Поцелуй или смерть

– Немного чистого белья для Барни с разрешения инспектора Карлтона. – Она подошла к решетке и сжала его руки. – Привет, Барни!

Менделл держал ее ладони в своих и сознавал, что она очень красива в белом платье больничной сиделки и в синем с красным плаще. Это был верный друг, маленькая девчонка из соседнего дома. Никаких упреков, никаких слез, никаких вопросов типа "почему ты это сделал?"... Ей даже не нужно говорить, что она рада видеть его. Это читалось на ее лице.

– Как ма? – спросил Барни.

– Хорошо, – ответила Розмари, – очень хорошо. Но ты должен был повидать ее сразу же, как вышел из больницы.

– Да, – ответил Менделл, – я хотел пойти. Потом все это случилось... Но больница – слишком хорошее слово для того места, где я находился, куда меня заточили. Мы с тобой прекрасно знаем, что это такое. Я был таким же жалким, как старый Джованни, когда меня туда отвезли.

– Я ничему не верю, – возразила Розмари. – Я не верю, что ты убил эту девушку, не верю, что ты сумасшедший. Вот почему я здесь. Почему ты позволил себя запереть, Барни?

– Потому что я получил слишком сильный удар, понимаешь? – попытался объяснить ей Барни. – И это отразилось на моих мозгах. Я вел себя, как ненормальный, видел и слышал вещи, которые существовали только в моем воображении.

– Как это? В чем выражалась твоя ненормальность? – Розмари протянула ему сигарету и дала ему прикурить.

Менделл глубоко затянулся и проговорил:

– Мне посреди ночи слышались голоса и звон колоколов. Я воображал, что горячая вода пойдет из холодного крана. – Он смущенно улыбнулся. – Я принимал свою бритву за кубик льда и клал ее в холодильник, вместо того чтобы положить ее в ящичек в ванной. Потом эта история с попугаем...

Розмари прижалась своим тонким телом к решетке.

– Какая история с попугаем?

– Я только тогда по-настоящему ощутил опасность, когда свернул шею любимому попугаю Галь.

– А почему Галь любила его?

Менделл немного поколебался, прежде чем ответить. Но Розмари, безусловно, поймет. Она ведь не просто соседка. Она знала, на что способно больное воображение.

– Потому что ненормальный, каким я был, вообразил себе, что Галь его обманывает, – тихо промолвил Барни. – Я представил, что захватил ее в кровати с другим парнем, что нанес ужасные удары им обоим... Но это было лишь воображение, понимаешь? Галь разъяснила мне это именно тогда, когда я ночью махал руками. Она мне сказала, что никого постороннего нет, что это лишь попугай, его-то я и услышал. И когда я проснулся на следующий день и узнал, что ночью свернул шею попугаю, я понял, что настало время принять решение. Тогда я посоветовался с Галь, с ее отцом и с одним специалистом по заболеваниям мозга, хорошо известным мистеру Эбблингу, который и рекомендовал мне его. И мы все вчетвером решили, что мне нужно лечение.

– Как зовут психиатра?

– Орин Гаррис.

– А ты помнишь какие-нибудь фамилии врачей в больнице?

Менделл назвал, и Розмари их записала. После этого Барни спросил ее, который час.

– Половина пятого. – Она положила свои записи в карман. – Я закончила работу в одиннадцать и уже пять часов стучусь во все двери.

– Как это они пустили тебя ко мне?

– С фамилией Дойл? – рассмеялась Розмари. – С дядей-инспектором, тремя кузинами и двумя братьями в полиции? – Она продолжала смеяться, прикрыв рот рукавом халата. – Я заставила их пошевелиться.

– Ты – прелесть, Розмари! – Менделл сжал ее маленькую руку, просунутую сквозь решетку.

Кончиками пальцев она погладила его по лицу – сперва шрам под глазом, потом поломанный нос, потом губы...

– Ты тоже хороший, Барни... – Она прижала его руку к своей груди. – Мне наплевать на то, что говорят Пат и Джон, мне наплевать на то, что думает Джой Мерсер! Ты хороший и симпатичный парень, вот и все! Но ты и самый глупый парень в Чикаго!

