Леди-бомж

Сим-Сим настаивал, чтобы я использовала под постой их квартиру на Сивцевом Вражке, но я наотрез отказалась переступить тот порог без него, а если честно, просто боялась еще одной встречи с Ниной Викентьевной и что-нибудь нарушить в квартире, где они жили вместе В общем, решила, что так — честнее.

Так что застревала я на ночь в Москве в номерке нашего постоялого двора, там было не роскошно, но мне и нужно было. койка, чтобы рухнуть, умывалка с зеркалом и душем и шкаф под барахлишко.

Самое смешное — я обзавелась личным телохраном. Оказывается, этого потребовал Сим-Сим. Парень прилип ко мне как банный лист, симпатичный битюжок с совершенно детским личиком и безмятежными глазами, чуть меня моложе. Он был мастером по рукопашному бою, кончил какую-то спецшколу для телохранов, звали его Дима, он отличался совершенно чудовищной молчаливостью, и только изредка я от него слышала: «Туда можно», «Туда нельзя», «Допустимо» и «Не положено». Если честно, работы у него не было почти никакой, Туманский напрочь мне запретил светиться в Москве, я послушно отклоняла все и всяческие приглашения и даже не поддалась Кену, который один раз хотел затащить меня в какой-то новый китайский ресторанчик на акульи плавники и еще что-то трепанговое, а во второй раз раздобыл билеты на показ мод с участием Наоми Кэмпбелл, прилетевшей на один вечер в Москву.

Мне было как-то не до мод, все, что удивляло раньше, было, в общем, шелуха, и только, теперь я по-настоящему, но, конечно, не до конца, стала представлять, чем и как рулила Туманская.

Ее главный офис на Ордынке был расчетливо скромен и ни с какого боку не походил на новомодные главные штабы других фирм и корпораций, псе эти навороченные высоченные строения с псевдокремлевскими башнями и куполами на макушках чуть ли не в поднебесье. Ни на воротах, ни на главном входе в старинный не то купеческий, не то дворянский двухэтажный особнячок с пристройками даже официальной вывески не было. Двор был хорошо вымощен брусчаткой, колонны, небольшой портик, стены, крашенные в традиционные московские желтоватые тона, все теплое, уютное, чистенькое, но и только.

Все остальное было продуманно разбросано по разным районам Москвы под разными вывесками и, казалось, не имеет между собой никакой связи: где-то в Перове был коммерческий банк, возле Рижского вокзала — аналитический и вычислительный центр с мощным штатом программистов и прочих спецов, в Мытищах — транспортная фирма, занимавшаяся междугородними и международными перевозками и имевшая больше двух сотен автотягачей и фур к ним, в основном «вольвовских», под Подольском в цехах какой-то бывшей номерной «оборонки» собирали из деталей, завезенных россыпью из каких-то Индонезии и Малайзии, классные компьютеры, где-то на Москве шустрили по продаже квартир некрупные риелтерские фирмочки, работали пара оптовых баз по продовольствию и мебельные салоны.

Было еще много всего, и не только в Москве, чего я не могла сразу охватить взглядом, но главное, что все это существовало, крутилось, набухало Большой Монетой под разными вывесками, разными именами и фамилиями и на первый взгляд не имело ничего общего с особнячком на Ордынке, и, пожалуй, только считанные и особо доверенные люди знали, что за всем этим скрывают себя Туманские, но, в общем-то, именно она, Нина Викентьевна. У нее был какой-то особенный нюх на удачу, она не боялась рисковать и как-то умудрялась держать все это хозяйство под присмотром.

В этом особнячке и был мозговой центр, куда все стекалось и где принимались судьбоносные решения.

Конечно, на Москве знали, что Туманская — дама при деньгах, потрошили ее как меценатку и покровительницу сирот и пенсионеров, она светилась на приемах, включая дипломатические, но, думаю, никто и не догадывался, как она вкалывала и каких размеров достигла бы ее империя, контуры которой уже обозначались, если бы не та дурацкая и нелепая ночь в июне возле старой порушенной церквухи. Когда оказалось, что она прежде всего женщина и все, что она собирала и выстраивала, просто труха и дребедень по сравнению с тем, что ее ожидало. И она рассталась со всем этим решительно и бесповоротно, не унижая себя трусливым ожиданием конца, болью и немощью.

