Черный Август

Ресторан «Пескатори» [11] открылся в Борго-Дженовезе недавно. Вернее, это была древняя траттория у реки, долгие годы противостоявшая зимним туманам, весенним паводкам и летним комарам. Пару лет назад ее купил один миланский консорциум, который решил освоить прилегающий к ней участок земли. Тратторию сначала выпотрошили, а потом отремонтировали. Фаршированная рыба, журнальные иллюстрации в рамках на стене, спирали липкой бумаги от мух и запах вина и душистого кофе явно пошли ей на пользу. Потемневшие от времени деревянные доски отодрали и заменили мраморными плитками, окна расширили, и они стали пропускать в помещение отраженный от реки свет. Снаружи тратторию оштукатурили и перекрасили. Из традиционно-охряных стены превратились в пастельно-розовые, отчего все здание приобрело какой-то нереальный вид и стало напоминать фотографию из журнала по архитектуре. Дабы воспрепятствовать парковке автомашин у стен и подъезда, на улицу были вытащены растения в кадках. Дорога, некогда покрытая асфальтом, теперь была аккуратно вымощена камнями, уложенными небольшими полукругами.

– А порциями-то тут не балуют, – съязвил Тротти, цепляя вилкой ризотто.

– Здесь всем заправляет мой двоюродный брат. А он несколько лет проработал в Швейцарии.

Просторную террасу, где прежде собирались рыбаки, чтобы за шумной игрой в брисколу [12] опустошить бутылку-другую вина или похвастаться друг перед другом невероятными приключениями, превратили в ресторан, изо дня в день услужливо принимавший богатых гурманов, которые специально приезжали сюда из Милана отведать новую «cuisine all'italiana». [13]

– В сберегательном банке?

Боатти нахмурился.

– Ваш двоюродный брат работал в Швейцарии в Сбербанке?

Боатти, казалось, удивился:

– Я и не знал, комиссар, что у вас есть чувство юмора.

– Кто вам сказал, что я здесь?

– Ну я же вестовой в нескольких национальных газетах.

– Вестовой?

– У меня много деловых знакомых, и когда случается что-нибудь интересное…

– Например, самоубийство в По?

Боатти кивнул.

– Так вот что означает мой бесплатный ленч?

– Не слишком любезно с вашей стороны, комиссар.

– В моем возрасте на лицемерие времени не тратят.

– А прошлой ночью агрессивности в вас было гораздо меньше.

– Агрессивности?

– Я допускаю, что есть люди, которым вы нравитесь, комиссар. Допускаю даже, что и друзья у вас есть.

– Да допускайте что хотите.

– Я рад, что разыскал вас. – Боатти откинулся в кресле – очень современном, из экзотической древесины, с высокой темной спинкой; лицо его было бледным, ноздри сжаты. Он взял стакан и, прежде чем заговорить, отхлебнул вина. – Я подумал о том, что мы могли бы сотрудничать.

– И обслуживают здесь медленно.

– В этом-то все и дело. Slow food. [14]

Тротти нахмурился.

– И рис, и лягушки – все с окрестных болот, а болота тянутся отсюда до самой Адриатики. И это – ответ итальянцев на американское fast food. [15] Вам не нравится?

– Мне нравится, что я ем бесплатно.

– Не так уж часто полицейскому приходится самому платить за еду, а, комиссар?

– Вы сказали – сотрудничать, синьор Боатти?

– Я подумал, что мы могли бы работать вместе – вы и я.

– Никто не сработается с полицейским.

– Сотрудничать ради общей выгоды.

Тротти доел ризотто с лягушачьими лапками. Он вытер пальцы и, глядя на Боатти, положил розовую салфетку на белую скатерть.

– Я писатель, комиссар. Конечно, я занимаюсь журналистикой, но по-настоящему она меня не интересует.

– А как же все эти ваши политические бредни?

– Давным-давно их бросил. От них и сытым не будешь, и от политической полиции не отвяжешься. – Усмешка. – А, я вижу, вы меня проверяли.

– Привычка.

– Я хочу написать книгу, Тротти.

Вспомнив книжные полки, уставленные желтыми томами издательства «Мондадори», Тротти спросил:

– Детективный роман?

