Капкан. Сожженный некролог

— Извините за мой странный вид, — проговорил он, не отнимая дуло от виска, — но меня посетила одна мысль… Как вы думаете, мог человек покончить с собой таким образом? Или так, — он быстро переложил пистолет в левую руку и снова приставил его к левому виску, — удобнее? Что скажете?

Неожиданно вперед выступил Любен:

— Ну, если он левша…

— Юлия, ваш отец был левша?

За нее снова поспешил ответить Любен:

— Да, потому что…

— Я вас не спрашиваю.

— Да… — как-то испуганно сказала Юлия.

— И после того, как ваш отец выстрелил себе в левый висок, он успел переложить пистолет из левой руки в правую и укрыться одеялом…

Телефонный звонок прервал речь Пирина. Он подчеркнуто театральным жестом опустил курок пистолета и взял трубку правой рукой.

— Да, слушаю!

Он слушал довольно долго. Не только я, но и все остальные почувствовали, как длинна эта пауза, все мы с нетерпением ждали хоть слова от инспектора в ответ на то, что ему «там» говорили. Но он так же молча положил трубку на рычаг и в упор посмотрел на Юлию (теперь я увидел, что глаза у него светло-синие). Он смотрел на нее долго, не отрываясь.

— Нет! Это неправда! — вдруг закричала она. — Если это так, значит, он не покончил с собой! Не может быть! Не может быть!! Не может быть!!!

Она как подкошенная упала в кресло. Анна и Любен захлопотали над ней.

— Юлия, милая, что с тобой? — успокаивала ее Анна.

— Это исключено! Очнись, посмотри на меня! — вторил ей Любен.

Анна прервала его:

— Товарищ инспектор, вызовите врача, пожалуйста…

Но не успела она закончить фразу, как Юлия резко вскочила с кресла.

— Убирайтесь! Убирайтесь отсюда оба!

— Но это не так, поверь мне, это невозможно…

Любен пытался усадить ее обратно в кресло. Тогда Пирин подошел и легким движением руки отстранил и его, и Анну.

— Она права. Я попросил бы супруга и журналистку выйти на некоторое время. Извините, но это необходимо.

Оскорбленные, они вышли в комнату молодых. Я тоже встал с кресла, решив, что слова инспектора относятся и ко мне.

— Нет-нет, вы оставайтесь! — с еле заметной улыбкой остановил меня Пирин. — И давайте все сядем. Вам уже лучше, верно? — обратился он к Юлии. — Это видно. А теперь успокойтесь совсем и расскажите мне медленно и подробно обо всем, что произошло вечером. Так, как вы помните, без комментариев. Мы слушаем вас!

Она несколько раз провела языком по пересохшим губам, вытерла глаза, с инстинктивным кокетством поправила свои прекрасные волосы и глубоко вздохнула. Мне вдруг показалось, что ее нынешнее хладнокровие — сущность, а горе и слезы, которые она лила совсем недавно, — поза. Уж не она ли убила отца? Нет, разумеется, нет, это абсолютно исключено. Такое можно допустить лишь теоретически… Я почувствовал, как невольно заражаюсь увлеченностью инспектора разными умозрительными теориями и гипотезами. Тем временем Юлия начала свой рассказ.

— У нас были гости… Любен вдруг решил отпраздновать отъезд брата. Он пригласил и Анну…

— Вы собрались здесь?

— Нет, в нашей комнате.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Я не очень люблю, когда… вдруг нагрянут гости, но что поделаешь… Он никогда не спрашивает моего согласия…

— Даже когда зовет гостей?

— Да. Поэтому я постаралась остаться здесь, в холле, и продолжала печатать на машинке — у меня была срочная работа. Но Любен потащил меня в нашу комнату. Анна танцевала со Слави — это брат мужа. А Любен изрядно выпил и все звал меня танцевать, хотя после нашей свадьбы ни разу не делал этого…

— И вы отказались?

— Да. Тогда он поднял тост за предстоящий вояж, как он выразился, своего милого братишки. Слави расчувствовался и провозгласил ответный тост за Амстердам, но муж поправил его — в том смысле, что он едет учиться в Бельгию, а не в Голландию.

— Именно учиться?

— Да. Анна сказала, что очень жалеет нашего «папочку», потому что Слави просадит его денежки. Или что-то в этом духе. А Слави ответил ей: она так говорит, потому что завидует ему. Тогда братья повздорили. Обычная пьяная ссора…

— А поточнее?

