Тайна черной жемчужины

– Бедная моя доченька! – простонала измученная женщина. – Я не верю своему счастью. Неужели я скоро увижу ее?

– Да, Климушка сказал, что Брунгильда с ним и они через полчаса будут дома. Просил вас подготовить. Просил, чтобы мы не мучили девушку вопросами, она и так очень слаба... Такие происшествия бесследно не проходят...

– Да, да, я ни о чем не буду ее спрашивать. – Елизавета Викентьевна подняла голову и обратила глаза, полные слез, на тетушку Полину. – Я ей все прощу, мы ей все простим. Правда, Николай Николаевич? – Она перевела умоляющие глаза на мужа.

– Но как же Клим Кириллович оказался в театре? – Профессор недоуменно уставился на явно потрясенную чем-то Полину Тихоновну. – И как ему удалось без денег выкупить Брунгильду?

– Не волнуйтесь, Николай Николаевич, не волнуйтесь, – уговаривала Полина Тихоновна. – Брунгильда, сказал Климушка, провела эти три дня совсем в другом месте...

– В другом? – Брови профессора поползли вверх. – В каком же?

Губы Полины Тихоновны обиженно дрогнули:

– В кабинете доктора Бадмаева.

Глава 28

– То ли все кругом такие болваны беспробудные, то ли разгильдяи безответственные, – ворчал, отдуваясь и обмахиваясь снятой фуражкой, Карл Иванович Вирхов, – но толку добиться ни от кого решительно невозможно. Мечусь, как заяц, по городу, а результата – ноль.

Доктор Коровкин очень надеялся, что следователь продлит свой монолог подольше, чтобы он, доктор, мог собраться с мыслями и не сесть в лужу в такой ответственный момент. Но Вирхов сразу перешел к делу:

– Итак, дорогие мои, прошу вас уделить мне несколько минут. Времени у меня очень мало, отвечайте коротко и ясно.

Клим Кириллович, по обе стороны которого застыли Мура и Брунгильда, согласно кивнул.

– Объясните, пожалуйста, как вы оказались в этом ресторане? – спросил, отирая платком лоб, Вирхов. – Да еще в компании человека, подозреваемого в убийстве.

– Боже, – выдохнула Брунгильда, – да кончится ли когда-нибудь этот кошмар?

Она качнулась в сторону доктора, который придержал ее и вновь усадил на стул.

– Какой кошмар? – спросил сурово Вирхов.

– Она имеет в виду Шекспира – убийства и другие страсти, – храбро вклинилась с очередной ложью Мура. – Нас ведь пригласил сюда господин Иллионский – на вечеринку в честь последнего его представления в Петербурге.

– Хорошо. – Следователь пытливо взглянул на Муру. – Вероятно, вы получили приглашение еще у Стасова?

– Да, – охотно подтвердила Мура. – Мы в восхищении от господина Иллионского.

– А доктора Коровкина он тоже пригласил там? – язвительно продолжил Вирхов.

– Я решил сопровождать барышень без приглашения, – неуверенно вступил доктор Коровкин, – кроме того, я вам рассказывал, Порфирий Филимонович доверил мне свои поломанные ребра. Вот я и совместил приятное с полезным.

– Так-так. – Карл Иванович заложил руки за спину и стал прохаживаться вдоль портьеры. – А почему-то мне ваша тетушка Полина Тихоновна ничего не сообщила об этой вечеринке. Вы что-то от меня скрываете.

– Мы до последнего момента не знали, примем ли приглашение, – бросилась на помощь доктору Мура, – но все-таки заглянули на минутку: почтить гения. Едва уговорили Клима Кирилловича.

– Допустим. – Вирхов не хотел проявлять излишнюю подозрительность в отношении этих порядочных и неплохо известных ему людей, хотя их внешний вид и одеяния, в том числе и саквояж доктора, несколько не соответствовали уверениям младшей Муромцевой о светском времяпрепровождении. – Но здесь был не только Иллионский, но и Золлоев.

– Совершенно верно, Карл Иванович, и чтобы вы не сомневались в нашей искренности, добавлю, что в вечеринке принимали участие также господа Апышко и Шлегер, – выказал свою готовность служить закону Клим Кириллович.

– Вот как? – почесал в затылке Вирхов. – Инкогнито? Порфирий Филимонович не назвал их. Сказал только, что друзья господина Иллионского. И что же вы все вместе тут праздновали? Не вижу следов гульбы. Стол почти не тронут... И прибора всего три...

