Товар для Слона

Я улыбнулся.

— В том-то и дело, мне бы больше понравилось прийти к нему не с улицы. Вы хотя бы просто предупредите, что говорили со мной…

Кажется, я ему уже надоел, и он решил от меня отделаться. Посмотрел на часы, довольно ухнул и повернулся к столу. Выгреб из-под разложенных бумажек телефон, накрутил номер, дождался ответа и заорал:

— Ванда Стефановна! Айсберг говорит, ты ещё со мной здороваешься? Слушай, Ванюша, мне срочно нужен Боря Школьник, покричи, может есть на месте, вторая пара ведь уже кончилась?

И надолго замолчал — видимо, Ванюша Стефановна пошла кричать. Минуты через три его лицо вдруг изменилось, рот расплылся в улыбке до ушей.

— Здравствуй, Боречка! Живой, живой, чего и тебе желаю… Нет, пока молчат… Чем-чем, а то ты сам не знаешь, чем всегда кормились интеллигенты в Российской империи, переводами! Как Ритуля, не болеет?.. Ладно, слушай, Боречка! Ты мне можешь сделать одолжение? Есть один человек, которого мне рекомендовали как порядочного, и ему хочется с тобой побеседовать… нет, не насчет зачета, гарантирую… Нет, не знаю, он не говорит, а мне спрашивать неловко, раз не говорит, значит, какие-то конфиденциальные дела… Нет, с виду приличный, и на КГБ не похож, хотя глазки серенькие…

Да, можно понять, почему, когда потребовалось освободить место для какого-то блатного, из вуза выперли именно этого Айсберга — язычок тот еще. Думаю, он и своему начальству в морду цитировал Ильфа и Петрова…

— Ну спасибо, Боря, мы с Сережей Гущиным тебе благодарны… Ну и дай тебе Бог его не знать, он доктор по чернобыльским болячкам… Целуй Ритулю!

Он брякнул трубку и тут же начал раскладывать по местам свои бумаги.

— Значит так, в тринадцать тридцать стойте напротив входа в автодорожный, возле центральной клумбы. Найдете клумбу, не ошибетесь. Доцент Школьник моего возраста, моего роста, среднего сложения, в черной кожаной курточке со словом.

Я переспросил.

— Ой, какое-то слово несоветскими буквами слева на груди написано, кто их читает, это слова? В кожаной кепочке, сумка на ремешке через плечо. Узнаете! Только не опаздывайте, он страшно не любит непунктуальных!

Я не опоздал. Я тоже не люблю непунктуальных, а кроме того, надо было мне, а не ему. Появился Школьник вовремя, полностью соответствовал описанию, а слово на груди довольно мелкими буквами было «Montana». Он повертел головой, немедленно вычислил меня и подошел.

— Я — Школьник, это вы меня ждете?

Я представился.

Он меня внимательно оглядел, кивнул.

— И вы в самом деле не из КГБ?

Я засмеялся — два сапога пара! Ничего, кажется с этим человеком можно говорить.

— Нет, не из КГБ, которого уже нет на свете, я из фирмы АСДИК.

— Ха, нет на свете! Пока есть государство, всегда будет лавочка, которая опасается, как бы какой-нибудь Школьник не перегадил государству всю его безопасность!

Я снова засмеялся:

— Да вы, Борис Иосифович, вольтерьянец!

Он тоже улыбнулся:

— Я не вольтерьянец, я старый трепач… А фирма, вы сказали, АСДИК? Ну вот, а говорите, не КГБ! И кого же вы там вылавливаете под водой?

Ты смотри, грамотный человек доцент!

— Любопытно: с КГБ вы не хотите иметь дело, а с милицией можно?

Вот тут он стал серьезным:

— Я имею дело не с милицией вообще, а с ГАИ. Мне не нравится, когда люди гибнут под колесами, я стараюсь по мере своих возможностей это предотвратить, а если уж случилось — найти истину.

Я тоже стал серьезным:

— И мы стараемся найти истину. Наша фирма — что-то вроде частного сыскного агентства. К нам обратился клиент, друг покойного мэра. Он убежден, что мэра убили, и опасается, что милиция хочет это дело замять. У него там есть связи, настолько серьезные, что он может получать информацию о ходе следствия, и тем не менее он не верит милиции. Он считает, что в УВД крутят вокруг этого дела политику, а найти и наказать убийц не спешат.

