Тайна храма

Следующая категория — основная, и она должна составлять от двадцати пяти до сорока процентов населения. Она же и самая уязвимая.

Вторая категория это так называемый средний класс. Он делится на три подгруппы. Первая подгруппа — самая обеспеченная часть населения. У них есть постоянный доход, дом, несколько автомобилей. Они часто владеют небольшими предприятиями, являются высокооплачиваемыми управляющими. Вторая подгруппа, мечтая дотянуться до первой, имеет почти то же самое, но не такого качества, не в том районе и так далее. Но самая интересная подгруппа — третья. Этих абсолютное большинство. Они разделяют ценности двух предыдущих подгрупп и, конечно, пытаются дотянуться до них.

О последней третьей подгруппе следует сказать особо. Это так называемый нижний средний класс, основа Соединенных Штатов Америки. Это те самые люди, которые делают себя сами ценой невероятных усилий и лишений. Их задача порвать со своим прошлым материальным положением и вывести себя и своих детей на новый уровень.

Именно они готовы работать сверхурочно и без выходных. Именно они готовы довольствоваться малым, отдавая всего себя работе. Они бьются за светлое будущее для своей семьи, и у них просто нет времени оценивать политическую ситуацию, складывающуюся в собственной стране. Они живут в мире лозунгов, и им некогда разбираться, насколько эти лозунги жизнеспособны.

Поначалу я был растерян от столь категоричных формулировок. Мне казалось, что жизнь в Штатах протекает по совсем другому руслу, известному каждому рядовому американцу. Прошло много времени, и я признаю правомерность формулировок семьи Каперсов.

Наши политические баталии никак не влияли на дружеские отношения между нами. Гарри умел веселиться и отдыхать, а постепенно этим искусством стал обладать и я. На старших курсах мы соревновались не в успехах в учебе, а в обольщении девушек.

После окончания университета наши пути разошлись. А сегодня я узнал, что Гарри пошел на войну и погиб 18 июня 1944 года. Мне часто снится его лицо, склоненное над моей студенческой кроватью, и его слова: „Просыпайся, самое интересное проспишь“.

Написав несколько строк о Гарри, во мне опять проснулось желание вспомнить недавнее прошлое.

Мои студенческие и школьные воспоминания помогали мне скрашивать вечера после работы. В выходные я чаще всего бывал в Ингольштадте, сам не знаю зачем, скука там смертная.

Весной 1941 года мне сообщили, что отец, находясь в очередной экспедиции, погиб в Турции не далеко от Стамбула. Он упал в старую шахту близ горы Бейкоз. Тело его найти не удалось.

Германия все больше втягивалась в войну. А я все больше уходил в ту работу, которой занимался. Политика меня не интересовала. Мой новый контракт с правительством я подписал на восемь лет. Полученное по контракту вознаграждение позволит купить хороший дом в США и жить безбедно. Однако я все чаще задумывался, не остаться ли в Германии навсегда. Здесь интересная работа, друзья, коллеги и фантастические перспективы».

Перевернув очередную страницу, Эмма поймала себя на мысли, что засыпает. Из любопытства она пролистала тетрадь до конца и, к своему удивлению, отметила, что в конце записей на отдельных листках находились непонятные рисунки и схемы.

Сегодня она узнала, что ее дед немец, работавший на нацистскую Германию. Отец об этом никогда не говорил, а может он и не знал об этом. В семье не принято было говорить о Карле, и вопросы Эммы всегда оставались без ответа.

Воспоминания нацистского ученого наверняка будут востребованы американской публикой. И Эмма Рунге, наконец, станет знаменитой писательницей. И ничего, что она станет известной не благодаря своему литературному дару, а старой пыльной тетрадке.

Молодая женщина закрыла записи. Было уже поздно, и она невероятно устала.

Следующим утром Эмма дозвонилась до Майкла Штольца, который за эти десять лет стал заведующим кафедрой университета.

— Алло, мистер Штольц. Это Эмма Рунге, внучка Карла. Помните меня?

— Конечно, дорогая, очень рад.

— Майкл у меня к вам дело. Можем мы с вами встретиться?

— Конечно! Приезжайте ко мне в университет!

Женщина догадывалась, что записи деда могут скрывать какую-то тайну. Ученый, работавший на нацистскую Германию, оказался в США и здесь продолжил свою секретную работу. Подобный материал поможет ей сделать журналистскую карьеру и возможно даже издать книгу.