Карл Иванович еще раз быстро обежал глазами практически непочатые блюда с белорыбицей и балычком, с копченым зайцем и вестфальской ветчинкой, груши с медом. Осмотрел и наполовину не опустошенный хрустальный графинчик с прозрачной жидкостью, одинокий бокал с шампанским, из которого давно улетучились игривые пузырьки.

– Я думаю, им не понравилось, что мы пришли вместе с доктором Коровкиным, – поспешила Мура. – Они почти сразу поднялись с мест и устремились в баню.

– В баню? – недоуменно вздернул белесые брови следователь. – В какую?

– Кажется, в воронинскую, это близко, – пожал плечами доктор и устало попросил:

– Карл Иванович, если у вас больше нет к нам вопросов, мы бы хотели отправиться домой. Я беспокоюсь – у профессора Муромцева неважно с сердцем, а сейчас уже поздно и он бог знает что думает о своих дочерях. Ему нельзя расстраиваться.

Карл Иванович посмотрел на Муру, затем перевел взгляд на Брунгильду. Старшая профессорская дочь сидела на стуле, опустив плечи и понурившись. Из-под ее мятой юбки выглядывала пыльная ботинка.

– Кстати, доктор Коровкин, – встрепенулся следователь, – не припомните ли одну небольшую деталь? Она очень важна. Носит ли Татьяна Зонберг фильдеперсовые чулки?

– Чулки? Э... фильдеперсовые? – Доктор пришел в недоумение от логического скачка следователя. – Нет, не знаю... А что?

– Есть, есть у меня одна мыслишка. – Понизив голос, следователь наклонился в сторону доктора:

– Сегодня убили женщину. Она была в фильдеперсовых чулочках, да и мадемуазель Ляшко, как мне помнится, тоже... А если и пострадавшая Зонберг носила те же самые изделия, то выстраивается очень интересная закономерность.

– А убитую женщину ограбили? Неужели Рафик? – ахнула Мура.

– Нет, дорогая фройляйн, зато бедная женщина убита возле дверей квартиры Заурбека Золлоева.

– А кто убитая? – поинтересовалась Мура.

Вирхов серьезно оглядел всех троих, раздумы,вая, следует ли сейчас сообщать имя погибшей женщины. Потом тихо произнес:

– Софья Аристарховна Конфетова. – Следователь вспомнил, что старшая дочь профессора не знает о смерти Тугарина, и решил обойтись без уточнений.

– Вы думаете, что ее убил сам Золлоев? – поспешно спросил доктор, в испуге оглянувшись на бледную Брунгильду.

– Пока еще не знаю, Летел сюда, чтобы лично проверить его алиби. А заодно и поинтересоваться, как он относится к фильдеперсовым чулочкам? Может быть, он и есть Рафик, который побрякушки всякие драгоценные лишь для прикрытия берет, а сам режет дамочек из-за этих вот чулочков.

Брунгильда вскочила со стула и с ужасом переводила взгляд со следователя на свои ноги и обратно.

– Имейте в виду, дорогие барышни, маньяки в жизни всякие встречаются, – довольный произведенным эффектом Вирхов решил завершить тему. – Или вы так взволновались потому, что господин Золлоев говорил о фильдеперсовых чулочках?

– Нет, не он, – пролепетала Мура, – но о чулочках говорил господин Шлегер.

– Как? Опять Шлегер? – топнул ногой Вирхов. – Ваше счастье, дорогие фройлян, что вы пришли сюда вместе с господином Коровкиным.

Он едва договорил последнюю фразу, как Брунгильда, не вынеся душевных мук, пошатнулась и рухнула на пушистый ковер, устилающий пол.

Доктор Коровкин и Мура бросились к девушке. Карл Иванович обреченно вздохнул и направился к столу: наливать в стакан сельтерскую воду. Через минуту барышню, перенесенную на боковой диванчик, совместными усилиями удалось привести в чувство.

– Я хочу домой, к маме и папе, – жалобно прошептала бедная красавица, едва открыв глаза. – Клим Кириллович, у меня болит голова.

– Вы сильно ударились? – с беспокойством спросил доктор, осторожно пытаясь прощупать сквозь густую копну волос голову девушки.

– Кажется, да. Нет ли у меня сотрясения мозга? Доктор обернулся к следователю, но тот его опередил:

– Все-все. Более не смею задерживать. Домой непременно и без задержек. Я не врач, но понимаю, нужен уход и строгий постельный режим. Простите, что так вас напугал. Дознание, знаете ли, дело нешуточное. А следом за вами обязуюсь через десять минут доставить до дома в целости и сохранности Марию Николаевну.