Казанова, или Российские 9 1/2 недель

Оскорбленная его цинизмом, Лара резко села. Но Игорь одним движением опрокинул ее на себя и поцеловал в макушку.

— Купилась?

Лариса уже не знала, как себя вести. То ли сделать вид, что приняла все за шутку, то ли впрямь обидеться...

Любовник развел бедрами ее бедра, чуть подтянул повыше, нашел ее губы и слегка коснулся губами.

— Люблю тебя, малышка, — шепнул он.

Пара уверенных движений, и тут же его бедра сжали ее. Ощутив первое соприкосновение, она всем телом рванулась навстречу и опять поплыла по волнам...

Казанова принес коньяк и лег рядом, поставив оба бокала себе на грудь.

— Игорь, ты никогда не куришь при мне.

— Не хочу, чтобы любимая женщина ощущала вкус табака, когда я ее целую.

— Но я ведь тоже курю.

— Ты хочешь сигарету?

— Хочу. Но тогда ты будешь ощущать вкус табака, целуя меня...

— Давай курить вместе, раз ты хочешь.

Передав ей бокал, Казанова подтянул поближе столик на колесиках, поставил на него свой бокал, взял пачку “Парламента”, прикурил сигарету и протянул Ларисе, но тут же спохватился:

— Прости, малышка, я машинально прикурил тебе из своей пачки, а ты же любишь “Салем”. Сейчас принесу.

Забрав у нее сигарету, он ткнул ее в пепельницу, пошел к бару и вернулся с пачкой “Салема”.

Пораженная Лариса молча следила за ним. Она ни разу не доставала при нем свои любимые сигареты, откуда же Казанова знает ее вкусы? Или у него всегда наготове сигареты с ментолом – для дам?

Он пригубил свой бокал и снова лег, поставив его себе на грудь. Лара села на постели. Курила, мелкими глотками пила коньяк и смотрела на любовника.

Почувствовав ее взгляд, Игорь чуть повернул голову и посмотрел вопросительно.

— Откуда ты знаешь, какие сигареты я люблю? — спросила она.

— Я многое про тебя знаю, моя принцесса, — с загадочной улыбкой произнес Казанова.

Зачем-то Ларису потянуло на откровения... Обычно сдержанная, она уже не раз прокалывалась с Казановой. Он так легко догадывается, о чем она думает, от него трудно что-то скрыть. Наверняка Игорь и сейчас все поймет, если она полезет к нему с расспросами...

И все же Лара не удержалась:

— Знаешь, когда я тебе позвонила, я ведь не знала, один ли ты.

— А если бы был не один, то что?

— Алка мне сказала, что это ерунда. Если эта женщина для тебя ничего не значит, ты быстро от нее избавишься.

— Без проблем!

— Значит, я на дачу, а ты сюда – очередную развлекалочку?

Казанова допил свой бокал, отставил его на столик и приподнялся на локте, внимательно глядя на нее.

Лара тут же пожалела о своих словах и вообще о том, что затронула эту тему. Но ведь в сердце покалывало, и где-то маленькой змейкой притаилась ревность... И так хочется докопаться, все узнать, хотя потом будет больно, очень больно… Но какая женщина об этом заранее думает?! Сначала спросит мужчину о том, что ее гложет, требует правды, а узнав — плачет... Все дочери прародительницы Евы такие: “Расскажи мне все!” — а потом обида, ревность, слезы.

Любовник по-прежнему молча смотрел ей в глаза. Уже нельзя было свести все к шутке, уже слишком затянулась пауза...

— Ты хочешь правды или красивой лжи? - Он еще пытался протянуть ей спасительную соломинку — ну, ухватись же за нее, сведи все к шутке, ты же умная женщина, зачем тебе это чисто бабское выяснение отношений?!

Но Ларису уже понесло.

— Правды, — ответила она, глядя ему в глаза.

Казанова вздохнул и снова откинулся на спину. Один раз он уже сказал ей правду... И к чему это привело? Ларочка тут же встала с холодно-непроницаемым лицом, быстро оделась и ушла, хотя он буквально на коленях умолял ее остаться. Нет уж... Больше он такой ошибки не повторит. Женщинам вообще нельзя говорить правду. Можно лишь ту ее часть, которую они желают услышать.

— Правда в том, что я тебя люблю и всегда хочу. Это единственная правда, которая имеет значение, все остальное враки и глупости!

Лара еще что-то порывалась сказать, но Казанова коснулся языком ее соска, чуть потянул вверх, еще сильнее, так что она даже застонала от легкой боли, потом захватил ртом грудь и, то отпуская, то снова втягивая в себя, добился, что Лариса снова часто задышала. Его рука скользнула по ее животу, заставила раздвинуться бедра, и вот уже она выгнулась навстречу, застонав от предвкушения наслаждения. То чуть ускоряя, то замедляя темп, он довел ее до полного исступления. Она стонала, кричала, кусала его плечи, выгибалась дугой, задыхаясь, произносила ласковые слова, которые обычно говорят в такие минуты женщины... Любовник намеренно мучил ее в долгом сладостном экстазе, пока Лара не обмякла, полностью обессиленная...

Глядя, как она лежит с закрытыми глазами, разметав свои роскошные волосы по его подушке, Казанова думал о том, что это самая сладостная, самая сексуальная, самая красивая и самая непредсказуемая из всех женщин, что у него были до нее.

На людях, в деловой обстановке — Снежная королева, в его постели — потрясающе чувственная, а на самом деле — какая она? Загадочная, закрытая, неожиданная... То нежная, ранимая — он лишь однажды видел, как Лариса плачет, пряча от него слезы, то как улитка — закроется в своей раковине, и к ней вообще не пробьешься.

Стоит что-то не то брякнуть, она тут же надменно вскидывает голову и уходит.

Ни разу ему не удалось в такие минуты ее удержать, хоть он просил ее остаться, как не просил ни одну женщину.

Лариса делает только то, что считает нужным, и даже упрекнуть ее не в чем. Не устраивает типичных бабских истерик, не выясняет отношения, не лезет в душу с глупыми расспросами. И даже ни разу не спросила, как спрашивали его другие женщины: “Ты меня любишь?” То ли ей это не нужно, то ли она так горда... Казанова не раз говорил ей: “Люблю тебя”, она вроде бы откликалась, но так, будто это всего лишь отзвук его слов…

Любит ли его Лариса? Конечно, нет. Это всего лишь игра в слова. Нужен ли он ей? Пока да, но только тогда, когда ей самой этого хочется, когда ей нужно забыться от своих печалей, когда она жаждет его ласки.

А она ему нужна. Ему нужна эта женщина! Он уже не раз просил ее остаться с ним. Навсегда. Ну, пусть не навсегда — Ларочка не любит этого слова, — и действительно, нет ничего вечного на свете. Но хотя бы дать ему уверенность — она с ним и больше ни с кем.

Много женщин было в его жизни, но ни одна не оставила заметного следа в душе. То безмозглые телки с тяжелой грудью и длинными ногами, то самоуверенные красотки, то истерички, которые закатывали сцены по любому пустяку, а потом сотрясались в рыданиях, надеясь, что он расчувствуется. Были и наивные дуры, которые уже на первом свидании спрашивали: “Ты меня любишь?”

Вроде бы все они были разными, а, по сути, во многом схожи.

Может быть, ему попадались именно такие...

Почему-то они считали, что, оказавшись с ним в постели, они чем-то щедро его одарили. Но красивое тело — всего лишь тело. Его нельзя подарить. Испанцы говорят: «Даже самая красивая женщина не может дать больше того, что имеет». А самый высший пик наслаждения длится всего лишь несколько секунд. Так что ничем особенным, что отличало бы одну любовницу от другой, они его не одаривали. Так считал Казанова. Однако женщины думали иначе - они полагали, что сексом могут привязать его к себе. Раз я тебе отдалась, значит, теперь ты мой, и я имею на тебя право.

Некоторые тут же пытались хлопотливо вить гнездо в его квартире, приносили свои тряпки, тапки, халаты, кремы, косметику и прочие причиндалы. И это было началом конца. Даже если до этого женщина ему нравилась, но как только она приносила что-то из своих вещей — у него как отрезало. Потом рыдания, упреки, выяснение отношений... Другие пытались продемонстрировать, как им будет хорошо вместе. Хлопотали на кухне, что-то убирали, мыли, стирали — в общем, торопились вести хозяйство. Когда Казанова видел женщину на кухне, у него тут же все опускалось.