Преступление не будет раскрыто

— Послушай, Миша, — спохватившись, обратился к нему Олег. — Не найдётся какой-нибудь книги? Понимаешь, привычка засыпать с книгой.

— А вот в тумбочке посмотри, найдёшь что-нибудь.

— Спасибо.

— Отдыхай, спокойной ночи.

— Приятного сна.

Михаил вышел. Олег, оставшись один, принялся рассматривать свою келью. В углу стояла кровать с белоснежным бельём, над которой висел тканый коврик с изображением хатки, садика и реки. Возле кровати лежал кусок тёмно-зелёной дорожки. Напротив сплошной стеной выходила в комнату боковая часть огромной печи. Между печью и кроватью, в головах, стояла тумбочка, накрытая вышитой белой салфеткой. На ней маленький радиоприёмник, зеркало и настольная лампа.

Два стула стояли напротив кровати у печи. Там, где кончалась кровать, было окно, завешанное белыми занавесками и тюлевыми шторами. Окно было закрыто ставнею. Оно выходило в ограду. Комната закрывалась дверью. «Тут недурно, — подумал Олег, приложив ладонь к тёплой стенке печи. — Уютно и тепло». Он открыл тумбочку и нашёл в ней книгу по душе. То были детские рассказы Пришвина об охоте и животных. С ней он лёг в постель, почитал немного и заснул.

Утром рано Михаил разбудил его. Напились чаю и пошли в контору комбината. Когда директор, глядя в трудовую книжку, спросил, кем бы хотел, работать, Олег ответил, что первое время согласен учеником рамщика. Директор сказал: «Пиши заявление». Михаил показал Олегу тот участок, на который ему на другой день нужно было уже выходить на работу и подробно объяснил устройство пилорамы.

— В крайнем случае, — предупредил Михаил, — что сломается и не сможешь наладить, вызывай сразу меня.

На обед они пошли вместе. После обеда Олегу делать было нечего, и он пошёл во двор колоть дрова. За три часа наколол их столько, что весь вечер втроём — хозяева и он — складывали их в поленницы.

— Весь швырок исколол, — ворчал Михаил. — Целую машину. И охота тебе было?

— А все равно делать нечего, — отвечал Олег, складывая и разравнивая дрова.

— Гулял бы себе по деревне.

Хозяйка молчала и улыбалась, явно довольная трудолюбием деверя, ибо Михаилу с его ленью хватило бы здесь работы на месяц.

XI

Вадим Пономарёв между тем заметал следы преступления. С Инной и Зоммером договорился, чтобы они молчали. Машину промыл и протёр до блеска, почти никуда на ней не выезжал. Прямых улик он не оставил. Никто из знакомых не видел, когда он в ту ночь приехал домой и загнал машину в гараж.

Тогда он дрожал от страха. Положение усугублялось ещё и тем, что он не знал, как объяснить Марине своё отсутствие. Он хорошо помнил себя в ту ночь, особенно помнил, как пришёл домой. Отомкнув дрожащими руками квартиру и сняв с себя в темноте на ощупь пальто и шапку, он на цыпочках прошёл к себе в комнату и застал Марину за книгой. Как только он вошёл, она молча, не глядя на него, поднялась с кресла и, сбросив с себя халат, легла в постель. Он ещё долго сидел в полной тишине с расстёгнутым воротом рубашки и сдвинутым на бок галстуком. Потом расшнуровал ботинки, снял их и поставил у входа, не спеша разделся. Страх так и не покидал его. Потушив свет, он, дрожащий, пристроился с краю. Когда тихонько потянул на себя одеяло, Марина вдруг встрепенулась и сказала ему: «Подлец, не прикасайся ко мне!» Дня три она с ним не обмолвилась ни словом.

До жены и родителей его пока не доходили слухи о гибели дворника, никто его не тревожил, и он постепенно обрёл внешнее спокойствие. Однако домашние стали замечать за ним одно странное свойство: он вздрагивал, когда раздавался звонок у двери, и часто сам шёл в прихожую проверить, кто пришёл.

Трагический случай снова свёл его с Инной Борзенко. Однажды утром, придя на работу, он отпросился у главного конструктора якобы полечить зуб и пошёл к ней разведать её намерения. Он боялся, что она при малейшем подозрении может струсить, ибо знает, что молчание свидетелей в таких случаях весьма опасно для них. Дома она была одна. Они прошли в комнату и сели на диван. Вадим молча положил руку ей на колено. Потом вдруг порывисто обнял её и стал целовать. Впился в её бледные и влажные губы, снова опустил руку ей на колено и стал поднимать подол юбки. Инна еле освободилась от его цепких губ.