Когда она ушла, дежурный открыл дверь и сунул Барни сумку. В ней оказались белье, носки, чистая рубашка и один из его дорогих костюмов, которые он оставил висеть в квартире матери за Саут-Сайд.

– Одевайтесь, – приказал дежурный. – Они хотят вас видеть.

Переодеваясь, Менделл размышлял, почему Розмари, такая красивая и элегантная, стала медсестрой, вместо того чтобы выйти замуж.

Лицо инспектора Карлтона было таким же ледяным, как и его ягодицы. За исключением министра юстиции Соединенных Штатов Америки, Менделл не знал никого из присутствующих в кабинете. Один из них, с тихим голосом и волосами цвета пламени, казалось, председательствовал.

– Садитесь, Менделл, – указал он на стул.

Барни сел. Вид у всех был усталый. Инспектор Карлтон и министр выглядели рассерженными. Некоторое время никто не шевелился, потом человек с седыми волосами и носом, похожим на ключ, отложил сигару, которую курил, и встал перед Менделлом.

– Как вы считаете, Менделл, виновны вы или нет?

– Что это, трибунал? – спросил Менделл. – Вы будете судить меня в пять часов?

– Скажем, это предварительное следствие, Барни, – произнес человек с рыжими волосами. – И не беспокойтесь о ваших правах – они будут надежно защищены.

– Кто вы такой?

– Меня зовут Куртис.

– Это вы звонили мне в отель и предупредили, что позвоните еще?

– Да.

Со сложенными за спиной руками судья апелляционного суда Хирам Клейн раскачивался на ногах.

– Послушайте меня немного, Менделл. Если бы это был уголовный суд и я был судья, что бы вы ответили – убили вы или нет Вирджинию Марвин?

Дежурный предложил Менделлу, чтобы он взял с собой шляпу и плащ, и теперь Барни сидел со сложенным плащом на коленях. Он взглянул на красный цветок в петлице, потом посмотрел на человека с седыми волосами.

– Сколько раз я должен повторять одно и то же, мистер? Я не знаю.

– А как насчет того человека, который, кажется, ждал вас, когда вы вернулись вечером в отель?

– Что вы хотите этим сказать?

– Кто-то действительно был?

– Да, – кивнул Менделл. – Он оглушил меня из-за шестисот долларов. Я об этом не заявил, так как не хотел, чтобы репортеры появились в отеле раньше моей жены или прежде, чем я узнаю, где моя жена.

– Ваша жена – дочь судьи Эбблинга?

– Да, мистер.

Человек с седыми волосами вернулся к столу за сигарой, и Менделя проводил его взглядом.

– Итак? – спросил Куртис.

Судья Клейн закурил.

– Я считаю, – заявил он между двумя затяжками, – можно верить, что Менделл говорит правду. А как вы думаете, Джой?

– Возможно, – с сомнением проговорил тот, – но из-за шума, который подняли вокруг этого дела, у нас нет выбора. – Он повернулся к Карлтону. – У вас есть показания работавшего днем бармена, из бара Джонни?

– То же самое, что было с самого начала, – с горечью ответил Карлтон. – Рой и я терзали его всю ночь и все с тем же успехом. Он твердо придерживается своих показаний. Он утверждает, что Менделл вернулся в бар около двух часов, самое позднее – в половине третьего, и что он не слезал со своего табурета даже для того, чтобы пройти в туалет. Барни сидел там до тех пор, пока около пяти часов бармен не отказался наливать ему виски.

– Это то, что дает Менделлу алиби на полтора часа до четырех часов и приблизительно на такое же время после четырех.

– В данный момент, да, – ответил Карлтон. Но тем не менее, я готов поклясться, что Менделл был с этой мышкой и что он убил ее.

Министр подергал себя за свисающие кончики усов.

– Это проблема, господа. – Он посмотрел на Куртиса. – Мне кажется, что нужно сдаться. Правда газеты тут же обрушатся на нас, если обнаружат, что мы отпустили под залог человека, обвиняемого в убийстве.

За этими словами последовало молчание. Менделл оставался очень спокойным. Ему хотелось знать, что все это означает. По его мнению, здесь находилось слишком много людей, и притом довольно значительных. Он внезапно почувствовал себя совсем маленьким и невзрачным, будто выступал с боксером не своего веса. Потом он что-то вспомнил и засмеялся.