Польский детектив

— Ну, мне пора, — сказал майор.

— Вы так давно у нас не были… Когда снова придете? Может, сегодня? Хорошо?

— Я не хотел бы вам надоедать.

— Вы вовсе не надоедаете. Маме вы очень нравитесь. Мне тоже. У меня чудесная мама. Красивая, верно ведь?

— Очень красивая. — Неваровного забавлял этот разговор. В каждой женщине всегда есть что-то от свахи. Пусть даже она пока еще учится в девятом классе.

— Так мы вас ждем сегодня.

— Да, но…

— Никаких «но», — энергично произнесла девушка и скрылась в дверях магазина.

Признаться, Неваровный не без удовольствия думал о предстоящем визите. Нелисецкая, когда хотела, могла быть милой хозяйкой дома. А к ее дочери майор почувствовал симпатию с первой встречи. К тому же по вечерам в Подлешной было скучно. После работы майору просто нечего было делать. В кафе «Марысенька» после памятного инцидента с Янкой Воркуцкой майору ходить не хотелось. Он боялся, что его примут холодно или даже спровоцируют на какую-нибудь резкость. Оставалось проводить долгие осенние вечера в маленькой комнате милиции.

Предстоящая встреча с Нелисецкой была очень кстати еще и потому, что Неваровный собирался задать ей несколько вопросов, касающихся следствия, да и разговор на квартире давал возможность сохранить тайну.

На всякий случай Неваровный позвонил пани Ханне.

— Знаю, знаю, — засмеялась она. — Магда пригласила вас на сегодня. Я даже поругала ее за навязчивость.

— Это я не хотел оказаться навязчивым.

— Ну что вы! Мне будет очень приятно. Приходите ровно в семь.

— Слушаюсь.

— Пани Ханка, — сказал несколькими часами позже Неваровный, — у меня к вам большая просьба. Вы, наверное, где-нибудь регистрируете, кто сколько заказывает молока. Нельзя ли проверить, кто на улице Акаций берет три литра?

— Мне и проверять не надо.

— Почему?

— Я уже раз проверяла. В июле меня просил об этом старший сержант Квасковяк.

— Как? И вы об этом нам ничего не сообщили?

— Но ведь это было за четыре месяца до убийства. И потом, я совсем позабыла. Только сейчас, после вашего вопроса, я и вспомнила.

— Вы проверяли?

— Конечно. С милицией не стоит ссориться, особенно когда ты заведуешь магазином. Всегда ведь можно на какой-нибудь штраф нарваться. Новый комендант тоже искал случая меня оштрафовать, но, несмотря на все его усилия, ничего не получилось.

— Откуда вы знаете? — Неваровный даже покраснел.

— У нас в поселке нет тайн.

— Мне бы хотелось, однако, чтобы этот наш разговор остался в тайне.

— Это действительно так важно?

— Не знаю, — откровенно признался майор. — Но вы ведь так и не ответили на мой вопрос. Кто покупает три литра молока?

— Никто.

— Как это — никто? Быть этого не может.

— На всей улице Акаций у нас нет ни одного такого клиента. Кроме кафе, которое берет больше. А так все берут литр, иногда два.

— Но я знаю точно, что кто-то брал три литра.

— Не постоянно. Если изредка кому-то потребуется молока больше, он оставляет записочку или звонит, и на следующий день Зборковский приносит дополнительную порцию.

— Эти добавочные заказы не фиксируются?

— А зачем?

— Значит, проверить, кто сколько берет, невозможно?

— Невозможно.

— На телефонные звонки чаще всего отвечаете, наверное, вы. Не помните ли, кто заказывал добавочную порцию, чтобы вместе получалось три литра?

— Летом часто Воркуцкий. Обычно он берет два, но по субботам, как правило, три, а то и четыре. По воскресеньям у него почти всегда гости из Варшавы.

— А Савицкие, Белковский, пани Розмарович, Хрустиск или Адамкевич?

— Не слишком ли много вы от меня хотите, пан майор? — рассмеялась Нелисецкая. — Я ведь не следователь! Савицкие иногда берут, Белковский нет, да и зачем? Их ведь двое. Аналогичная ситуация у магистра Хрустиска. Адамкевичи вообще не покупают молока в магазине, у нас ведь нет монополии на продажу. Женщины из окрестных деревень приносят сметану, молоко, яйца, сыр. Даже телятину. Это здорово снижает товарообороты магазина. Лучше спросить обо всем Зборковского.

