Король лжи

Я смотрел на Дугласа, мускулы на его лице едва двигались.

– Это смахивает на покровительство, Ваша честь, – заявил он.

– Мне шестьдесят девять лет, и у меня нет планов баллотироваться на переизбрание. Думаете, мне наплевать? Теперь идите. Оба.

Ноги сами принесли меня к столу защиты. Я сел и рискнул бросить взгляд на Дугласа, намеренно игнорируя детектива Миллз.

– Мистер Пикенс, – обратилась ко мне судья. Я встал. – У вас есть что-нибудь еще, что вы желаете предложить суду в поддержку своего ходатайства?

– Нет, Ваша честь. – Я сел, признательный судье за многие вещи. Стоять перед этой толпой, чтобы доказывать причины, почему мне нужно находиться вне тюремной камеры, было по меньшей мере неприятно. Она избавила меня от унижения.

– Что-нибудь есть у представителя округа? – спросила она. Если бы Дуглас хотел устроить заваруху, ему удалось бы. Он мог оспорить множество пунктов, мог сделать так, что судья выглядела бы не с лучшей стороны, но я надеялся, что он не станет этого делать. Медленно поднявшись, он не отрывал глаз от стола, оттягивая момент, пока наконец не выговорил:

– Штат просит, чтобы залог был разумным, Ваша честь.

Снова возбуждение охватило набитый людьми зал суда, волна этой энергии ударила мне в спину, завершившись напряженным предвкушением развязки.

– Залог установлен в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов, – сказала судья. – До того момента, пока этот залог не будет удовлетворен, ответчик не освобождается от обязательства предстать перед верховным судом и быть снова подвергнут тюремному заключению. Объявляется перерыв судебного заседания на пятнадцать минут. – Она ударила молоточком и поднялась, маленькая и уставшая.

– Всем встать! – прогремел помощник шерифа, что я и сделал, молча наблюдая за тем, как судья проскользнула в дверь и зал суда наполнился шумом: публика обменивалась мнениями.

Я глянул на Дугласа – тот не двигался. Желваки на его скулах ходили ходуном, пока он пристально смотрел на дверь, через которую вышла судья. Потом он повернулся в мою сторону, жестом дал указание помощникам шерифа, и через несколько секунд наручники снова защелкнулись на моих запястьях. Наши взгляды скрестились. Миллз что-то шепнула ему в ухо, но он продолжал ее игнорировать. Что-то мелькнуло в его глазах, причем что-то неожиданное, но я не мог понять, что именно. Знал только, что это не был обычный взгляд, каким он смотрел на других ответчиков. Изобразив улыбку, он шагнул в мою сторону, и его голос походил на теплое масло.

– Я бы сказал, что все разворачивается довольно удачно для тебя, Ворк. – Миллз сидела за столом с непроницаемым лицом. Несколько адвокатов повернулись, но ни один не подошел ближе. Казалось, мы существовали в каком-то вакууме. Даже помощники шерифа воспринимались иллюзорными. – Ты должен будешь выйти на улицу на пару часов.

Я пытался пронзить его взглядом, но в оранжевом комбинезоне и в стальных наручниках я не обладал той властью. Его улыбка расцвела, как будто он тоже пришел к этому выводу.

– Почему вы говорите со мной? – спросил я.

– Потому что могу, – ответил он.

– Вы – настоящая задница, Дуглас. Интересно, как я не замечал этого раньше?

Его улыбка исчезла.

– Ты не замечал, потому что тебе так хотелось, как всем адвокатам защиты. Вам нужна сделка. Вы хотите быть моими приятелями, потому что я могу облегчить вам работу. Это игра, и так было всегда. Ты знаешь это, так же как и я. – Он подмигнул мне и слегка повысил голос – Но игра закончена, мне не нужно больше в нее играть. Так что наслаждайся своей небольшой победой. Следующий судья не будет таким легким для тебя, и, можешь быть уверен, я тоже.

Снова что-то странное показалось в его глазах. Я пытался понять, что именно, когда внезапно все прояснилось: Дуглас играл на аудиторию. Адвокаты наблюдали, и Дуглас говорил для них. Я никогда не видел его игры прежде Слова вылетели у меня до того, как я успел их взвесить.

– Почему вы позволили мне пойти на место преступления? – спросил я.

Дуглас почувствовал себя неловко. Он метнул взгляд на слушающих нас адвокатов, потом направил его на меня. Его голос понизился.