Или боли уже были, и немощь накатывала, и она глушила боль выпивкой и наркотой? И то ее ночное бегство было как прыжок с поезда на полном ходу"? Отчаянный и безоглядный?

Чего-то очень важное о ней я все еще не могла понять, что-то ускользало, но одно я знала точно: я бы так никогда не смогла. В том, как она поставила точку, было все-таки что-то неженское. Слишком логичное, просчитанное и точное, безукоризненно задуманное и хладнокровно исполненное. На что не каждый мужик решится.

Насколько я изучила сильную половину человечества, гусары и рыцари отечественного разлива в основном вымерли, ни один из тех д'Артаньянов и Бельмондо, которых я знала, по собственной воле из жизни бы не ушел ни в коем разе, даже если бы его опустили до положения слизняка, а что касается чисто физической боли, то в этом любая женщина даст сто очков любому Шварценегеру (одни месячные чего стоят), а уж как они боятся врачей! Смешно вспомнить, но даже моего доблестного Панкратыча я водила к дантисту рвать зубы за ручку.

Кабинет Туманской, в который я наконец не без робости вступила в московском особнячке, был точной копией ее кабинета на территории. И если не считать, что он был раза в два больше и в нем был белокаменный камин и пушистый ковер на полу, тут было то же самое: большой письменный стол, стоявший в углу, и приставные стеллажи и столики, загроможденные машинерией, кресло на колесиках, накрытое хорошо выделанной рысьей шкурой, часть коллекции сувенирных куколок, даже два деревца-цветка в напольных японских вазах были такие же, с лакированными листьями, гроздьями сиреневых цветов, которые пахли лимоном и свежестью. На этот раз я ничего выкидывать не стала. Кен был прав: с мертвыми не воюют.

От загородного кабинета этот все-таки немного отличался: одна из стен от пола до лепного потолка была сплошь завешана экзотическими масками божков и прочих уродов из красного, сандалового и эбенового дерева, привезенными Туманской из своих поездок, были даже стрелы, копья и щит из серой шкуры, какие-то засушенные тыквочки и здоровенный бубен. И от этого в обстановке было что-то шаманское.

Вот я и шаманила здесь вместе с Вадимом с утра до вечера. Бывший помощник Туманской, по-моему, не очень понимал, какая роль мне предназначена Сим-Симом во всей этой системе, которую между собой все называли «Структура», да я и сама этого не могла понять, но был любезно-исполнителен, вежлив и сразу же посоветовал мне установить в кабинете мощный кофейный агрегат, чтобы не гонять за черным кофе на первый этаж.

Год заканчивался, и изо всех филиалов, отделений, фирм и фирмочек валом шли предварительные годовые отчеты, и мы с ним потихоньку утопали в потоках цифири, которые беспрерывно выбрасывал факс или доставляли тихие курьеры. Были дела, выбивавшиеся из текучки, в основном по кредитам и, конечно же, налогам, но я еще плавала в этих областях, как дитя.

Было похоже, что Сим-Сим швырнул меня в глубокие воды, как человека, не умеющего плавать, и даже особенно не интересовался, как бултыхаюсь и сумею ли выплыть.

В общем-то, все, от главбухши Беллы Зоркис до канцеляристок-девиц и того же юридического гения в пиджаке, обсыпанном перхотью, были внешне дружелюбны, но это была только оболочка, под которой скрывалось насмешливое удивление: что это за дылда вторгается в запретные области, с каких таких пирогов, и вообще — что все это означает? И еще я всей кожей ощущала, что меня не просто ежедневно, а ежечасно оценивают, обсуждают и сравнивают с Туманской, где-то за моей спиной шелестят и перетекают из уст в уста злорадные и просто враждебные шепотки, и если в загородном доме мне уже прилепили кличку «Подкидыш», то она пришла вместе со мной и сюда.

И даже деликатный Вадим время от времени как бы случайно давал понять, что то, что я среди них, расценивается как очередной бзик Сим-Сима, который с чего-то решил ввести свою постельную подружку (а это было известно прекрасно) в курс дел, которые ее совершенно не касаются.