Лицо у доцента заметно изменилось: видно было, что он хочет от меня поскорее избавиться.

— Раз вы ко мне пришли, значит, вам и вашему другу известно, что я проводил экспертизу тормозной системы автомобиля покойного мэра. Все, что достоверно показала экспертиза, я записал в акте. Акт передал заместителю начальника УВД полковнику Белецкому. Можете обращаться с вопросами к нему или выше.

— А вы что, давали подписку о неразглашении?

Он смерил меня колючим взглядом:

— Молодой человек, я не давал никаких подписок, но существует этика работы эксперта, и говорить с посторонними на эту тему я не намерен.

Ах, вот как!

— Вам предъявляли постановление прокурора или следственных органов о производстве экспертизы?

— Не понял…

Пришлось объяснить:

— Если есть такое зарегистрированное постановление, то акт экспертизы в обязательном порядке попадет в дело и может быть использован в суде любой из сторон. В противном случае ваше заключение окажется в деле лишь в том случае, если будет содержать данные, угодные следствию.

— Угодные следствию? — повторил он за мной, выделив первое слово.

Мы уже приближались к метро «Дружбы народов», я чувствовал, что он вот-вот смоется.

Я вздохнул:

— Борис Иосифович, две минуты назад вы разыгрывали из себя прожженного циника, говоря о КГБ. А теперь, когда речь пошла о милиции, вы ей вдруг свято верите?

Доцент все больше ощетинивал иголки:

— С этими людьми я работаю много лет, почему мне им не верить? И с чего вдруг следствию может оказаться угодно что-то фальсифицировать?

Снова начал накрапывать дождь, доцент поежился и решительно шагнул на первую ступеньку входа в подземный переход, но я не отставал.

— Борис Иосифович, вы согласились поговорить со мной. Я не в силах заставить вас отвечать на мои вопросы — но хотя бы выслушайте!

Старый дешевый трюк, но на такой безотказно ловятся мягкие воспитанные люди, которым неловко послать подальше назойливого собеседника.

— Не под дождем же… — буркнул он.

Попался! Все, теперь уболтаю!

Мы прошли мимо строя лотков, протискиваясь сквозь толпу, свернули на станцию, и тут я его отволок в дальний угол, не давая улизнуть к турникетам.

— Борис Иосифович, вы знаете такую фамилию — Арсланов?

Он снял очки, вытащил из внутреннего кармана куртки лоскуток замши, принялся протирать стекла.

— Не на луне живу, — буркнул наконец.

Я чуть раздернул молнию на куртке, перевел дух. На станции было теплее, чем на улице, только сыро, и снизу тянуло озокеритом — у меня теперь этот запах больше ассоциируется с больницей, чем с пропиткой изоляции…

— Мы подозреваем, что убийство заказано именно Арслановым. И если раньше это были просто подозрения, то вчера выявился серьезный мотив. На несколько миллионов ежегодно.

— Ха, мотив! У десятка моих студентов есть мотив придушить меня, но я пока ещё живой!

Я посмеялся, он коротко дернул щекой — обозначил улыбку.

— Слушайте, Вадим Андреич, это пустой разговор! Вы нашли мотив — ну так сообщите в милицию, они ваш мотив расследуют и посадят преступника!

Я покачал головой — мудро и снисходительно.

— Нет, Борис Иосифович, они сперва глубоко задумаются. Потому что не сегодня-завтра устроят выборы нового мэра, Арсланов вполне в силах посадить своего человека, и тогда милиция со своим расследованием может оказаться в глубокой… гм… луже.

— Он ещё меня называет циником! — Доцент надулся.

Я ответил ему в тон:

— Не на луне живу… — А потом перешел в атаку: — И вы со своим заключением сыграли им на руку. Ну как же, экспертиза однозначно показала, что смерть мэра произошла в результате несчастного случая, вызванного специфическим техсостоянием тормозов… По крайней мере, так сказал моему клиенту некий высокий милицейский чин.

— Однозначно?! — вскинулся Школьник — и тут же прикусил язык.

Я не стал кричать «Ага!», я только печально кивнул:

— Вот видите, вы пишете одно, а они читают другое… А говорят третье, а делают — четвертое.