– О чем ты говоришь?

– О том дне, когда нашли тело, когда я попросил разрешения пойти на место преступления. Я не думал, что вы согласитесь, ни один благоразумный окружной прокурор не позволил бы такого. Но выразрешили. Вы почти приказали Миллз показать мне тело. Почему вы это сделали?

– Ты знаешь, почему я разрешил тебе пойти, – возразил он.

– Ради Джин.

– Ради Джин. Правильно.

Установилась тишина. Джин была тем единственным общим, что еще осталось у нас.

– Это не поможет тебе, как ты надеешься, – сказал он, имея в виду мое присутствие на месте преступления. – Я не позволю.

– Возможно, уже помогло.

– Что ты хочешь сказать?

– Что у человека в тюремной камере появляется много времени для размышлений, Дуглас. Целый ворох времени.

Я насмехался над ним, и он наконец это понял. Но я выиграл очко: заставил его на мгновение усомниться. Его лицо было закрыто, как дорога, по которой проходило карнавальное шествие. Силы были израсходованы. Некоторое время мы продолжали разговаривать с помощью глаз, как это уже бывало в моей жизни. Подобно тюремной камере, его глаза были пустыми, темными и бездонными. Его рот сложился в жесткую улыбку, и, кивнув помощнику шерифа, он отослал меня.

В ожидании часы тянулись бесконечно долго – возможно, для того, кто должен был забрать меня под залог, они шли иначе. Мне снова дали телефон, и я позвонил единственному человеку, которому мог позвонить. Но Барбары не было дома или она решила не отвечать. Поэтому я оставил ей сообщение и ждал, чтобы увидеть, бросит ли она меня гнить в тюрьме.

Меня поместили в обитую войлоком камеру для душевнобольных и наркоманов в холле у центральной обработки. «Указание судьи», – предположил я. Когда-то стены там, наверное, были белыми. Теперь это была смесь коричневых цветов, похожих на сгнившую древесину. Время от времени мне хотелось броситься на дверь, закричать, как будто я действительно был ненормальным. День никогда не тянулся для меня так долго, с каждым часом комната как будто сжималась, и я задумался о том, как сильно, должно быть, Барбара меня ненавидела. Хотела ли она оставить меня в тюрьме из злости? Честно говоря, я не мог сказать.

В конце концов они пришли за мной, обработав меня в обратном порядке. Я высыпал содержимое желтого конверта на стойку: мои часы, бумажник, в котором были деньги, кредитные карточки, идентификационные данные. Все было на месте и просчитано; я подписал несколько бумаг. Мне возвратили одежду, ремень, ботинки. И пока я надевал все, я чувствовал, как во мне происходили изменения. Я снова стал человеком и вновь прошел через двери тюрьмы, на сей раз направляясь в пропахнувшую плесенью приемную, где нормальные люди ожидали таких, как я. На что я рассчитывал? На Барбару? На залог безликого гаранта? Честно говоря, я не думал об этом, пока не почувствовал нижнее белье на теле. Охваченный растущим волнением от своего возвращения к человеческой расе, я хотел побыстрее выбраться под синее небо, вдохнуть свежего воздуха и прилично поесть. Мое 6удушее было настолько сомнительным, что я мог ожидать всякого. Но я не ожидал Хэнка Робинса. Я не ожидал того, что он мне сказал.

– Что ты делаешь здесь? – удивился я.

Он криво улыбнулся, показав свой щербатый передний зуб.

– Это мне надо спросить у тебя.

– Да. Я тоже так думаю.

В комнате находилось еще два человека. Одной из них была утомленная женщина, которой могло быть и тридцать, пятьдесят лет. Она сидела на твердом пластмассовом стуле с открытым ртом, от нее сильно пахло табаком и тяжелой жизнью; ее загорелые бедра выглядывали из-под юбки, слишком короткой даже для подростка. Она сжимала в руках кошелек, словно талисман, и. мне стало любопытно, как долго она ожидала и кого. Другим человеком был полицейский в форме. Я наблюдал за тем, как он расписывался в пуленепробиваемом окне, затем положил свое оружие в одну из стальных коробок с замком, установленных в стене. Он ни разу не повернулся к нам спиной, и Хэнк следил за ним с нескрываемой жалостью. Я знал, что Хэнку не хотелось быть связанным со мной при настоящих обстоятельствах, и мне было интересно, что заставило его прийти ко мне.