Конец Хитрова рынка

По указанию Никольского допрос Азанчевского стенографировался. Копия стенограммы у меня сохранилась. А поскольку показания этого свидетеля сыграли существенную роль в раскрытии преступления, я приведу наиболее важные из сделанных записей.

«Азанчевски й-Азанчеев. Тогда многие офицеры Добровольческой армии, несмотря на официальные сообщения советских газет, верили в то, что царская семья или, по крайней мере, некоторые ее члены были спасены. И, как всегда бывает в таких случаях, находились даже очевидцы, которые «собственными глазами» видели то великую княжну Марию Николаевну, то царицу… Особенно много говорили о побеге из Екатеринбурга великой княжны Анастасии, которой удалось якобы пробраться через всю Совдепию в одежде нищенки в Архангельск, где ее посадили на английский миноносец и вывезли в Лондон. Зашла об этом речь и в нашей компании…

Фрейман. С кем вы были в кафе?

Азанчевски й-А занчеев. С полковником Барановским и капитаном второго ранга Мидлером.

Фрейман. Продолжайте, пожалуйста.

Азанчевский-Азанчеев. Я знал, что Барановский по заданию-то ли Пуришкевича, что ли Кривошеина был в Тобольске, когда там находилась царская семья, и будто бы даже лично беседовал с бывшим императором. Естественно, я поинтересовался его отношением к этим слухам. Барановский не верил в их достоверность. «Впрочем, — сказал он, — я могу предоставить возможность поговорить с Богоявленским», — и он указал нам на элегантно одетого штатского, который сидел с дамой в дальнем углу кафе. «Вы можете его пригласить к нашему столу?» — спросил я Барановского. «Разумеется», — ответил он.

Фрейман. Богоявленский удовлетворил ваше любопытство?

Азанчевский-Азанчеев. Да, исчерпывающе. Мы говорили с ним в кафе, а затем поднялись ко мне в номер. Разговор с ним не оставил места для иллюзий. Богоявленский сказал, что история с чудесным спасением Анастасии — только красивая легенда. В Екатеринбурге Богоявленский был хорошо знаком с судебным следователем по особо важным делам Омского окружного суда Соколовым, которому адмирал Колчак поручил расследование обстоятельств, связанных с исчезновением царской семьи. Соколову удалось установить не только сам факт расстрела, но и детали происшедшего. Оказывается, он допрашивал нескольких рабочих, охранявших дом Ипатьева, в том числе рабочего Медведева, принимавшего участие в расстреле. Кроме того, в районе Ганиной Ямы. недалеко от урочища Четырех Братьев, верстах в восьми от Екатеринбурга, Соколов обнаружил вещественные доказательства, которые не оставляли уже никаких сомнений. Если не ошибаюсь, он отыскал там обгоревшую пряжку от пояса Николая II и памятный серебряный значок уланского полка, подаренный царице генералом Орловым. С этим значком она никогда не расставалась и носила его на браслете. Соколов нашел там и несколько топазов от ожерелья, подаренного в свое время Анастасии Распутиным…

Богоявленский говорил мне, что Президиум ВЦИК предполагал вынести вопрос об открытом суде над царем на V Всероссийский съезд Советов, но положение на фронте неожиданно осложнилось, и Уралсовет, учитывая тревожную обстановку в городе, принял решение о расстреле.

Рассказывая обо всем этом, Николай Алексеевич сильно волновался. Мне казалось, что его переживания усугубляются еще и тем, что он считал себя в какой-то степени ответственным за случившееся…

Фрейман. Что вы этим хотите сказать?

Азанчевский-Азанчеев. Как впоследствии выяснилось, в Екатеринбургскую ЧК поступили сведения о готовящемся похищении Николая II. По мнению Николая Алексеевича, это оказало решающее влияние на членов Уралсовета, когда они обсуждали судьбу царской семьи. А Николай Алексеевич принимал участие в подготовке этого похищения.

Фрейман. Богоявленский участвовал в нескольких таких попытках, и не только в Екатеринбурге, но и в Тобольске?

Азанчевский-Азанчеев. Да.

Фрейман. Чем он объяснял неудачи?

