Инспектор Кадавр

– Для меня это не рано.

– До свидания, мадам.

Она молча, без единого жеста смотрела, как он идет к двери, как закрывает за собой дверь. Не успел Мегрэ сделать и десяти шагов, как увидел инспектора Кавра: тот стоял на краю тротуара, словно часовой.

Может, Кавр ждал, когда выйдет Мегрэ, чтобы в свою очередь предстать перед мадам Ретайо? Мегрэ решил все выяснить, тем более что разговор с матерью Альбера привел его в дурное расположение духа, и он был не прочь отыграться на своем бывшем коллеге. Мегрэ раскурил трубку, которую он, перед тем как войти к мадам Ретайо, загасил, придавив табак большим пальцем, пересек улицу и остановился на тротуаре, как раз перед Кавром. На лице его было написано, что он твердо решил не сходить с этого места.

Городок постепенно оживал. В школу, ворота которой выходили на церковную площадь, бежали дети. Большинство учеников пришли издалека, закутанные в шарфы, в ярких носках из грубой шерсти и деревянных башмаках. «Ну, дорогой мой Кадавр, теперь твой черед. Иди же!» – с насмешкой глядя на него, словно бы говорил Мегрэ. Кавр стоял не двигаясь и смотрел в другую сторону, всем своим видом показывая, что ему наплевать на эти глупые шутки. А вдруг в Сент-Обен Кавра вызвала мадам Ретайо? Вполне вероятно.

Она странная женщина, и ее не так-то легко раскусить. В ней есть что-то от простой крестьянки-взять хотя бы ее недоверчивость, и в то же время что-то от провинциальных буржуа. Сквозь ее неприступность проглядывала спесь, которую ничем нельзя сбить. А как она держалась! Это произвело на Мегрэ сильное впечатление. За все время, что он провел у нее, она не сделала ни одного шага, ни одного жеста-так иные животные замирают при виде опасности-и лишь сквозь зубы цедила отрывистые фразы. «Ну, мой дорогой Кадавр, чего же ты ждешь?.. Решись наконец… Действуй…»

Кадавр пританцовывал на месте, чтобы согреться, но явно не собирался ничего предпринимать, пока Мегрэ не перестанет следить за ним. Ситуация создалась дурацкая. Глупо было упорствовать, просто ребячество, но Мегрэ не сдавался. И напрасно. В половине девятого какой-то невысокий, краснолицый человек вышел из своего дома, подошел к мэрии, достал ключ и отпер дверь. Вслед за ним в мэрию вошел Кавр. А ведь именно туда и собирался пойти Мегрэ прежде всего, чтобы получить информацию у местных властей. А теперь его опередил Кадавр, и ему не оставалось ничего другого, как ждать своей очереди.

3. Господин, от которого все хотят избавиться

В дальнейшем на эту тему был наложен запрет: Мегрэ никогда не говорил о первом своем дне в Сент-Обене, в особенности о том злосчастном утре, и, наверно, много бы дал, чтобы навсегда вытравить его из своей памяти. Больше всего его выбивало из колеи то, что здесь он, по существу, не был комиссаром Мегрэ. И правда, чьим официальным представителем он являлся в Сент-Обене? Ничьим. Вот и получилось, например, что Жю-стен Кавр вошел в мэрию первым, а он, Мегрэ, понуро стоит на улице среди этих домов, напоминавших ему почему-то гигантские поганки, над которыми нависло свинцово-темное небо, готовое, как назревший нарыв, вот-вот прорваться.

За ним, Мегрэ, наблюдали, он это чувствовал. Из-за каждой занавески на него был устремлен любопытный взгляд. Конечно, мнение нескольких старух или жены мясника его не волновало. Пусть думают о нем, что хотят, и пусть даже, если им угодно, смеются над ним – ведь встретила же его дружным хохотом ватага спешивших в школу ребятишек. Но Мегрэ не покидало ощущение, что его словно бы подменили. Было бы преувеличением сказать, что он чувствовал себя не в своей тарелке, но что-то похожее он ощущал.

