Порнограф

— Родненькая, я тебя прошу: больше никогда не слушай чужих телефонных разговоров.

— Что? — спросила дочь, подняв юное и просветленное лицо к летнему небу с плывущими по нему празднично-призрачными душами.

И тогда я подумал: надо делать все, чтобы она не превратилась в рядовую мегеру, преследующей лишь свои мелкособственнические интересы. Необходимо спасть юные души. Если нам не удалось спасти свои. Но как это сделать? Коль ребенок постоянно находится в неприятельском кольце имени Асоль-Ая-Аура. Только залп денежной массы способен пробить вражеский бруствер. Такова правда жизни. И от ней никуда. Возникает вопрос: где взять то, что заставляет женщин поступаться принципами и быть ласковыми, как январский оледенелый ветерок.

Работать и работать, слышу справедливые голоса законопослушных граждан, не потерявших веру в государственную власть, как столп общности нашего неоднородного общества. Что на это ответить? Нынче такое диковинное времечко, что честным трудом зарабатывают только проститутки. И обыкновенные шлюшки, как моя соседка София, по прозвищу «Сахарные губки», и политические бляди, имена которых у всей публики на слуху. Про ожиревших чинодралов, давящихся у корытца, где плещутся хлебные помои из нефти, газа, золота, алмазов, леса и прочих природных богатств родины, лучше умолчать, чтобы лишний раз не будировать кроткий от голода народ.

Так что мне остается лишь одно: или бежать на станцию Москва-Сортировочная разгружать брюссельскую капусту из Курской губернии, или… ограбить коммерческий банк «Столичная недвижимость», где девушка Саша взяла кредит. А почему бы и нет? Приобрести пластмассовую пистолю производства КНР, натянуть на свой славянский котелок тайваньские колготки цвета южной теплой ночи, заглотить для храбрости родной и горькой, и вперед: «Ша, господа! Это ограбление, мать вашу вкладчиков так!»

Нет, больно хлопотно. Могут и пристрелить. За свои кровные, зашибленные кропотливым трудом. В кровавых разборках.

Что же делать? Делать нечего — попить чайку и отправляться разгружать брюссельскую капусту. Чему быть, Ваня, тому не миновать, сказал я коту с печальной обреченностью, и в этот миг в коридоре запела трель. Не телефонная — в дверь. Долгая и уверенная. Так нагло могли требовать к себе внимания либо активный РУОП, либо крайне деловые банкиры, либо нетерпеливые клиенты нашей Софочки, либо невыразительные друзья наших алканавтов, либо глухая соседка, прибывшая на посиделки к нашим бабусям Марфе и Дульцинеи Максимовнам, которые родные сестра, и примкнувшей к ним Ангелине Марксовне, либо христарадники к нашей буржуазной проценщице Фаине Фуиновне, либо посыльный с письмом-уведомлением о расселении нашего мирного клоповника.

Пока я размышлял, кого там черт принес, в коридоре случилось столпотворение. С невозможным гвалтом. Я уж решил, что пожар и пора выносить кота, кактус, телевизор и печатную машинку, однако неожиданно дверь в мою горенку распахнулась.

И я увидел на пороге знакомый абрис: ба! Сосо Мамиашвили. Мой лучший друг по студенческой скамье. В модном летнем костюмчике. С привозным загаром на мужественном лице. С тем же, не побоюсь этих слов, орлиным взглядом.

— Какими судьбами, чертушка, — соскочил с тахты, точно с аравийского скакуна, ошпарив при этом чаем кота. Тот дурно заорал и дернул под стол.

— Вах, и так живет лучшее перо российской журналистики, — вскричал мой друг, аккуратно обнимая меня за бока. — Зачем зверя обижаешь, да?

— Это я от радости, — повинился. — Какими судьбами, Сосо? Сто лет не виделись?

— Три года, семь месяцев и двенадцать дней, — уточнил мой товарищ, отличающийся от всех нас разгильдяев удивительной пунктуальностью.

— Чаю? Кофе? Или ещё чего? — решил проявить скромное гостеприимство.

Неожиданный гость желал вкусить чашечку индийских опилок, хотя был грузинским князем и уважал исключительно национальный продукт. За милым чаепитием мы вспомнили наше родное МГУ: бесконечные семестры, скоротечные экзамены, душку профессора Воскресенского и друзей, разбредшихся по СМИ, как печенеги по славянским степям.

— Эх, хорошо было, — цокнул Сосо. — Как у Господа за пазухой. Не ценили, брат, не ценили, да?

Я согласился: казалось, что вся жизнь впереди, а она, мерзавка, вот тут, мешается под ногами, как половая тряпка на швабре. Проблемы, кацо, догадался мой друг. Проблемы, вздохнул я. Это понятно, у тебя всегда проблемы, усмехнулся Сосо и поведал о своих поисках меня.

— Какие женщины, — проговорил он, облизывая пальцы в липкой халве. Бенгальские тигрицы. Они так тебя, Вано, ненавидят, что любят.

— Но я же не тигр, — вздохнул, — лучше от них держаться подальше. Сожрут, как дрессировщика, и не заметят.

— Так ты, друже, трижды герой!

— Твоя правда, Сосо. Три раза вырваться из одного и того же капкана. Согласись, дано не каждому.

Отсмеявшись, мы вернулись к проблемам текущего дня. Я коротко изложил свою трудовую биографию. Не слишком удачную. За последний год. И признался, что уже стою на пороге того, чтобы тащиться на овощную базу разгружать вагоны с капустой. Или авокадо.

— Вах! Какая авокада! — подхватился мой товарищ, запуская руку во внутренний карман пиджака. — Три минуты и ты спецкор, гарантия моя! — и выудил на свет божий толстый, как гамбургер, записной блокнот. — Минута! Подобно иллюзионисту, вытянул из воздуха спутниковую трубку телефона. Я открыл рот. — И это только начало, Вано! — Подмигнул, точно джин из сказки. — Чтобы лучшее перо России, — телефончик в его руках пищал, как первый спутник земли. — Алле! Это я — Сосо! Привет!..

Дальнейшие события напоминали театр одного актера и одного зрителя. Лицедеем выступал Сосо, я же сидел как бы на галерке, а ошпаренный кот в партере, то бишь под столом. Мой товарищ думал, что вернулся в старую, добрую и хлебосольную столицу, и его встретят с распростертыми объятиями. Он не знал, что изо всех углов на мирных обывателей щерится хищнический оскал капитализма и выбирать особенно не приходиться: либо ты тоже будешь скалить зубы, либо собственные пломбированные кусалы — на полку. От голода. Помнится, раньше и водка из золотой арканзаской пшенички стоила 4 руб.12 коп., и человек человеку был брат: после первой, и тем более после второй. Бутылки. А что теперь? Родную гонят из северокорейской сои, а люди — волки. Пей — не пей, все равно звери. Могут и укусить. В минуту душевного волнения, которое возникает всякий раз, когда по ТВ показывают откормленные харизмы членов и кандидатов в члены правительства.

Поначалу мой друг бодрился и отпускал шуточки по поводу того, что о моем даровании попадать в самые невероятные истории знают во всех средствах массовой информации. Потом погрустнел и начал коситься в мою сторону, как солдат на вошь. Наконец поперхнулся, едва не заглотив трубку. Когда начал мирные переговоры с господином Щусевым. В чем дело, занервничал я. Мой друг почесал свою княжескую потылицу и признался: ему сообщили такое, что он не верит собственным ушам. И что же, не унимался я. И получил ответ, меня вконец расстроивший.

Вот так рождаются мифы и легенды нашего смутного гнусного времени. Оказывается, есть высокое мнение, что я, Иван Лопухин, готовил террористический акт против Государя свет Батюшки. От удивления и огорчения я свалился с тахты на несчастного кота и заблажил не своим голосом:

— Какой акт?! Они там, что, совсем охерели на государственных дотациях? Нет, акт был! Меня и бачка, ха-ха!..

— Тебя с кем? — вытянулся лицом князь.

Я ответил с употреблением великого и могучего, вспомнив свой сон в холодном багажнике и горячие злоключения после него.

Никогда не видел, чтобы так смеялся человек. После моего подробного признания. С некоторыми подробностями моего душевного состояния. После того, как крышка контейнера с дерьмом…

А не выступать ли мне с вечерами устного рассказа? Буду пользоваться скандальной популярностью и успехом. И пока Сосо хрюкал от удовольствия, я вытащил из шкафа резиновые сапоги и фуфайку. В коротких перерывах между приступами смеха мой товарищ поинтересовался: что я делаю?