В смертельном круге

Линь натянулся. Маленькая яхта дернулась, когда более крупная попыталась стянуть ее в открытую воду. Снова раздался скрип и скрежет. Но большая яхта все-таки остановилась, качаясь, как маятник, на единственном лине.

Я пытался при помощи кранца смягчить надвигающийся удар бортом, ко на этот раз опоздал: большая яхта ударила с треском и сшибла меня с ног. Я неловко задел рукой о крышу кабины и громко вскрикнул. Мой крик относило ветром. Когда я снова поднял голову, большая яхта тихо стояла рядом. Я подполз к поручням и заглянул через них.

В поясе наружной обшивки большой яхты чернела безобразная дыра и по крайней мере один из кранцев при столкновении был разодран. Но это не такая уж большая беда. На противоположной стороне гавани яхте пришлось бы хуже: там были установлены бетонные плиты, мигающие на железобетонных сваях. Ветер гнал волны, которые зло разбивались о бетон. Похоже, я сберег владельцу сорвавшейся яхты приличные деньги на ее восстановление.

С минуту мне пришлось полежать. На противоположной стороне гавани виднелись дома, их окна отражали оранжевый свет зари. Не было ни огней, ни дымков над трубами.

И вдруг с дамбы раздался голос:

— Ну ты, подонок!

Сердце у меня в груди так и оборвалось. Я быстро обернулся и увидел четыре глаза. Два из них принадлежали седому коренастому мужчине, стоящему на краю дамбы. А два других были дырками стволов двенадцатого калибра, направленных мне прямо в лицо. И трудно было определить, какая из этих пар глаз симпатичнее.

— Доброе утро, — сказал я и сошел с палубы навстречу направленным на меня стволам.

Глава 4

— Боже правый! — воскликнул Генри Макферлейн. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Какой-то идиот забыл привязать яхту, — устало ответил я.

Седая голова Генри повернулась на толстой шее. Он посмотрел на покалеченную, сорвавшуюся с причала яхту и понял, что, прикинув курс, ее несло на бетонные глыбы.

— Просто повезло, что ты вовремя появился. Его тяжелая квадратная рука шлепнула меня по спине. В предрассветной мгле он выглядел как изваяние из камня. Он всегда был таким: крепким, как гранит, и казалось, ничто, даже локомотив, не сможет сбить его с ног. Но теперь кожа под глазами побелела и щеки немного пообвисли, чего я никогда не замечал раньше.

— Давай поставим ее обратно, — предложил я.

— Это есть кому сделать, — ответил он.

Мы закрепили сорвавшуюся яхту. Потом прошли по дамбе к пустой стоянке "Е", откуда она ушла. Кольца для причальных канатов были целы.

— Не сломаны, — сказал Генри, рассматривая кольца. — Канаты не обрезаны, наверное, потому и ушла, что не была привязана.

— Тут автомобиль проезжал, когда я подходил, — осенило меня. Генри взглянул, будто собираясь что-то сказать, но произнес лишь:

— Э, ладно. Давай позавтракаем.

В кухне после холодного ветра снаружи мне показалась жарко, как в плавильной печи.

Она была совершенно пустой, если не считать шести стульев и стола. На стене висел каталог фирмы, выпускающей лебедки для яхт. Потолок бороздила целая сеть трещин, похожих на марсианские каналы, и зияли щербинки от отвалившихся кусочков краски, которые падали в сковородки Мэри.

В годы моей юности кухня в «Саут-Крике» была всегда в идеальном порядке, как мостик миноносца. С годами все изменилось. Теперь здесь на каждом клочке горизонтальной поверхности громоздились горы писем и счетов, кто-то положил кусок масла прямо поверх бумаги с текстом напечатанным на старой пишущей машинке.

«... это оттого, что он стареет» — так говорилось в письме. Генри поставил оловянный кофейник на плиту.

— Мэри сейчас нет. А что ты сотворил со своей рукой? Это было так похоже на Генри. У него только что сорвалась с причала лодка стоимостью в полторы тысячи фунтов, а его больше всего интересует моя жизнь. Я рассказал ему, что произошло в Австралии.

— Они там совсем свихнулись, — сказал он. — Если хотят, чтобы ты ходил на таких лодках, пусть покрывают их броней.

