Прогулки с Хальсом

— Франс, надеюсь, ты проявишь благоразумие, — однажды не выдержал Дирк.

— Конечно, проявлю! — отозвался брат с невозмутимой миной. — Разве аванс две с половиной тысячи гульденов не служит тому доказательством?

Дирк тихонько вздохнул. Весь город судачит о сумасшедшей цене, которую назначил Франс за портреты. Виллем ван Хейтхейсен согласился заплатить пять тысяч гульденов, а толстяк Фортхаут переплюнул конкурента и выложил шесть тысяч! Причем выложил сразу, без всякого аванса! Глупо портить отношения с такими щедрыми клиентами. Если портреты им понравятся, они станут влиятельными и могущественными покровителями. А если не понравятся — влиятельными и могущественными врагами.

— Не создавай себе трудности, брат, — попросил Дирк, но Франс его, похоже, попросту не услышал.

В неустанных трудах прошли полгода. Заказчики подгоняли, торопили, но Франс был неумолим: заявил, что сам решит, когда показать готовую работу. И наконец торжественный день настал. Франс пригласил Виллема ван Хейтхейсена в свою мастерскую.

Заказчик явился точно в назначенный час, слегка бледный от волнения.

— Г-готово? — спросил он, чуть заикаясь.

Франс молча сдернул покрывало с большого холста, закрепленного на подрамнике. Дирк и заказчик одновременно шагнули вперед и застыли, впившись взглядом в пышное разноцветие красок.

«Так я и знал! — мысленно воскликнул Дирк с отчаянием. — Так я и думал!»

Портрет Виллема ван Хейтхейсена напоминал переливы распущенного павлиньего хвоста. Декоративная стена, служившая фоном, была пышно задрапирована огромным куском бархата. Обычно художники скрывают от зрителей свои уловки, а Франс взял и выставил напоказ всю профессиональную кухню: небрежно заткнутые концы ткани, неровную драпировку, из-под которой торчат куски деревянной панели, легкий столбик пыли, поднявшейся с пола… Похоже, бархат не новый и долго провалялся в шкафу. От этой неожиданной откровенности пышность фона потускнела и обесценилась, а фигура заказчика превратилась в фарсовую.

Виллем ван Хейтхейсен стоял подбоченясь, картинно опираясь на огромный меч. Вторая рука упиралась в бок, манжета из дорогих брабантских кружев доходила почти до локтя. Жесткий испанский воротник — голилья — охватывал шею туго, как удавка, и лицо бедного Хейтхейсена побагровело от прилива крови. Левая нога выставлена вперед, сверкающие туфли украшены большим бантом, такие же банты использованы в качестве подвязок. Тяжелый костюм, шитый из дорогой тисненой парчи, шляпа с широкими полями, султан из пышных перьев… Все здесь было преувеличено, всего было чересчур: и роскоши, и блеска, и дорогих украшений, вроде покрытого золотом эфеса сабли. На фоне дорогих деталей болезненное невыразительное лицо заказчика выглядело смешным, глуповатым, словно у лакея, нарядившегося в господские тряпки.

Дирк съежился, втянул голову в плечи. Что сейчас будет — страшно представить! Ах, Франс, Франс, до чего же ты любишь создавать себе новые сложности! Дирк украдкой взглянул на брата и поразился: на губах Франса порхала легкая улыбка, глаза ярко сверкали. На заказчика Дирк взглянуть не осмелился. Просто стоял и ждал скандала.

Господин ван Хейтхейсен шумно выдохнул воздух и отступил от картины на один шаг. «Все, — обреченно подумал Дирк. — Начинается».

— Изумительно! — воскликнул гость.

Дирк вздрогнул от неожиданности. Глаза заказчика сверкали так же ярко, как глаза Франса, на щеках выступил легкий горделивый румянец.

— Это именно то, чего мне хотелось!

Дирк потряс головой, чтобы отогнать наваждение. Не может быть! Ведь не слепой же этот человек! Но ван Хейтхейсен отстегнул от пояса тяжелый кошель и бросил его на маленький столик рядом с сохнувшими кистями.

— Я доволен, — сказал он милостиво. — Вижу, господин Хальс, что вы заслужили свою славу. Портрет просто великолепен.

— Я же говорил, что он понравится вашей милости, — отозвался Франс.

Заказчик пообещал прислать слуг за своей собственностью и удалился, бросив на портрет еще один восторженный взгляд. Дирк с поклонами проводил его до дверей, не смея поверить в удачу. А когда он вернулся в мастерскую, Франс, весело насвистывая, снимал холст с подрамника.