— Вряд ли это имеет отношение к несчастью…

— Юлия, вы должны рассказать подробно обо всем.

— Но это не имеет ничего общего…

— Это нужно для того, чтобы установить истину.

— Какую истину?

— Вы меня допрашиваете или я вас?

— Ох, простите. Но, может быть, вы подозреваете…

— Да, да, подозреваю! Пока не найду виновного, я сомневаюсь во всем и во всех!

— Может быть, вы собираетесь арестовать меня?

— Может быть!

— Но вы с ума сошли! Зачем мне убивать своего отца?!

— Не знаю. Докажите, что не вы убили его.

— Но ведь он покончил жизнь самоубийством…

— А зачем, почему он это сделал? Скажите!

— Не знаю…

— Тогда рассказывайте все подряд, не пропуская ни одной мелочи! Из-за чего поссорились братья?

— Из-за чего?… Слави танцевал с Анной, хотел поцеловать ее, а потом сказал, что, если она его не поцелует, он не женится на ней, когда вернется. Во всем этом было столько лжи… Мне стало так противно, что я не могла больше оставаться с ними и решила вернуться в холл, поработать еще немного. И в это время появились папа и мама — видимо, их разбудил шум.

— Они вошли в холл?

— Да. Мама сразу накинулась на меня с обычными обвинениями, а папа, как всегда, занял позицию миротворца, а это еще больше взбесило маму. Вообще в последнее время нервы у нее совсем сдали. Она стала призывать отца «спасти» меня и немедленно выгнать моего мужа из дома.

— Ого!

— Тогда и я раскричалась, о чем теперь очень сожалею. Я была груба с ними. Я сказала им, чтобы они наконец оставили нас в покое и дали нам жить так, как мы хотим. «Жить?! И это ты называешь жизнью? — мама кричала так, что ее слышал, наверное, весь дом. — Ты же совершенно не понимаешь, какой жизнью ты живешь… и кто с тобой рядом!» Тогда бедный папа опять вмешался, попытался успокоить маму: мы ведь не одни… в доме посторонние люди… «Да, именно посторонние! — кричала мама. — Я вас предупреждала — и тебя, и ее! Я была против этого брака, вспомните! А если, дочка, они тебе так нравятся, почему ты здесь, а не с ними?» Папа, бедняжка, опять попытался «усмирить страсти» и сказал, что мы молоды и все еще наладится, что маме вредно волноваться, а то снова поднимется давление. И в это время, как на грех, в нашей комнате все трое очень громко расхохотались — и с мамой просто сделалась истерика…

— Выходит, она не выносит вашего супруга?

— Есть такое… Тяжело признаться в этом, но и я в последнее время чувствую то же самое. Я попросила их уйти в свою комнату. Теперь вспоминаю, что в ответ на мои слова мама несколько раз повторила: «Скоро мы уйдем туда, откуда нет возврата», а папа горько усмехнулся… Как только они ушли, появился мой супруг и стал тащить меня обратно…

— И вы не согласились вернуться?

— Я не могла видеть, как они оба лижутся с Анной.

— Скажите, Юлия, она…

— Да, она любовница моего мужа, а может, теперь и его братишки…

— И вы говорите об этом так спокойно?

— А меня это почти перестало волновать, только очень противно… Муж уверял, что Анна влюблена в брата… Я не хотела идти к ним, но тут вышел Слави и тоже стал приставать ко мне с нежностями, говорил, что без меня вино им показалось совсем невкусным. Тут, слово за слово, почему-то Любен разозлился и ударил брата…

— В шутку?

— Совсем не в шутку. Вдруг дверь в комнату родителей снова распахнулась и они почти вбежали в холл. У мамы в руках была бумага, которой она размахивала с каким-то странным торжеством. Это был наш «договор».

— Что за «договор»? — быстро спросил Пирин.

— Вам трудно будет это понять… — задумчиво ответила Юлия. — Я упрекнула маму, что она рылась в моих бумагах, ведь это личный документ, кроме того, — я так и сказала родителям — все это сущие глупости. Однако Любен не только разрешил, но даже велел ей прочесть этот «договор». Мы составили его, когда только-только поженились. Насколько я помню, там были такие пункты: первое — быть независимыми друг от друга, второе — быть вместе только два вечера в неделю, третье — я не должна звонить ему на работу и ходить туда, четвертое — я должна класть свои гонорары на сберегательную книжку мужа, чтобы построить кооператив…