Витязь в камуфляже (СИ)

Рик протянул руку и на миг коснулся его локтя прохладными пальцами.

-Те десять минут нашего фильма, что ты всё-таки посмотрел, - негромко спросил он, - показались тебе пошлыми? Грубыми, отвратительными, грязными?

При каждом его слове Хан отрицательно качал головой.

- Нет, - наконец решительно сказал он и неловко кашлянул, чересчур ярко вспомнив всё увиденное. - Не показались. Всё там было... наверное, нежно, как ни странно.

Рик и Реджи переглянулись.

- Вот потому я и снимаюсь в таких фильмах, - произнёс Рик почти торжественно. - А Реджи их снимает. Потому что мы хотим, чтобы люди видели - в любви между мужчинами нет ничего грязного и противоестественного, это такая же человеческая любовь, как всякая другая.

Хан опять кашлянул и сказал деревянным голосом:

- Многие с тобой не согласились бы. И у нас, и у вас.

- Знаю, - с грустью ответил Рик. - Мы получаем много писем, и электронных, и обычных, в которых говорится, что нас всех надо линчевать. Не только за то, что мы показываем любовь между мужчинами, а за то, что мы показываем ее просто человеческой.

"Ударим порнофильмами по нетолерантности и гомофобии!" - подумал Хан, даже слегка развеселившись. Нехилая философия была подведена его випами под простую порнуху. Было в этой философии что-то, заставляющее её уважать.

- Всё понятно, - бодро провозгласил он. - В сухом остатке - шокировать нас с Лордом соответствующими съёмками в этом доме вы не собираетесь?

Рик и Реджи опять переглянулись и синхронно покачали головами, а потом Реджи засмеялась и кинулась тискать Лорда, который стоически переносил это, вывалив розовый язык.

- Когда мы отсмотрим всех, кто есть в нашем списке, а это... - Рик порылся в своём смартфоне, - ещё одиннадцать человек, мы вернёмся домой, снова всё обсудим и примем решение, кого из них пригласить в Нью-Йорк.

- Они ведь и из других городов сюда приезжают, - осенило вдруг Хана. На его взгляд, в столице Сибири просто не могло проживать столько желающих сниматься в голубых порнушках.

Хотя не исключено, что он ошибался.

- Ну да, - с некоторым недоумением согласился Рик. - В Москве или Санкт-Петербурге нам было бы куда труднее сохранять инкогнито.

- И нам нужно было увидеть настоящий русский, сибирский антураж! - азартно выпалила Реджи, вскочив и рассеянно прихлопнув комара у себя на шее. Никакие привезённые с собой американские средства от сибирских комаров не помогали, а мазь "Тайга" привела Рика и Реджи в священный ужас своей ядрёной вонью.

Хан подумал, что комары прекрасно вписались бы в сибирский антураж, мысленно поржал, вспомнив хоевское "комары жопу грызли, как бобры", а вслух степенно проговорил:

- Пойду я... тут по хозяйству кое-что нужно сделать.

И пошёл - рубить дрова. Как Адриано Челентано в известном фильме про строптивого. Из всех этих щекотливых разговорчиков он вынес самое главное - у него слишком давно не было секса. Что-то он заработался совсем.

* * *

Отношение Хана к сексу было довольно-таки простым и практичным, хоть Реджи и обвинила его в романтизме. Больше всего оно напоминало знаменитую теорию двадцатых годов прошлого века о стакане воды. Секс должен быть обоюдно приятен и без застревания друг на друге - утолили жажду и расстались друзьями. Таких дружеских связей у Хана в последние годы было немало, достаточно долговременных. Некоторые из его подруг состояли в вялотекущих браках на грани развода. Сам Хан связывать себя отношениями через ЗАГС или того пуще, через церковь, не собирался. Его в этом убеждал именно пример подруг. Как можно жить с одним и тем же человеком много лет подряд, когда и ты, и этот самый человек, и мир вокруг всё время меняются? Спасибо, нет.

То, что принято называть любовью, налетевшей из-за угла и поразившей сразу обоих, случилось с ним сразу перед армией с соседкой по подъезду Любой Дорониной. Люба была старше него на год, и первый неловкий поцелуй, и первый неумелый секс случился у Хана именно с нею, в её квартире на третьем этаже, в отсутствие родителей, на её диванчике под постерами с Мадонной и Майклом Джексоном из журнала "Все звёзды". Ладони Хана до сих пор помнили прохладную упругость её маленькой груди, до которой он, едва дыша, дотронулся дрожащими руками. Блузку и лифчик Люба расстегнула сама.

Ещё Хан до сих пор помнил её голос. Она прекрасно пела есенинские романсы под гитару, всегда стоявшую у изголовья её дивана. Пела на институтских концертах, а дома - для одного лишь Хана. И гитара жалобно дребезжала, когда они занимались любовью на этом диване. Любовью - с Любовью.

"Отговорила роща золотая берёзовым весёлым языком, и журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком..."

Провожая его в армию, Люба так рыдала на перроне, так цеплялась за него, разевая рот некрасиво, как птенец, что Хану было ужасно неловко перед другими новобранцами, их родителями и военными. Он всё пытался её урезонить, угомонить, гладил по голове, целовал в мокрые щёки под недоумевающим взглядом собственной мамы.

Мама сама почти не плакала, так сильно было её недоумение по поводу неожиданно открывшейся и столь пылкой привязанности соседки к её сыну. Она, очевидно, считала, что хорошо знает их обоих. И Люба, и Хан учились в той школе, где она всю жизнь преподавала русский язык и литературу. В любви к книгам Хан пошёл в неё.

Погрузившись наконец в вагон вместе с остальными стрижеными под "ноль" пацанами-"земелями", Хан смотрел, как медленно, а потом всё быстрее удаляется перрон с застывшими на нём мамой и Любой. Отца на перроне не было, он ушёл из семьи давно, Хан его и не помнил толком.

Через год его службы в Чечне - это как раз была вторая кампания - он узнал, что Люба вышла замуж и уехала из России. Вообще. В бывшую прибалтийскую республику, а теперь страну - в Литву. Написала ему об этом мать, а сама Люба и словом не обмолвилась. Писем от неё вообще больше не было.

Хан так и не понял, отчего всё это произошло, и куда делась любовь, сиявшая в глазах Любы, когда она пела для него. Когда рыдала на перроне, расставаясь.

Срок службы Хана закончился, но он остался на Кавказе, теперь уже по контракту. Возвращаться ему стало не к кому - мама тоже вышла замуж и уехала - не за рубеж, но во Владивосток. Далеко, в общем.

Тогда-то он и встретил Кэпа и других ребят, которые потом собрались в "Витязе". С ними Хан вернулся наконец домой.

Он гостил у матери с отчимом пару раз. Мать расцвела, помолодела, не сводила с отчима влюблённых глаз, и Хан был за неё ужасно рад, со смехом игнорируя её заботливые расспросы о том, когда же, мол, Славочка, ты сам женишься? Он не хотел связывать себя ничем и никем. Он был вполне счастлив один в своей холостяцкой квартире - в компании Лорда и случайных подруг.