— Он что, слепой? — спросил Дирк, останавливаясь на пороге. — Ты же высмеял его. Нагло, откровенно, беспардонно, красиво высмеял. Неужели он этого не видит?

Франс улыбнулся, слегка щелкнул брата по носу и ничего не ответил.

Дирк приободрился и стал ждать визита второго клиента. Черт его знает, может, пронесет и на этот раз?

Клас ван Фортхаут явился ближе к вечеру. С трудом втащил огромное брюхо на второй этаж, плюхнулся на стул, который жалобно заскрипел под его тушей, и потребовал:

— Показывайте!

Франс открыл холст, и лицо гостя изумленно вытянулось. Дирк заглянул через его плечо и прикусил губу. А чего вы хотели, господин владелец пивоварни? Все нарисовано точно: и жирное лицо с маленькими, близко посаженными глазками, и огромный нос-картошка с красным кончиком, и жидкая козлиная бородка, и толстый живот, и тараканьи усики над верхней губой!

Франс ожидал приговора со спокойной уверенностью. Фортхаут беспокойно поерзал на стуле и спросил:

— Вы считаете, сходство передано верно?

Вместо ответа Франс взял с каминной полки овальное зеркало и с преувеличенным поклоном подал его заказчику. Фортхаут бросил в зеркало короткий взгляд и медленно побагровел. Придраться было не к чему. Каждая черточка, каждая морщинка обрюзгшего лица передана с беспощадной точностью.

— Кажется, портрет вам не нравится, господин Фортхаут? — осведомился Франс медовым голосом.

Заказчик сердито сунул зеркало ему в руки.

— Не знаю, что и сказать. Нарисовано слишком правдиво, если вы понимаете, что я имею в виду. Я рассчитывал, что за такие деньги… — Фортхаут запнулся и запыхтел, не зная, как завершить фразу.

Франс отстегнул от пояса два тяжелых кошеля с золотыми монетами.

— Возьмите, — сказал он, подавая их Фортхауту. — Это ваши деньги.

— А портрет? — тревожно спросил гость. — Вы его переделаете, не правда ли, господин Хальс?

— Нет, господин Фортхаут, — отозвался Франс. — Я считаю, что эта работа закончена. У меня есть другой покупатель.

— Покупатель? — перепросил озадаченный гость. — На мой портрет? И кто же это?

— Господин Ян Стен, — объяснил Франс. — Он собирается выставить его в своем трактире на самом почетном месте.

Гость вскочил со стула с неожиданной легкостью. Ничего себе, обрадовал! Выставить его на всеобщее посмешище перед пьяной матросней и другими проходимцами! Любуйтесь, люди добрые, на этого урода! Любуйтесь на кабана в парике!

Фортхаут хорошо знал прозвище, данное ему жителями Харлема, поэтому решение было принято мгновенно.

— Я забираю портрет. Упакуйте так, чтобы его никто не видел.

— Прекрасно, — отозвался Франс все с тем же вызывающим добродушием. — Но если он вам наскучит, буду рад вернуть деньги в любой момент. В обмен на картину, разумеется.

Он поклонился. Клас ван Фортхаут поспешил к выходу, не отвечая на поклон. Его душил бессильный гнев.

Когда за заказчиком закрылась дверь, Дирк вполголоса заметил:

— А ты, оказывается, большой пройдоха! Вот уж не знал!

Франс окинул довольным взглядом портрет, закрепленный на подрамнике, и признался:

— Я тоже этого не знал.

Глава 24

Москва, ноябрь 2007 года

Черная ночь в сгоревшем лесу. Антон блуждал между страшными деревьями, пытаясь найти дорогу, но натыкался только на безжизненные обугленные сучья и корни, торчавшие из земли. Неожиданно его плеча коснулась чья-то рука, и Антон ухватился за нее изо всех сил. Рука задергалась, пытаясь освободиться.

— Антон Аркадьевич!

Антон замычал, не отпуская чужую ладонь. Рука была теплой и не могла принадлежать мертвой ведьме, караулившей его сон.

— Проснитесь, Антон Аркадьевич!

Антон с трудом разлепил веки и увидел мужское лицо, склонившееся над ним. Голову мужчины венчала форменная фуражка. Некоторое время Антон соображал, кто это, а потом вспомнил. Это их участковый. Как же его зовут…