— Перестань сейчас же! — крикнула она. — Что это ещё за страсти тут разыграл?

— Инночка, — сказал Вадим, — я сам не свой. Давай…

— Нет! — Инна оттолкнула его и опустила подол. — Зачем пришёл? Впрочем, вопрос излишний. Я знаю, зачем пришёл?

Вадим съёжился.

— Боишься, не выдала бы, — продолжала Инна. — Не бойся, я доносить не пойду. Думаю, что рано или поздно сам пойдёшь куда следует и не станешь впутывать меня в эту историю.

Они помолчали. Вадим сказал, что очень боится.

Инна ответила, что ей противно все. Разговор не клеился. Они простились, оставив в душе друг друга смятение и тревогу.

Несколько дней подряд Вадим отпрашивался у шефа лечить зуб и ходил к ней. Она встречала его холодно, и разговор по-прежнему не клеился.

Вечерами же, чтобы не навлекать подозрений жены, ровно в шесть Вадим приходил домой и никуда не выходил более, читая книги, работая в гараже и изредка переговариваясь с Зоммером по телефону. Прошёл месяц. Дворника давно похоронили. Зоммер был надёжный товарищ и молчал. Он напоминал Вадиму, чтобы не оставлял без внимания Инну, сетуя, что она слишком чувствительна и сердобольна. Но она тоже молчала. Не хотела быть впутанной в эту историю. Боязнь быть арестованным и осуждённым постепенно проходила у Вадима, как вдруг объявился один случай, который имел роковое значение не только для его судьбы, но и для судеб всех его близких.

Однажды днём Инна гуляла по центральной улице города. От нечего делать она зашла в галантерейный магазин и тут вдруг заметила, что за ней ходит совсем незнакомый ей пожилой низенький мужчина в очках. С ним была какая-то женщина. Оба они очень подозрительно смотрели на неё. Когда же она, чувствуя их пристальные взгляды, оборачивалась к ним лицом, они ещё внимательнее рассматривали её. Она вышла из магазина, и они пошли за ней. Чувствуя недоброе и надеясь отвязаться от назойливых преследователей, она решила воспользоваться подошедшим к остановке трамваем и вместе с нахлынувшей толпой пассажиров вошла в него. Низенький толстый мужчина в очках и его спутница протиснулись вслед за ней. Это уже было слишком! Она измерила его уничтожающим взглядом, когда он, протискиваясь вперёд, задел её локтем. Он пробрался к кабине водителя и крикнул: «Водитель, остановите трамвай!» Трамвай продолжал медленно двигаться. «Остановите, вам говорят!» — крикнул он снова ещё громче и постучал кулаком по кабине. Девушка-водитель, остановив трамвай, открыла дверцу кабины и высунула голову.

— Что случилось? — спросила она.

— Здесь едет преступница. Её надо, задержать. — Мужчина уставился на Инну.

— Вы с ума сошли! — воскликнула Инна, широко открыв обезумевшие от страха глаза.

— Нет уж! Я в здравом уме! Жена, подтверди. Протиснувшаяся вслед за ним жена его подтвердила:

— Мой муж правду говорит. Это она убила дворника.

— Старая дура! — крикнула Инна, и, расталкивая всех на пути, стала пробираться к задним дверцам.

— Кондуктор не открывайте двери! — сказал какой-то хриплый мужской голос.

Вдруг образовалась давка. Все пассажиры хотели посмотреть преступницу. Поднялся невообразимый крик, визг, шум. Пассажиры галдели, как стая гусей, гонимых птичницей к озеру, доказывали что-то друг другу, наступали на ноги, притискивали друг друга. Кто-то кричал, что опаздывает на поезд и требовал ехать дальше.

— Откройте! Выпустите меня! — кричала Инна, стукая кулаками о дверцы.

— Не открывайте! Надо позвать милицию! — кричал все тот же хриплый голос.

Трамвай остановился, не проехав перекрёстка, и милиционер, шедший по осевой линии поперечной центральной улицы, заметил беспорядок и незамедлил явиться.

— Почему крик? — спросил он, подойдя к кабине водителя.