— Пожалуй, не стану. Правда, Стефанек производит впечатление человека порядочного, но мне не хотелось бы больше никого посвящать в это дело. На вас же я могу положиться.

Вернувшись домой и оценивая результаты визита к Нелисецкой, Неваровный должен был признать, что в дружеском плане вечер удался, но полученная информация представляла слишком мало интереса для следствия. Майору уже казалось, что он напал на след, а тут опять неудача.

Зато на отсутствие успехов не мог пожаловаться сержант Михаляк. Правда, удача сослуживца — личного плана, но все равно по-человечески радует.

— Если бы не вы, пан майор, — сказал однажды Михаляк, — я бы и мечтать не посмел об Эльжбете. Но вы меня тогда здорово подбодрили. «А чем вы хуже? Молодой красивый парень». Я и решился. После пасхи поженимся.

— Почему же только после пасхи, а не на рождество? — ответил комендант. — Я бы так долго не тянул. А то еще уведет кто-нибудь девку.

— Нет, в моей Эльке я больше уверен, чем в себе.

Большое удовольствие майору доставил визит доктора Зигмунда Воркуцкого.

— Я ждал вас все эти дни в «Марысеньке», но вы что-то разлюбили это кафе, — начал доктор. — Я пришел, чтобы поблагодарить за дочь.

— Благодарите не меня, а мое начальство.

— Не скромничайте. Я прекрасно знаю от адвоката Рушиньского, что если бы не вы, Янка до сих пор сидела бы под арестом. А это не помогло бы ей, а лишь еще больше испортило. Она с самого детства была своевольной. Даю вам честное слово, что ничего не знал об этих рецептах. О другом, правда, догадывался. Но сейчас дочери просто не узнать. Она передо мной извинилась за свое поведение, стала усиленно заниматься! И все это благодаря вам!

После ухода доктора Неваровный подумал, что на новом посту он добился кое-каких успехов, но главная проблема, к сожалению, осталась нерешенной. Ничего не остается, как воспользоваться тем же методом, который применил старший сержант Квасковяк, заплатив за это жизнью.

Неваровный не был трусом. Были времена, когда он в подполье — сначала в городе, а потом в партизанах — без колебаний вступал в бой с многочисленным и хорошо вооруженным врагом. Но не следует путать отвагу с безрассудством. Майор решился на то, из-за чего погиб его предшественник, но предпочел зря не рисковать.

Из Варшавы он привез толстую меховую куртку и стеганую лыжную шапочку. Обе вещи немного переделал, чтобы они лучше служили своему назначению.

Теперь каждое утро, в четыре часа, у постели Неваровного звонил будильник. Майор вставал, быстро одевался и потихоньку, чтобы не заметил дежуривший милиционер, выходил из дома. Он хорошо изучил маршрут движения молочника, поэтому шел сначала по улице Малиновой, по Розовой до самого леса и там ждал. Он отлично слышал скрип тележки разносчика, когда тот проезжал по улице Акаций. Видя, что молочник поворачивает на Березовую, чтобы обслужить следующий район, а затем и клиентов с Розовой, майор выходил на улицу Акаций и шел вдоль нее, особо не прячась и нигде не задерживаясь. Если бы его кто-нибудь встретил в столь ранний час, то, наверное, подумал бы, что майор совершает обычный обход одного из участков.

Это действительно был обход, но особого свойства. Внимательный наблюдатель наверняка заметил бы, что комендант, проходя мимо калиток, вглядывается внутрь дворов, пытаясь разглядеть, что стоит на порогах домов. Правда, в такое время, да еще в декабре, было темно, но белая бутылка с молоком была различима даже ночью.

Весь путь от леса до конца улицы Акаций занимал не более десяти минут. Таким образом, утренняя прогулка Неваровного вместе с задержкой в лесу продолжалась около получаса. Майор не сомневался: старший сержант Квасковяк проходил примерно той же дорогой, но за более короткое время, поскольку жил ближе и знал, у какого дома надо высматривать эти три бутылки.