– Полувымысел – что-нибудь среднее между документальным и художественным. Что-нибудь в духе Трумена Капоте.

– Кого?

– Книгу о каком-нибудь реальном случае убийства. – Боатти по-мальчишески улыбнулся и подлил вина в бокалы. За окном позади Боатти под тяжелым небом лежал безмолвный и неподвижный город. Широкая панорама так и просилась на фотографию. Город отражался в медленных мутных водах По. – Я так и не прилег сегодня ночью. Видите ли, я очень любил Розанну. Ее смерть… не могу поверить, что она так глупо умерла.

– Вы хотите написать книгу и сделать на ней деньги?

Боатти устремил взгляд на Тротти:

– Если бы мне нужны были деньги и сенсации, я бы стал политиком.

– Весьма разумно, синьор Боатти.

– Или уж на худой конец полицейским. – Какой-то миг Боатти колебался, а потом, отодвинув рукой тарелку и тонкую белую вилку, подался вперед. – Книгу. Мне бы хотелось написать книгу. О Розанне и ее смерти. И о том, как работает полиция.

– Меня от расследования отстранили.

– Что?

Тротти огляделся.

– Все-таки обслуживают здесь очень медленно.

Голос Боатти прозвучал резко:

– Вас отстранили, Тротти?

– Если хотите, синьор Боатти, я дам вам телефон комиссара Меренды… того самого полицейского, с кем вы беседовали прошлой ночью.

– И что вы намерены делать?

Тротти пожал плечами.

– Вы хотите совсем отказаться от участия в этом деле?

– Им будет заниматься Меренда из отдела по расследованию убийств. Начальник квестуры не хочет, чтобы я стоял у Меренды на пути.

– И это вас останавливает?

– Да.

– Но вы же слывете хорошим полицейским, Тротти.

– Может, я и был им когда-то. – Тротти снова пожал плечами и, повернув голову, поискал официанта. – Мне шестьдесят два года. Карьера полицейского для меня закончилась.

– Вы разыщете убийцу Розанны раньше, чем Меренда успеет почистить зубы.

– Зубы у него что надо. Ему их и чистить не нужно.

– А ночью вы вроде бы встревожились судьбой Розанны. Вы сказали, что дружили с ней.

Тротти снова повернулся и взглянул на Боатти:

– Это было ночью.

– Но дружили же.

– Мы были знакомыми – вот и все, – ответил Тротти.

Когда Тротти удалось наконец привлечь внимание официанта, они заказали на десерт мороженое с персиком в сиропе, кофе и виноградную водку.

– Все это, безусловно, одна показуха, – сказал Боатти, кончиком языка слизывая с губ капли виноградной водки.

– Что – показуха?

– Да ваша мизантропия. Вы давным-давно могли бы уволиться, комиссар, но оставались в квестуре, потому что слишком любили свою работу.

– А вы все обо мне знаете.

– Так уж в этом городе заведено. Вы этим и живете – чтобы в вас нуждались, чтобы уважали. А прошлой ночью вы встревожились по-настоящему.

– Что такое, по-вашему, мизантропия?

– Да начальник квестуры вас насквозь видит.

Тротти усмехнулся:

– Начальник хочет благополучно от меня избавиться.

– Я не верю, что вы так просто откажетесь от дела Розанны.

– Верьте чему хотите.

– Вы очень упрямы, комиссар. – Боатти прищелкнул языком. – Кроме того, вы раздражительны и довольно невежественны.

Тротти улыбался, не глядя на Боатти.

– Но одно ваше свойство, комиссар, искупает все.

– Вы мне льстите.

– Ваша преданность. Преданность идеалам и друзьям. – Боатти помолчал. – Если бы речь шла о политике, я бы вас возненавидел. Подозреваю, что вы до сих пор фашист.

– Фашисты убили моего брата.

– В глубине души вы совершенно не политическое животное. Да и времени на разные там идеи у вас, думаю, нет. То, к чему вы относитесь действительно серьезно, – какую бы угрюмость вы на себя ни напускали, – это дружба. – Боатти усмехнулся, не раскрывая рта. – Совершенно очевидно, что начальник квестуры видит вас насквозь.