Я рассмеялся: Генри был большой поклонник всякого рода брони. Потом спросил:

— А как ты думаешь, кто повадился сюда отвязывать лодки?

— Не знаю, — ответил он. — Не знаю.

Он вытащил сигарету из своего стального портсигара и закурил. Это был старый трюк, позволявший ему не смотреть мне в глаза. Немного погодя предложил:

— Сходим потом. Сам посмотришь и подумаешь. Он встал слишком быстро и налил кофе прежде, чем тот отстоялся. Я вдруг понял, что Мэри была не единственным человеком, который беспокоился о том, что Генри больше не может управляться со всеми делами.

— Молочник не придет до восьми, — послышался голос Мэри. Она была большая, как дерево, в голубом платье и тапочках из овечьей кожи.

— Посмотри, кто у нас, — сказал Генри.

Объятия Мэри были похожи на объятия старого дуба.

— Я так счастлива видеть тебя, — прошептала она. У нее было такое же обветренное лицо, как у Генри. Голубые, как у кита, глаза искрились юмором. А вот вокруг глаз появились морщинки которых я не помнил. Она взяла чашку с кофе и сделала большой глоток. Я посмотрел на Генри. Когда он подносил свою кружку ко рту, его рука дрожала.

Утро в «Саут-Крике» вступило в свои права. Мэри достала из кладовой хорошо проваренный кусок бекона. Мы сидели и обсуждали всякие дела в нашем городке. Я знал Мэри лучше всех на свете. Она была крупная разумная женщина, всегда говорившая то, что думала, и не признававшая тех, кто поступал иначе. Она не умела лгать, так же как не умела играть на клавесине. В это утро она радовалась мне, как и я ей. Но на этот раз мне чудилось в ее приветливости что-то искусственное.

Генри кивал и улыбался, но смотрел больше в свою кружку. Пока мы завтракали, заходили мужчины в комбинезонах, человек шесть, желали доброго утра и шли дальше. Среди них и Тони Фултон, старший рабочий на нашей яхтовой стоянке, громадный загорелый мужчина, совершенно необходимый в нашем деле, с юношеской улыбкой и мощными плечами, обтянутыми будничной фуфайкой. В мое отсутствие он выполнял наиболее ответственную работу, ухаживая за восемью двадцатипятифутовыми прогулочными яхтами. Заглянул и Дик Хаммер, маленький и грязный, несмотря на то, что он еще не приступал к делу. Он-то как раз и отвечал за швартовку. Казалось, для него не было неожиданностью, что одна из яхт ушла со стоянки в дрейф, хотя, как всегда, было трудно понять выражение его лица из-за слоя грязи на нем. Он отправлялся проверить швартовку всех яхт.

— Ну давай, — сказал Генри, когда мы позавтракали. — Пойдем посмотрим и мы, что там такое.

Мы обошли док приемки горючего, навесы для лодок и понтоны, к которым причаливали яхты. Хаммер тоже крутился здесь в утлой плоскодонке, груженной веревочными кранцами.

— Все лодки в полном порядке, — доложил он. — Я считаю, что этот тип оставил ее непривязанной.

— А ваше дело проверять это, черт бы вас побрал, — ответил Генри.

— Я и проверял, провалиться мне, — огрызнулся Дик. Он включил мотор, и винт его лодки взбил в черной воде серо-грязную пену.

Генри глядел на сорвавшуюся яхту, понурив голову. Потом вздохнул и пошел к автостоянке, где хранились вытащенные на берег яхты.

— А это что такое? — воскликнул я.

В углу на боку лежали две прокатные яхты, вернее, то, что от них осталось. Было похоже, что на эти лодки наехал дорожный каток.

— Ужасно, верно? — сказал Генри.

— Что здесь случилось?

— Мы вытащили их на зиму. Оставили вон там. — Он показал на парапет у воды. — Штормом их снесло в воду и разбило.

Мы подошли к краю стоянки и посмотрели вниз, где громоздились бетонные глыбы и стальные балки. Вот сюда и врезалась бы сорвавшаяся ночью яхта, если бы я не перехватил ее. Среди камней и сейчас еще виднелись обломки фибергласа [10], словно остатки мяса на зубах льва.

— Списалы, — сказал Генри. — Страховым агентам не понравилось.