Что, например, произойдет, если он сейчас, войдя в приемную мэрии с побеленными стенами, постучит в серую дверь, на которой висит написанная черными буквами табличка «Секретариат»? Его просто-напросто попросят подождать своей очереди, как это бывает, когда приходишь оформить метрическое свидетельство или просить пособие. А тем временем этот самый Ка-давр, сидя в хорошо натопленном кабинете, будет спокойно выспрашивать у секретаря все, что ему нужно. Мегрэ приехал сюда в неофициальном порядке. Если говорить по совести, то он даже не имел права назваться комиссаром уголовной полиции, что же касается его имени, то еще неизвестно, знает ли о Мегрэ в этой дыре, окруженной топкими болотами и стоячими водами, хоть одна живая душа. Кстати, он вскоре проверил это на опыте. Томясь, он ждал, когда выйдет Кавр. И тут ему пришла в голову мысль: а что, если не отставать от Кавра, все время следовать за ним по пятам, не выпускать из виду и даже подойти к нему в упор и сказать:

«Послушайте, Кавр, к чему нам играть в прятки? Вы приехали сюда не ради собственного удовольствия. Кто-то вас вызвал. Скажите мне, кто именно и какое задание вы получили…» До чего же легким делом казалось ему сейчас официальное следствие! Прибудь он в город, который находится в его ведении, как представитель уголовной полиции, ему достаточно было бы отправиться на почту и там заявить: «Я комиссар Мегрэ. Немедленно соедините меня с управлением… Алло! Это ты, Жанвье?.. Слушай, садись в машину… Приезжай сюда… Когда увидишь, что Кадавр вышел… Ну да, Жюстен Кавр… Правильно… Пойдешь за ним и не теряй его из виду…»

Кто знает, может быть, он поручил бы взять под наблюдение и Этьена Но, который только что, сидя за рулем своей машины, пронесся мимо него в сторону Фон-тенэ. Да, быть комиссаром Мегрэ легко! В его распоряжении целый штат вышколенных сотрудников. К тому же там, в Париже, стоит ему лишь назвать свое имя, как люди из кожи лезут, чтобы оказать ему услугу.

Но в этой дыре мало кто слышал о нем, хотя в газетах часто появлялись и его имя, и его фотографии. Даже Этьен Но на вокзале принял за него Жюстена Кавра. Его хорошо встретили в доме. Но из уважения к родственнику, парижскому следователю, а вообще-то они явно недоумевают, зачем, в сущности, он приехал. Вот, наверно, что мог бы сказать ему по этому поводу Этьен Но: «Мой шурин-милейший человек, и он, несомненно, желал нам добра, но он так давно покинул Сент-Обен, что плохо представляет себе здешнюю обстановку. С его стороны очень любезно, что он прислал вас сюда. Очень любезно и с вашей стороны, что вы приехали. Ешьте. Пейте. Прогуляйтесь со мной по моим владениям. Но только ни в коем случае не считайте себя обязанным задерживаться в нашем сыром и унылом городишке. И главное-не считайте себя обязанным заниматься этой пустячной историей. Она касается только нас одних». А ведь если разобраться, ради кого он трудится? Ради Этьена Но. А Этьен Но всеми способами дает ему понять, что он против серьезного расследования. Ну, а что касается ночного визита Женевьевы, то это уже просто ни на что не похоже. Пришла к нему в комнату и без всяких околичностей заявила: «Я была любовницей Альбера Ретайо. Я беременна от него. Если вы скажете об этом отцу, я покончу с собой». Но ведь если она действительно была любовницей Альбера, то это чудовищно усугубляет обвинения против Этьена Но. Подумала ли она об этом? Или девица сознательно подводит под суд своего отца? А мать жертвы? Она просто молчала. Ничего не подтверждала, ничего не отрицала и всем своим видом давала ему понять, что он суется не в свое дело. Для всех здесь, даже для старух, притаившихся за окнами-их присутствие выдавали колыхавшиеся занавески, даже для ребятишек, которые пробежали сейчас мимо и, оглянувшись, весьма невежливо расхохотались ему в лицо, для всех он нежелательный чужак, даже больше! – какая-то подозрительная личность, неизвестно откуда явившаяся и, главное, неизвестно чего ради. Да и впрямь: стоит посреди улицы странный тип, руки в карманах широченного плаща. Ни дать ни взять-один из числа тех гнусных личностей, которых снедают тайные пороки и которые слоняются в Париже по району Порт-Сен-Мартен да и по другим подобным местам, опустив плечи, пряча лицо, и при виде блюстителей нравственности настороженно жмутся к стенам домов. Неужели это присутствие Кавра так подействовало на него? Мегрэ захотелось послать кого-нибудь в дом Этьена Но за чемоданчиком, сесть в первый же поезд и уехать, а следователю Брежону сказать: «Они не желают моего вмешательства. Пусть ваш зять действует по собственному усмотрению…» И все же, когда Кавр с портфелем под мышкой – что в глазах обывателей подчеркивало его принадлежность к законодательным органам и тем самым придавало ему вес-удалился из мэрии, Мегрэ вошел туда. Секретарь, неопрятного вида человечек, даже не потрудившись встать, угрюмо буркнул: