Лорд поневоле

Мэгги Бредшоу была хорошенькой рыжеволосой женщиной, все время курившей папиросы и считавшей себя обиженной судьбой. Она была еще полуодета, когда Чик появился перед ней, но их обоих это не очень смутило. У него был принцип – принимать все таким, каким оно было в действительности (а в этом заключается половина секрета человеческого счастья).

– Мэгги, это мистер Бин, – представила его Гвенда, к немалому удивлению Чика. Он уже начал напрочь забывать свою фамилию.

– Здравствуйте! – бросила Мэгги небрежно. – Присядьте, мистер «как вас зовут»… мистер…

– Это тот джентльмен, о котором я тебе говорила, Мэгги. Как ты думаешь, может он занять комнату внизу?

Дом, в котором жила Мэгги Бредшоу, был разделен на две отдельные квартиры. Как-то раз Мэгги упомянула о том, что ее соседи внизу – пожилая чета – имеют свободную комнату, но не могут предложить пансиона. Чик мог бы занять эту комнату и столоваться у Мэгги. Положение не из лучших, но все же и оно имело свои преимущества.

– Если он в силах противостоять обществу двух замужних женщин, – усмехнулась Мэгги, – не говоря уже о моем птенце, тогда пусть переезжает!

Писк, доносившийся из соседней комнаты, заставил ее вздрогнуть и застонать.

– Я его принесу, – воскликнула Гвенда и убежала.

Вскоре она вернулась, с нежностью держа на руках рыжеволосого малыша, который жевал свою ручонку, стараясь как можно дальше запихнуть ее в крошечный ротик. Он вращал глазенками в тех направлениях, которые его особенно привлекали, – сначала к окну, к волшебному яркому свету, а потом на Чика, – в ответ Чик ласково улыбнулся и протянул обе руки.

– Вы любите детей? – осведомилась Мэгги. – Это прекрасно! Один вопрос, значит, улажен.

Чик держал Сэмюэля с видом знатока.

– Разумеется, да! Все любят детей.

– Тогда я, значит, являюсь исключением, – сказала Мэгги.

Чик чуть не выронил ребенка.

– Вы, вероятно, не любите других детей? – спросил он недоверчиво.

– Я не люблю никаких детей. – Она закурила новую папироску и красиво выпустила колечко дыма. – Вероятно, я не совсем нормальная мать. Судя по вашему лицу, я чудовище! – Она улыбнулась. – Ребенок для вас – только милое маленькое существо, созданное для забавы и ласки. А для меня он только кусок свинца, привязанный к моим ногам.

Мягкая щека Сэмюэля прижалась к самому уху Чика, и вдруг малыш засмеялся, точно он понял слова матери и пришел в восторг от ее остроумия.

– Миссис Бредшоу шутит, – улыбнулась Гвенда.

Она любила свою подругу. Они играли вместе в провинции, и Гвенда была свидетельницей на свадьбе Мэгги. Этот брак не был удачным. Мистер Бредшоу подвизался теперь в театрах Австралии и только изредка посылал небольшие суммы для поддержки семьи. Они осознали при своем последнем свидании, что их брак был ошибкой. В конце концов мистер Бредшоу потужил и отбыл в Австралию. Миссис Бредшоу могла бы противопоставить ему такое же бегство в Америку, если бы этот «кусок свинца, привязанный к ее ногам»…

– Я вовсе не шучу. – Она взяла сына из рук Чика и улыбнулась ему. Но маленький Сэмюэль рассматривал свою мать без всякого энтузиазма, насупив бровки. – Вы думаете, что если я кормлю и смотрю за ним, одеваю как могу, не бью и еще ни разу не выбросила его в окно, то я должна быть очарована им? Ошибаешься, Гвенда, моя любовь! Я получила эту карту в моей игре и должна играть ею до конца…

Младенец Сэмюэль издал пронзительный крик и, закинув голову назад, уставился в потолок.

– Возьми его, Гвенда! Маленький обжора проголодался.

Чик покачал младенца. Он привык держать на руках маленьких детей со времен своего детства. Бархатистость их кожи, прикосновение их тонких смешных ручек было для него настоящим удовольствием.

– Когда вы собираетесь переехать сюда? – осведомилась Мэгги, появляясь из соседней комнаты с бутылочкой в руке.

– В эту субботу, – ответил Чик, не задумываясь.

– Покорми его, Гвенда. Я вам покажу вашу комнату, мистер Бин…

Комната оказалась несравнимо лучшей, чем та, которую он занимал в Брокли. Она располагалась гораздо ближе к центру Лондона, и, кроме того, здесь была Гвенда и Сэмюэль.

