальвадора Дали.

«Дом принца Дании. Подвал. Путь к свету. Под ним».

Все просто.

Я осторожно потянулась вверх. Подоконник. А под подоконником, между деревянным основанием и стеной, довольно большая щель. Ладонь входит свободно. Почему такая щель? Ах, да... Отделочные работы еще впереди. Еще немного — и эта щель будет намертво замурована. И то, что в ней находится, тоже.

Ладонь шарила по холодной шероховатости кирпича и бетона. Просто колючие выступы, и больше ничего. Неужели ошиблась?

— Поднимись на носки, — сказала я, глядя вниз.

— Что?

— Я не достаю до конца! Поднимись на носки!

— Я долго не удержусь...

— Хотя бы секунду!

Меня резко подбросило вверх. Я вытянула руку так далеко, как только могла. Пальцы уткнулись в край стены под подоконником. Теперь короткое быстрое движение слева направо.

— Есть!

Слава тяжело задышал.

— Ирка, я больше не могу...

— Все! Зацепила!

Пальцы нащупали край полиэтиленовой пленки, или пакета. Я едва успела вцепиться в нее, как меня потащило вниз.

Но я не выпустила свой трофей.

Сверток выскочил из-под окна и упал на пол с легким, почти неслышным стуком. Я прыгнула вслед за ним, не думая, не размышляя, не примериваясь... Пятки больно ударились о холодный бетон. Я тихо охнула.

Круг света вспыхнул в темноте и заплясал по полу. Вот он!

Я упала на колени и схватила что-то небольшое, плотно замотанное в черную полиэтиленовую пленку. Трясущимися пальцами размотала плотную водонепроницаемую обертку, бросила ее на пол. Рядом тяжело дышал Слава.

У меня в руке была продолговатая бархатная коробочка. В такие коробочки упаковывают драгоценности, купленные в магазине.

Замка на них нет. Нужно только поднять крышку.

Я провела пальцем по ворсинкам черной ткани.

— Ну?!

Я не поняла, кто это сказал, я или Слава. Но раздумывать и переспрашивать не стала.

Подцепила пальцем низкую черную крышку и потянула ее вверх.

И она сдалась без сопротивления.

Я не заметила, что Слава погасил фонарик. Потому что яркий голубой свет, шедший из глубин черного бархата, ослепил меня.

Я закрыла глаза и посчитала до пяти.

— Выключи фонарь, — попросила я ровным голосом.

— Давно выключил, — ответил голос, который я не узнала. — Бриллиант отражает лунный свет.

Я снова открыла глаза и несколько минут смотрела на голубое пламя, мерцающее в руке.

Легенда говорила правду. Камень был странной и непривычной для глаз формы. Суженный наверху, он растекался к низу тяжелой хрустальной каплей. Слезой.

Слезой богини.

Бриллиант был необыкновенно прозрачен и не походил ни на один виденный мной драгоценный камень. И дело было не только в его фантастических размерах.

Крохотные бриллиантики, разложенные на витринах ювелирных магазинов, весело разбрызгивают вокруг себя разноцветную хрустальную радугу. Устраивают маленький драгоценный фейерверк.

Этот камень не отражал свет. Он светился изнутри, словно в него каким-то колдовским образом вмонтировали маленький голубой прожектор.

— Можно его подержать? — спросила я трясущимся голосом.

— Попробуй, — ответил Слава голосом, не отличимым от моего.

Я дотронулась до бриллианта и почувствовала, что он лежит не на бархатной подушке. Мои пальцы быстро обшарили пространство вокруг «Второй капли». Похоже на кусок железа неровной формы. При чем тут железо?

— Что это? — спросила я в растерянности.

Фонарик вспыхнул снова и осветил изломанные ребристые края. Камень был намертво вплавлен в кусок бурого металла.

— Что это? — спросила я снова.

— А ты не понимаешь? — ответил Слава севшим голосом. — Это обломок короны! Короны последних правителей Пальмиры! Боже мой! Не дай сойти с ума!

— Корона? Из железа?

— Какое железо, дурочка! Это золото! Потускневшее золото! Еще бы не потускнеть! Две тысячи лет!

Слава хрипло захохотал. Вдруг он оборвал смех и насторожился. Схватил меня за руку, прислушался.

— Тихо!

Я замерла на месте.

— Тут кто-то есть, — прошептал Слава мне на ухо.

Бесшумно повернулся и растворился в темноте недостроенного дома. А я стояла, не шевелясь, и смотрела на ровный голубой свет, спрятанный в моей руке.

Это было самое красивое зрелище, какое я видела в своей короткой жизни. Камень впитывал тусклые лунные лучи и преображал их в голубую текучую реку. Свет переливался внутри твердой прозрачной глубины, притягивал и завораживал взгляд. Кто сказал, что алмаз — это всего лишь твердый углерод? Глупость какая! Этот камень — живой.

Никому его не отдам.

Это было последнее, что я подумала. Сзади надвинулась ладонь с зажатым в ней платком. Ткань пахла острым и дурманящим запахом нарциссов. Платок прижался к моему носу, я опустила руку, и голубой свет перед глазами померк.

Темнота все-таки добралась до меня.

В детстве мне удалили аппендицит. Эту операцию я помнила очень долго, но совсем не потому, что у меня что-то болело.

Помнила потому, что мне дали наркоз.

И кино, которое мне показали во сне, было таким цветным, ярким и захватывающим, что не хотелось просыпаться.

Помню, что после возвращения в реальный мир, я долго не могла придти в себя от разочарования: таким серым, тусклым и скучным он выглядел после мира, увиденного мной на операционном столе.

Постепенно с течением времени воспоминание потускнело, краски выцвели, и я научилась находить красоту и яркость в мире реальном.

А потом на меня свалились обязанности, и мне вообще стало не до иллюзий.

Но сейчас я точно знала, что нахожусь в мире иллюзорном, ненастоящем. Все-таки небольшой опыт у меня уже есть.

Настоящий мир никогда не бывает таким красивым.

Я видела огромный, смутно знакомый город, который не могли построить современные архитекторы. Потому что этот город органично и естественно вписался в окружающее пространство, а не захватил в войне с природой нужную территорию.

Дворец, огромный храм с длинным порталом, мозаичные полы, колонны, в уголках которых свили гнезда ласточки, фонтаны, статуи на площадях...

И огромная толпа зрителей, собравшихся поглазеть на невиданное зрелище.

Длинная процессия медленно двигалась по широкой, вымощенной камнями улице.

Впереди всех ехал высокий худой человек.

Человек был не молод, но и не стар. Морщины, резкими прямыми линиями исчертившие его худощавое надменное лицо, говорили, скорее об усталости, чем о возрасте. У мужчины были очень светлые серые глаза, ярко выделявшиеся на смуглом загорелом лице, и эти глаза напоминали глаза хищных птиц. Возможно потому, что были такими же ясными, возможно потому, что мужчина, подобно хищной птице, смотрел не на толпу, бросавшую под ноги его коня цветы и венки, а куда-то вдаль, на одному ему видную цель.