Азанчевский-Азанчеев. Враждой, которую испытывал народ к царскому режиму. И в Тобольске и в Екатеринбурге он беседовал с простыми людьми и был потрясен их отношением к Николаю II, к самодержавию и даже к православной церкви. «В душе народа я не увидел ни царя, ни бога, — говорил он. — А самое ужасное, что их нет и в душе монархистов…»

Фрейман. Он имел в виду членов монархической организации, в которой состоял?

Азанчевский-Азанчеев. В первую очередь — их. Но он был невысокого мнения и о генералах Деникина, и о самом Деникине. Он считал, что Добровольческая армия не разящее копье бога, а войско, в котором каждый сражается за свои личные интересы: один мстит за гибель близких, другой — за сожженную усадьбу, третий пытается вернуть утраченные блага. «Может быть, дело большевиков — дело антихриста, — говорил он, — но дело Добровольческой армии тоже не дело бога». Он предвидел гибель Добровольческой армии…

Фрейман. В двадцатом году уже нетрудно было быть пророком.

Азанчевский-Азанчеев. Да, Одесса означала смертельную болезнь, а Севастополь — агонию…

Фрейман. Как Богоявленский характеризовал Соловьева, Лохтину и других членов монархической организации, стремившейся освободить царя?

Азанчевский-Азанчеев. У Николая Алексеевича была своя философическая теория. Он всех людей делил на две группы: «люди-вещи» и «люди-руки». «Люди-вещи» — это пассивные исполнители, которыми руководят «люди-руки». Он считал, что обвинять их в чем-либо так же смешно, как обвинять, допустим, в убийстве пулю или саблю…

Фрейман. Соловьева и Лохтину он относил, разумеется, к «людям-вещам»?

Азанчевский-Азанчеев. Да.

Фрейман. Какие же «люди-руки» их передвигали?

Азанчевский-Азанчеев. Кривошеий, Илиодор, Распутин…

Фрейман. И?

Азанчевский-Азанчеев. Он мне называл фамилию одного человека, который, по его мнению, сыграл роковую роль во всей этой тобольской истории, но я не помню его фамилию…

Фрейман. Кем был этот человек?

Азанчевский-Азанчеев. Кажется, финансистом, банкиром, что-то в этом роде…

Фрейман. Михальский, Концебовский, Вальковский, Думанский, Вишневецкий?…

Азанчевский-Азанчеев. Как вы сказали? Думанский? Да, Думанский. Фамилия этого человека была Думанский. Он мне говорил о Думанском.

Фрейман. Вы не ошибаетесь?

Азанчевский-Азанчеев. Нет, не ошибаюсь. Николай Алексеевич достаточно часто о нем вспоминал. Думанского знал и князь Палей. Полковник Барановский был в 1918 году на каком-то интимном вечере у князя в Екатеринбурге, на котором присутствовал и Думанский. Князь тогда говорил Барановскому, что при виде Думанского он всегда вспоминает высказывание французского посла Палеолога о Мансевиче-Мануйлове [20]: и шпион, и сыщик, и пройдоха, и жулик, и шулер, и подделыватель, и развратник, а в общем — милейший человек…

Фрейман. Где сейчас находится полковник Барановский?

Азанчевский-Азанчеев. Там, где мы все будем. Погиб под Курман-Кемельчи во время атаки красной конницы…

Фрейман. Вы сказали, что, по мнению Богоявленского, Таманский…

Азанчевский-Азанчеев. Вы хотите сказать, Думанский?

Фрейман. Виноват, оговорился. Итак, по мнению Богоявленского, Думанский сыграл в Тобольске «роковую роль». Как это надо понимать?

Азанчевский-Азанчеев. В характере Николая Алексеевича была черта, которая особенно мне импонировала: он не любил циников, считая, что цинизм все убивает вокруг себя, подобно ядовитому газу. Он считал, что крушение самодержавия началось с проникновения цинизма в души тех, что призван был его охранять. Сам Думанский, как говорил Николай Алексеевич, никогда не был монархистом, и рассматривал освобождение царя как очередную финансовую аферу. Но даже не скрывал этого. По мнению Николая Алексеевича, именно под влиянием Думанского Борис Соловьев и вводил в заблуждение Александру Федоровну, уверяя ее, что он все подготовил для освобождения царской семьи…