По дороге к Стренду он зашел в телефонную будку, чтобы попросить согласия мистера Лейзера на новое продление своего затянувшегося завтрака. Согласие было дано охотно и самым бодрым тоном.

– Он замечательно покладистый парень, этот мистер Лейзер, – искренне изумился Чик. – Я думаю, Гвенда, что слишком поспешно судил о нем.

Гвенда ничего не ответила.

Чик в своей жизни никогда не бывал за кулисами. Его предыдущее свидание с мистером Сольбергом происходило в конторе этого джентльмена на Стренде. Придя в театр, он увидел Сольберга в роли человека, обладающего могуществом Юпитера, перед которым дрожали все – от актеров до монтеров. Между тем, многие из них были титулованными особами (на сцене), а один – самым отчаянным злодеем, который всем пренебрегал и никого не боялся…

Юпитер восседал посреди пустых кресел партера, следя за тем, как трое актеров негромко репетировали. Чик хотел было задержаться на холодной сцене, освещенной лишь одним рядом маленьких лампочек, но Гвенда взяла его за руку и потащила в зрительный зал.

Мистер Сольберг приветствовал его без особой сердечности.

– Присядьте, милорд, – обронил он поспешно и снова занялся актерами: – Вам нужно подойти поближе, мистер Тревелин, когда вы произносите ваши слова о ребенке, а вам, мисс Уольтерс, наоборот, надо быть подальше, на противоположной стороне… Вот так. Нет, пожалуйста, не слишком далеко! Там будет окно и сад на заднем плане.

– Где ребенок? – прошептал Чик, немного озадаченный.

– В кладовой, – ответила ему Гвенда тем же тоном, смеясь уголком губ.

– Теперь продолжайте с того места, когда входит мисс Уольтерс, – скомандовал мистер Сольберг.

Мисс Уольтерс вошла, и ее приветствовал мистер Тревелин, но что они сказали друг другу, Чик так и не расслышал.

– Я бы хотел, чтобы они говорили погромче, – заметил он.

Гвенда улыбнулась.

Они пока только «прошептывают» свои роли, – объяснила она, – только для того, чтобы добиться верного общения.

– Никогда не видели репетиции, милорд? – осведомился Сольберг через плечо.

– Нет, сэр.

– Это еще не настоящая репетиция. – Сольберг повернулся к ним вполоборота, так как они сидели позади него. – Теперь ваша очередь, миссис Мейнард.

На сцене Гвенда была не менее унылой, чем ее партнеры. И Сольберг два раза ее поправлял, к немалому негодованию Чика.

– Перейдите налево в глубину сцены, миссис Мейнард. Нет, нет, в глубину сцены – напротив мисс Уольтерс! Правильно! Вам нужно быть поближе к двери. Стоп! Пусть кто-нибудь поставит там стул, чтобы обозначить дверь!

Он вынул портсигар и протянул его Чику.

– Не курите сигар? Умница. – Мистер Сольберг напряженно и хмуро смотрел на сцену. – А что вы скажете по поводу того, чтобы стать актером, милорд?

– Я? – изумился Чик.

– Да, вы! Самая-самая маленькая, но значительная роль. Я могу заставить автора вписать ее в пьесу. Вам пришлось бы сказать только несколько фраз, и вы бы оставались на сцене не больше десяти минут.

Чик искренне рассмеялся.

– Вам нравится эта мысль? – Довольная физиономия Сольберга оказалась в нескольких дюймах от лица Чика. – Вы были бы вблизи вашей приятельницы, миссис Мейнард, и ваше жалованье могло бы быть двадцать, нет, скажем, двадцать пять фунтов в неделю за восемь выступлений.

– Вы бесконечно добры, мистер Сольберг, но я не актер, и, кроме того, не хочу лишать жалованья кого-нибудь другого, кто уже играл.

Сольберг нахмурился.

– Уверяю вас, вы никого не лишите жалованья! Но это так, между прочим. Обдумайте мое предложение…

Чик покачал головой.

– Нет, я бы не смог, – ответил он решительно.

Мистер Сольберг улыбнулся.

– Я думаю, что вы умница, – заявил он. Это была его любимая фраза, и в большинстве случаев он бывал вполне искренним, когда произносил ее. – Одна только просьба: если вы почувствуете себя готовым согласиться на чье-либо другое, более выгодное предложение, – приходите ко мне и дайте мне возможность предложить вам столько же!