По дороге к Штольцу Эмма заехала в копировальный центр, чтобы отксерокопировать тетрадь, но центр оказался закрыт.

Улыбка слетела с лица Майкла, когда женщина сообщила ему о своей находке и показала записи Рунге. Больше часа Штольц листал записи, но на его просьбу оставить тетрадь у него Эмма не согласилась, она пока и сама ее толком не прочитала. Женщина уступила, когда речь зашла о рисунках. Без Штольца ей, видимо, в них не разобраться, а тот обещал вернуть их через пару дней. Майкл просил Эмму к их следующей встрече сделать ему копию, уверяя, что это поможет разобраться в рисунках и схемах. На листке бумаги он быстро написал свой новый мобильный телефон и домашний адрес.

Пребывая в необычайном возбуждении, Эмма позвонила Сьюзан, чтобы поделиться с подругой своей невероятной новостью. Договорились, что встретятся за ленчем через час.

В своем рассказе подруге Эмма поведала о найденных мемуарах своего деда и, что в самом начале рукописи он обращается именно к ней, своей внучке. Также о том, что отдала несколько листков ученику деда, Штольцу, который в этом разбирается. Тому самому, который навещал старика в больнице десять лет назад.

— Ух, ты! А вдруг твой дед сделал открытие, — вскрикнула Сьюзан. — Нобелевская премия наследникам полагается?

— Не ехидничай. У меня не выходит из головы, что он будто предвидел, что именно я найду дневник.

— Но, Эмма, все оставляют завещания, часто обращаясь к наследникам по имени. Ты единственная наследница, которой он оставил дом, кстати, официально оформив завещание.

— Да, а я и не подумала об этом. Все, действительно, так просто.

— Ну, похвастайся, покажи тетрадку, — весело зашептала Сьюзан. — Обожаю тайны.

— А я с перепугу всю эту коробку с содержимым обратно в стену запихнула. Пусть лежит, где лежало. Поеду сегодня в библиотеку, надо почитать про нацистскую Германию, а то не понятно, о чем пишет дед.

— Ну и правильно. Может, поужинаем, где-нибудь в веселом месте… Ой, я же сегодня не могу, у меня свидание.

— Сьюзан! Не может быть! — рассмеялась Эмма. — Ты же говорила, что у тебя сейчас никого нет.

— Ну, понимаешь, — игриво зашептала женщина, — мы знакомы уже три года, он известный хирург. Приезжает к нам в больницу несколько раз в год, чтобы, так сказать, проводить мастер классы.

— Так вот с кем он проводит мастер классы!

— Получается, и это тоже, — прыснула Сьюзан. — Мы познакомились, понравились друг другу и вот иногда встречаемся. Но там серьезных перспектив нет, образцовый семьянин и пятеро детей, между прочим.

— Ты на свидание, а я в библиотеку, — шутливо заговорщицки прошептала Эмма. — Там такой читальный зал, дух захватывает. Посижу до закрытия, полистаю книжки. Может, познакомлюсь с каким-нибудь благообразным джентльменом, который ищет знакомства с серьезной девушкой.

— А я ни разу там не была. И когда закрывается этот дом мудрости. Извини, чуть не сорвалось терпимо…

— В девять, — с трудом сдерживая слезы, выступившие от смеха, ответила Эмма. — А тебе зачем? Понравилась идея?

— Слушай, не дашь мне ключи от твоей квартиры? — голос Сьюзан звучал виновато. — А то мы с моим профессором все по гостиницам. Я каждый раз боюсь нарваться на кого-нибудь из знакомых. Ты говорила, что на втором этаже три спальни… К твоему возвращению нас уже не будет.

— Без проблем. Я не появлюсь раньше десяти.

Оставив свою машину за квартал от дома Эммы, Сьюзан с надвинутой на лоб кепкой поспешила к особнячку. Старый дверной замок долго ей не поддавался и когда она, наконец, справилась с ним, сердце ее бешено колотилось. Она подошла к зеркалу в прихожей и аккуратно сняла кепку, из-под которой на плечи заструились длинные локоны ее волос. Поправив прическу, женщина вошла в гостиную. Это был действительно старый дом, половицы мелодично поскрипывали, будто призывали ее идти медленно и осторожно. Она обошла все комнаты, с интересом рассматривая их.